Первые создатели
Первыми создателями рукотворных книг в России явились члены художественного объединения «Мир искусства», основавшие «Кружок любителей русских изящных изданий». Главной целью кружка они ставили «издание произведений известных русских писателей и поэтов в возможно изящном и роскошном виде, с иллюстрациями, исполненными лучшими русскими художниками и граверами»… Всего было выпущено около ста книг ограниченным тиражом — от 65 до 750 экземпляров. Часть тиража делалась  именной, нумерованной или со специальными вкладками, иллюстрации воспроизводились в технике гравюры на меди или литографии. Первым издали «Невский проспект» Николая Гоголя с иллюстрациями Дмитрия Кардовского (150 нумерованных экземпляров).
Во времена НЭПа существовали частные и кооперативные издательства («Альциона», «Алконост»), выпускавшие нумерованные издания. Одной из первых «Алконост» была издал поэму Александра Блока «Двенадцать» с иллюстрациями Юрия Анненкова, вручную раскрашенными художником.
Восстановленная традиция
Прерванное на долгие годы, именно сейчас, в эпоху «одноразовых» изданий, производство такой книги возрождается. Появились как мастера переплетов, украшающие книгу не для заказчика, а для книги, так и издательство, продолжающее давние традиции малотиражных нумерованных изданий с авторскими гравюрами, а также создающее авторские переплеты.
Петербургское издательство «Вита Нова» выпускает книги с иллюстрациями современных мастеров. В их числе Михаил Шемякин, Юрий Норштейн (автор лучшего мультфильма всех времен и народов «Ёжик в тумане»), Сергей Алимов (создатель мультипликационного льва Бонифация), Сергей Чепик (обладатель гран-при Осеннего салона в Париже, художник английской королевской семьи). С издательством сотрудничают  театральный художник Эдуард Кочергин, Юрий Ващенко, чьи офорты признаны в Британии одними из лучших иллюстраций к произведениям Льюиса Кэрролла; прославивший российское искусство во Франции Борис Заборов;  Борис Забирохин — единственный в Петербурге обладатель приза «Золотое яблоко» международной биеннале в Братиславе (за иллюстрации к книге сказок, собранных Александром Афанасьевым).
 Каждая книга публикуется в нескольких вариантах: малотиражные (до 1500 экземпляров) книги; нумерованные издания со специальными вклейками или  приложением комплекта гравюр, подписанных художником (до 100 экземпляров); авторские переплеты (в единственном экземпляре).
Произведение искусства
Уникальные рукотворные книги — произведения искусства во всем. Цельнокожаные переплеты изготовлены из марокена — специальной кожи высшего качества, кожи ручной выделки «кенийский козлёнок», кожи хромового дубления (опоек) и др. На обложках — рельеф, роспись, тиснение сусальным золотом, инкрустация.
Украшения в хорошем издании продуманы, они связаны с сюжетом и смыслом книг: на обложке издания Виктора Гюго — силуэт химеры, изображение скульптуры с кровли Собора Парижской Богоматери. На крышках переплета «Фауста» Гёте — магическое кольцо и круг учёного, заключившего договор с дьяволом (инкрустация). Рисунок переплета пушкинского «Бориса Годунова» повторяет орнамент белокаменной резьбы углового камня Борисоглебского собора в Чернигове середины XII века. Узор на обрезе этого издания — древнерусский орнамент, а рисунок на обрезе книги «Айвенго» Вальтера Скотта основан на образах маргиналий рукописей XIV века. Обрезы расписаны китайской тушью. Мастера создают форзацы из муарового шелка, серебряные книжные замки, украшенные гравировкой и  бриллиантами, футляры из дизайнерской бумаги и кожи  с тиснением золотой фольгой…
Эстетическая ценность
Такие издания со временем только растут в цене. Однако это не только сфера вложения капитала, но и эстетическая ценность, которую никакими деньгами не измерить. Подобные книги составляют основу фамильной библиотеки, они позволяют передать богатство не только материальное, но и духовное. Книги издательства «Вита Нова» присутствуют в частных собраниях коллекционеров: руководителя Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаила Сеславинского, художника Михаила Шемякина, петербургского математика, педагога и альпиниста Марка Башмакова и других ценителей. Кто-то собирает все первые издания, кто-то —  нумерованные экземпляры, уникальные издания; другие — книги, иллюстрированные великими художниками — Пикассо, Шагалом, Дали. В любом случае, книжная коллекция оказывается входом в новое пространство мира, интересное и захватывающее.

Она появилась на рубеже XIX и XX веков, когда при знаменитом художественном объединении «Мир искусства» возник «Кружок любителей русских изящных изданий». Главной целью кружка было «издание произведений известных русских писателей и поэтов в возможно изящном и роскошном виде, с иллюстрациями, исполненными лучшими русскими художниками и граверами»… Кружок издал примерно сто книг, выпущенных ограниченным тиражом — от 65 до 750 экземпляров. Часть тиража делалась  именной, нумерованной или со специальными вкладками, иллюстрации воспроизводились в технике гравюры на меди или литографии. Первой книгой кружка был «Невский проспект» Н.В.Гоголя с иллюстрациями Д.Н.Кардовского, выпущенный тиражом 150 нумерованных экземпляров.
В Советской России во времена НЭПа существовали частные и кооперативные издательства («Альциона», «Алконост»), выпускавшие нумерованные издания. Одной из первых в издательстве «Алконост» была издана поэма Блока «Двенадцать» с иллюстрациями Юрия Анненкова, вручную раскрашенными художником.
Традиция именных экземпляров книг имеет в России несколько более долгую предысторию. На рубеже XVIII и XIX веков, когда книги выпускались без переплетов и переплетались, как правило, в зависимости от вкусов читателя, нередкой практикой было изготовление так называемых «подносных экземпляров». Книги облачались в специальный переплет, и на особом листе было указано имя владельца — обычно это были либо высокопоставленные особы, либо лица, финансировавшие издания, либо адресаты посвящений.
Ныне в России существует издательство, продолжающее давние традиции малотиражных нумерованных изданий с авторскими гравюрами. Петербургское издательство «Вита Нова», продолжая традицию «книги художника», выпускает книги с иллюстрациями современных мастеров: Михаил Шемякин, Юрий Норштейн (автор лучшего мультфильма всех времен и народов), Сергей Алимов (создатель мультипликационного льва Бонифация), Сергей Чепик (обладатель гран-при Осеннего салона в Париже, художник английской королевской семьи), Эдуард Кочергин (один из крупнейших театральных художников), Борис Заборов… За иллюстрации к книге сказок, собранных А. Н. Афанасьевым, Борис Забирохин получил приз «Золотое яблоко» международной биеннале иллюстрации в Братиславе и стал единственным в Петербурге обладателем этой престижной награды, а офорты Юрия Ващенко признаны в Британии одними из лучших иллюстраций к Льюису Кэрроллу.
 Каждая книга издается в нескольких вариантах: малотиражные (до 1500 экземпляров) книги, нумерованные издания со специальными вклейками или  приложением комплекта гравюр, подписанных художником (до 100 экземпляров), авторские переплеты (в единственном экземпляре). Конечно, такие издания, которые со временем только растут в цене, — сфера вложения капитала, которая приносит пусть и не такую большую прибыль, как золото, но позволяет не только сохранить свои деньги, но и приумножить их. Но эти книги  — еще и основа фамильной библиотеки.
Традиция заводить обширные библиотеки появилась в аристократических домах уже в XVIII веке. Книги собирались несколькими поколениями, передавались по наследству. В XIX в. фамильная библиотека стала обязательной в каждой дворянской усадьбе, в каждой образованной дворянской семье. По вечерам наступало время семейного чтения: хозяин дома, глава семейства брал книгу в тяжёлом, красивом переплёте, клал ее на пюпитр и читал вслух своим домашним.
Весьма суровый император Николай I отхлестал однажды по щекам 20-летнего наследника престола Александра Николаевича, будущего великого императора Александра I за… вечернюю игру в карты:  «Ты баба старая — в «дурачка» играть? Книгу почитай, если заняться нечем…» У Николая Павловича была своеобразная манера воспитания, но факт остается фактом — чтение книг из фамильной библиотеки было традиционным дворянским времяпрепровождением.
Иногда дело доходило до курьезов: помещик Митков, например, не нашёл ничего лучшего, как читать не только семье, но и дворовым людям запрещенную тогда поэму Пушкина «Гаврилиада» («По счастью, Гавриил впился ему в то место роковое, излишнее почти во всяком бое, в надменный член, которым бес грешил…»). Дворовые написали на помещика донос, в котором была упомянута ещё одна поэма: «Опасный сосед» Василия Львовича Пушкина, дяди великого поэта. За чтение «Гаврилиады» Митков получил шесть месяцев заключения, а вот вторая поэма, как потом выяснилось,  удивительным образом прошла цензуру и потому не вошла в состав преступления.
Это было связано с забавной историей: в 1814 году, во время Отечественной войны, русские гарнизоны были расквартированы в немецких городах. Александр I решил, что коль скоро за границей есть русские люди, то там должны быть и русские книги. В Лейпциге была оборудована типография. Однако выяснилось, что печатать нечего, а отчитаться о работе типографии надо по-военному оперативно. К счастью, один из офицеров объявил, что помнит наизусть некую русскую поэму. Эта очаровательная поэма была посвящена драке в московском публичном доме. Офицер продиктовал поэму писарю, текст отдали в типографию. Это и был «Опасный сосед» В. Л. Пушкина, напечатанный, таким образом, в военной, государственной типографии, а значит, благонадежный… Поэма «Опасный сосед» выходит в свет в издательстве «Вита Нова» в апреле этого года. Иллюстрировали книгу классики книжной графики России ХХ века — Александр и Валерий Трауготы.
Кроме фамильных библиотек, существовали и существуют коллекции библиофилов, собирающих книги по определенному признаку. Кто-то коллекционирует все первые издания, как знаменитый московский коллекционер начала ХХ века, Жевержеев. Кто-то собирает  Livre de artiste, «книги художников», как это делает современный петербургский математик и коллекционер Марк Башмаков. В его коллекции есть почти все книги, изданные Амбруазом Волларом, все книги издательства «Вита Нова», огромная книжища в медном переплете «Человек по имени Моисей» Зигмунда Фрейда, иллюстрированная Сальватором Дали, книги с гравюрами Александра Алексеева, великого иллюстратора, изобретателя и мультипликатора.
Впрочем, книжные коллекции — лишь частный случай фамильных библиотек, «многоуважаемых книжных шкафов», без которых непредставима жизнь образованного дворянина. Недаром в пьесе «Вишнёвый сад» А. П. Чехова помещик Гаев, навсегда расстающийся со своим родовым имением, обращается с прочувствованной речью именно к книжному шкафу: «Дорогой, многоуважаемый шкаф…»

Наш читатель знает широту интересов известного московского библиофила и по совместительству токийского профессора-политолога Василия Элинарховича Молодякова. В свои 43 года он успел написать и выпустить более двух десятков книг, причем очень разных: несколько томов по истории Японии и русско-японских отношений, биографию Риббентропа, записки библиофила. Но особый интерес представляют его работы, связанные с русским Серебряным веком, и в первую очередь — с Валерием Брюсовым, среди которых — подготовленные Молодяковым три тома ранее не публиковавшихся произведений поэта.

Интерес к личности и творчеству в советские годы наиболее прославленного, а в наше время почти забытого символиста (спасибо за это М. И. Цветаевой, припечатавшей в свое время: «Герой труда Валерий Брюсов»!), основоположника и бессменного лидера московского символизма самым естественным образом привел Молодякова к созданию биографии поэта.

Причем, в отличие от книги, например, Старкиной, ее не назовешь в полном смысле слова научной: слишком силен в ней сознательно субъективный, художественный элемент. Молодяков — настоящий апологет своего героя, он не просто защищает его как от нападок современников, так и от забвения и небрежения потомков — он стремится показать, чем уникальна эта личность для нашей культуры.

Сразу надо сказать: ему это удается. Конечно, книга понравится не всем, но не заметить и не признать ее объективные достоинства невозможно. Потому что написана она прежде всего настоящим знатоком, влюбленным в свой предмет и досконально его изучившим.

Автор начинает биографию Брюсова даже не с его детства, а с жизнеописания деда поэта, Кузьмы Андреевича, выбившегося благодаря своим талантам в богатые московские коммерсанты. Этот экскурс в книге Молодякова — не проявление обычной добросовестности архивариуса, а одно из объяснений особенностей личности поэта. Биограф делает акцент на коммерческом даре Кузьмы Андреевича, ставшем через поколение основой необыкновенных организаторских способностей внука; точно так же, рассказывая о другом его деде, Александре Яковлевиче Батурине, основательный и въедливый Молодяков не только упоминает о его дилетантских литературных опытах, но и с библиофильской скрупулезностью описывает его книгу и даже цитирует одну из басен. А характеризуя отца поэта, отмечает и «культуртрегерский пафос» выпускавшихся им рукописных газет, и даже то, что он вел свой юношеский дневник латинскими буквами: и то и другое, по справедливому утверждению биографа, отчетливо сказалось потом в разносторонней творческой деятельности Валерия Яковлевича — и в его собственной просветительской и издательской работе (тоже начинавшейся домашними рукописными журналами), и даже в практике называния своих юношеских поэтических книг латинскими названиями! Словом, автор книги прослеживает биографию своего героя даже не с первых его шагов, а с времен, на многие годы предшествовавших этим шагам, но уже имевших к ним прямое отношение.

Этот фрагмент книги наглядно демонстрирует одну из ее важнейших особенностей: подбор материала порой может показаться избыточным, но эта избыточность необходима автору для его построений и аргументов. А все они, как я уже говорил, нацелены на то, чтобы показать уникальность личности Брюсова — не только как первоклассного русского поэта, но и как великого организатора новой русской культуры, человека неправдоподобной широты интересов и фантастической работоспособности: именно эти качества, по убеждению Молодякова, сделали Валерия Яковлевича тем, кем он стал.

Но в первую очередь он был все-таки поэтом: не случайно большинство разделов и глав книги названо по заглавиям его поэтических сборников. Стихи обильно (и уместно!) цитируются в книге, но почти никогда не становятся здесь предметом литературоведческого анализа: автор справедливо полагает, что биография прежде всего должна излагать, причем с особой тщательностью и точностью, факты жизни поэта.

Впрочем, иногда биограф пытается стать филологом: так, анализируя очень важную, по его убеждению, позднюю поэму Брюсова «Дом дней», которая, по мнению Молодякова, «никем всерьез не изучалась», автор начинает разбирать содержащиеся здесь реминисценции и цитаты и… вдруг отступает: «Всему этому можно искать объяснения или ждать, когда они придут сами собой». И снова возвращается к своему делу — биографии поэта.

Нельзя сказать, что у Молодякова не было предшественников. Это и сам Брюсов, оставивший нам свои автобиографические записки и дневники, и его современники, написавшие немало мемуарных текстов, и, наконец, авторы предшествующих биографических книг о поэте — Николай Ашукин, книга которого, основательно переработанная его учеником Р. Щербаковым, недавно вышла в серии «ЖЗЛ», и Михаил Шаповалов — автор недавней небольшой книги о поэте, адресованной школьникам. Не говоря уже о знаменитых исследователях творчества поэта, таких как М. Гаспаров, С. Гиндин, Д. Максимов. Но в книге Ашукина, как известно, нет ни одного небрюсовского слова: это своего рода биографический коллаж из мемуаров, дневников и писем поэта, а брошюра Шаповалова носит чисто учебный, прикладной характер. К тому же обе названные книги несут на себе явный отпечаток времени, увы, не способствовавшего серьезному анализу символистского поэта. Так что издатели не погрешили против истины, назвав книгу Молодякова «первой биографией лидера русских символистов»; парадоксально, но факт: советская власть не решилась в свое время заказать «правильную» биографию своему «герою труда», очень уж многое пришлось бы для этого фальсифицировать!

Больше того: один из, как прежде говорили, «основоположников советской литературы» в это самое советское время издавался так же скудно и фрагментарно, как и другие его современники и единомышленники: лишь малая часть его произведений вошла в знаменитый восьмитомник. Сейчас, на фоне прекрасно и полно переизданных поэтов его поколения — от Мережковского и Гиппиус до Г. Иванова и Ахматовой, — это выглядит вопиющей несправедливостью!

Остановлюсь на еще одной незначительной на первый взгляд подробности: вот биограф пишет о первой публикации будущего поэта — письме десятилетнего Брюсова в редакцию детского журнала «Задушевное слово». Воспроизведя в книге первые печатные строки будущего поэта, Молодяков считает необходимым показать читателю и то, как они выглядели на журнальной страничке. Точно так же возникают на страницах книги и все ее персонажи — начиная от самых главных вплоть до самых малозначительных: в тексте биографии сотни иллюстраций. Многие воспроизводятся впервые; другие были прежде рассеяны по редким изданиям и никогда не воспроизводились в приличном качестве. Причем это касается не только портретов и факсимиле книжных страниц, напечатанных на специальных цветных вклейках, но и тех иллюстраций, которые расположены непосредственно рядом с иллюстрируемым текстом (а не на расстоянии нескольких страниц, как это нередко бывает). Это для автора книги и ее издателей принципиально: визуальный ряд должен помогать читателю.

Под многими фотоматериалами стоит подпись «публикуется впервые»; это же можно сказать о многих цитируемых документах. Да и те, которые уже были когда-то опубликованы, здесь тщательно собраны и прокомментированы, так что без особого преувеличения можно сказать — заново введены в оборот.

Поднимая на щит своего героя, Молодяков не робеет перед признанными авторитетами. Вот, например, одна из последних глав книги: о «римской идее» Брюсова, в сфере интересов которого (особенно в последние годы) римская история и культура занимали значительное место. Это и романы поэта, и его переводы из римских классиков, и задуманная, но так и не написанная книга «Золотой Рим». Молодяков цитирует ироническую оценку этого замысла М. Гаспаровым: «...редкостный апофеоз бюрократического строя с эстетической точки зрения» — и тут же дает собственный «неуместный» комментарий: «...выходя за пределы дозволенного биографу, замечу, что ему было бы о чем поговорить с Юлиусом Эволой, главным трибуном „римской идеи” и „языческого империализма” в ХХ веке». Так в книгу о прошлом неумолимо вторгается «лишняя», казалось бы, современность. И это тоже — важная черта биографии, написанной Молодяковым.

В биографических томах «Вита Новы» обычно нет авторских предисловий. Но для Молодякова издатели сделали исключение: дали ему несколько страниц для обозначения своей позиции. Вот что в этом предисловии, в частности, сказано: «Описание жизни Брюсова день за днем может занять несколько томов, подобных тому, который читатель сейчас держит в руках. Автор лучше, чем кто бы то ни было, сознает, что смог охватить далеко не все, ибо нельзя объять необъятное: всегда найдется незамеченный факт, неотправленное письмо, оживший слух. Но все же надеется, что не упустил ничего принципиально важного и не исказил облик своего героя, причудливо двоившийся уже в восприятии современников. Я люблю своего героя и не скрываю это». И еще одну цитату из этого же предисловия — теперь уже объясняющую уникальность биографа и его метода — хотелось бы привести здесь: «Ученые работают с источниками, но предпочитают делать это в архивах и библиотеках, а дома держат ксерокопии или файлы. Коллекционеры собирают старые книги, рукописи, фото, но тематика собирания редко связана с их основной профессией. Исключения бывают — тогда выигрывают и ученый, и собиратель. Один американский филолог заметил: „Не понимаю, как можно быть историком литературы, не будучи коллекционером. Любой ученый, ограничивающийся книгами, которые может достать в библиотеках, занимается лишь тем, что ограничивает себя. Я стал исследователем раньше, чем коллекционером. Исследования сделали меня коллекционером: для работы я нуждался в собрании, которое за меня не мог составить никто другой. И был вознагражден! Мое собрание породило столько статей и заметок, что всех уже не помню. Единственная проблема — найти время и написать обо всем, что я узнал из него”.

Валерий Яковлевич сам собирал редкие книги и документы, понимая их важность и зная их очарование. Поэтому я часто обращался к своему „брюсовскому” собранию, равно как и к собраниям друзей-коллекционеров».

Что может реально дать такое коллекционирование, Молодяков демонстрирует в конце книги, приводя по материалам своего архива «последнее слово Валерия Яковлевича» — отрывок из рецензии поэта на книгу молодого коллеги «Как пахнет жизнь»: «Я боюсь, что Троцкий поторопился, выдавая такую ответственную рекомендацию Безыменскому». Вот вам и герой труда, слуга режима!

…И наконец, это просто очень красивая книга: как всегда в «Вита Нове», со вкусом оформленная, тщательно вычитанная, солидная и вместе с тем лишенная всякого намека на безвкусие многих нынешних «дорогих» книг. В общем, вполне в духе самого Валерия Яковлевича — купеческого потомка, прошедшего блестящую школу мировой культуры.

Когда говорят, что какой-нибудь город живет своей особенной жизнью, то хоть и веришь, но не истово: ну да, наверное, Москва — особенная, и особенно если она грибоедовская, как и Нью-Йорк Вуди Аллена или Калинов из «Грозы» Островского. Но Глупов — Глупов опередит их всех! То мрачен и угрюм, то весел и беспечен. Волнуется и закипает, погружается в анархию, сходит с ума или... засыпает, впадая в «административное оцепенение». А для чего? Чтобы потом воспрянуть духом, конечно,— и совершить «скромный подвиг собственного спасения». Ну а то, что при этом, без сомнения, будет перебита и перетоплена целая уйма народа, можно счесть за... издержку. Многие этапы глуповской истории в точности соответствуют тем, о которых доподлинно известно по учебникам: и смутное время, и «либерализм», и голод, и «войны за просвещение». Только здесь эти исторические периоды предстают в несколько усе-ченном, то есть... правильнее будет — предельно концентрированном виде. И это делает «Историю...» еще насыщеннее. Как правило, и дня не проходит, чтобы в Глупове не приключилось очередное «неожиданное обстоятельство», давшее делу «совершенно новый оборот». Поэтому городская летопись такая же длинная, как список наших долгов. И немудрено, если учесть, как много, очень много лет ушло лишь на то, чтобы глуповцы поняли, что жить «'без утеснения" не в пример лучше, чем жить "с утеснением"». Впрочем, они — или мы — не просто терпят, а угрожающе приговаривают:«Терпим-терпим, а тоже и промеж нас глупого человека не мало найдется! Как бы чего не сталось!» И ведь действительно: всегда случалось. И случается.
В изысканном переплете, оформленном рисунками Евгения Лансере, с новыми обширными комментариями, занимающими добрую половину книги, это издание содержит, ко всему прочему, еще и статью под названием: «Можно ли читать "Историю одного города" без комментариев?», написанную литературоведом и прозаиком Сергеем Дмитренко. Ему понадобилось двадцать пять страниц, чтобы дать ответ на вопрос, который отнюдь не для всех является риторическим. Другой важный вопрос: нужно ли читать саму историю, если у нее есть такие иллюстрации?
Для этой книги — классической во всех отношениях — их придумал человек, которого уже довольно давно все тоже называют классиком, — Сергей Алимов: автор «Каникул Бонифация» и «Премудрого пескаря», мультипликатор и мастер станковой и книжной графики, профессор ВГИКа и главный художник театра кукол им. Образцова. Какими же красками можно писать эту говорящую (страшным голосом) историю? Он избрал несколько и остался верен своему выбору на протяжении всей летописи города Глупова. Во-первых, это черный — цвет смоли, как поля в Глупове (чтобы «удручать взоры обывателей безнадежной наготою»). Во-вторых, зеленый — цвет мундира начальников и, вероятно, хмельного змия. А в-третьих, алый: ну, тут сказались и вишневые губки шести глуповских градоначальниц, и цвет кровавых драм (сколько их в Глупове было!), и, конечно, знаменитый оттенок модного платья охочего до женского пола князя Микаладзе (потомка сладострастной княгини Тамары) — того самого градоначальника, который увеличил глуповское Население почти вдвое и умер «от истощения сил», оставив, правда, «полезное по сему предмету руководство».

Выдающийся книжный график и художник-мультипликатор много лет шел к своему изобразительному решению «Истории…». «Я вообще склонен к остро-сатирическо-гротесковой теме, – говорит он. – Поэтому мои любимые авторы – это Салтыков-Щедрин, Гофман, Распе, Свифт. Вместе с режиссером Караваевым я делал фильм «Органчик», экранизацию главы романа «История одного города». Потом мы сделали фильм по сказке Салтыкова-Щедрина «Премудрый Пескарь».

Новое издание не только высокохудожественное, но и без преувеличений академическое. Текст Салтыкова-Щедрина печатается в сопровождении обширных комментариев (по объему превышающих само произведение). Литературовед и прозаик Сергей Дмитренко составил их на основе всех существовавших доныне комментариев и примечаний, среди которых труды Александра Амфитеатрова. Разумника Иванова-Разумника, Бориса Эйхенбаума, Георгия Иванова… Особое место занимают обширные фрагменты уникального, доныне не публиковавшегося комментария к «Истории одного города» академика АН СССР и АН Украины Александра Белецкого (1884–1961).

Выступая на презентации, Сергей Дмитренко обратил внимание на печальный парадокс: эта полиграфически уникальная книга окажется малодоступной для широкого читателя. Впрочем, сейчас он находится в оптимистическом поиске издателя для выпуска демократического варианта «Истории одного города» с теми же комментариями, поясняющими, почему никогда не устареет этот роман о нашем мироустройстве, о человеке во власти, об отношениях власти и народа.