РБК: Сейчас много говорят о переходе книг в новую форму, на другие информационные носители, в Интернет. Ваше отношение к этой тенденции?

Алексей Захаренков: Конечно, это некоторая проблема для издателей, но мне не кажется, что книга целиком будет вытеснена Интернетом. Естественно, существуют электронные библиотеки, в которых могут быть представлены оцифрованные книги с качественно отсканированными иллюстрациями. Но мы издаем коллекционные, музейные книги, так что в этом случае, скорее, можно провести аналогию с музеем. Посмотрите: существование виртуальных музеев не отменяет, а, наоборот, предполагает существование настоящего, традиционного, реального музея. Великий бельгийский художник-сюрреалист Рене Магритт говорил: "Зачем ходить в музеи, если есть хорошие репродукции?" Может быть, для сюрреализма это недалеко от истины, но в общем случае картину стоит все-таки смотреть не в репродукции, как бы хороша она ни была, а в музее.

РБК: Развитие новых технологий не помешает искусству книги?

А.З.: Я думаю, ХХ век показал, что технические достижения не убивают искусство. Они, наоборот, подстегивают его развитие. Когда появился первый, еще немой, кинематограф, заговорили, что кино убьет театр. Но произошла настоящая вспышка в театральном искусстве, появилась целая плеяда великих театральных режиссеров. Появление фотографии подстегнуло развитие живописи, и парадокс состоит в том, что живопись повлияла на фото, а не наоборот: фотохудожники подражали и подражают ей.

Книга настолько же привычна, так же вошла в культурный обиход человечества, как театр и живопись. Эра великих революций ХХ века доказала, что существуют такие сферы, которые останутся неизменными, несмотря на различные революции.

Именно развитие новых технологий и усилит развитие книги как вида искусства. Уже сейчас в Москве проходят выставки из коллекции Бориса Фридмана, недавно закрылась выставка "Книга как искусство" в Эрмитаже, и скоро там же откроется новая - из коллекции одного из собирателей книг издательства "Вита Нова" - математика, педагога и альпиниста Марка Ивановича Башмакова. Его коллекция, в частности, состоит из книг, сделанных французскими авангардистами - Леже, Браком, Пикассо…

Момент, связанный с появлением книги как чистого носителя информации, по социально-психологическому закону сообщающихся сосудов не может не вызвать интереса к книжному раритету, ручной книге, роскошно изданной - такой, как выпускает наше издательство. Или к архаике, которой много в той же коллекции Марка Ивановича Башмакова.

РБК: То есть прогресс в технологии стимулирует прогресс в искусстве?

А.З.: А прогресс бывает только в технологии, в мире искусства прогресса нет. Есть развитие, но его нельзя назвать прогрессом. Например, великий французский издатель Амбруаз Воллар (тот самый, книги которого сейчас представлены на многих выставках и стоят огромных денег) был для своего времени крайним революционером в искусстве. Без его поддержки не было бы импрессионистов, именно он первым стал издавать "книгу художника" - те самые книги в иллюстрациях Матисса, Пикассо и т.д. Остается пожалеть, что он не познакомился с Ван Гогом: возможно, судьба художника сложилась бы иначе. Тогда Воллар считался революционером, недаром Ренуар написал его портрет в костюме тореадора, а сейчас книги его издательства воспринимаются как традиционные и консервативные. Искусство по природе своей традиционно, оно связывает нас в единую цепь, сохраняет что-то важное для человека. Я вообще человек старомодный: например, я уверен, что стыдно не иметь хорошей библиотеки.

РБК: В этом есть какой-то финансовый интерес?

А.З.: Для чего люди собирают коллекции живописи? Вряд ли только для того, чтобы продать картину дороже, чем она была куплена. Наверное, просто потому, что человеку это интересно. Конечно, иногда получается так, что собрание живописи или книг продается позднее полностью или по частям, на этом можно заработать, можно вложить в книги большой капитал. Например, бывший настоятель Екатерининского костела в Петербурге патер Фридман много лет собирал старорусскую рукописную книгу, в его коллекции были книги XV века, а потом довольно дорого продал свое собрание Российской национальной библиотеке, но вряд ли он собирал эти книги именно для того - чтобы продать. Мы и сами собираем коллекцию работ знаменитых современных художников - Шемякина, Заборова, Кочергина, Чепика. В основном это оригиналы иллюстраций, сделанные специально для наших книг. Мы собираем коллекцию для нашего будущего музея Хармса и его окружения - автографы, мемориальные вещи, редкие издания. Мы собираем книжные раритеты XVII–XIX веков. Мы собираем все это, потому что нам интересно. Всего у нас в этих нескольких "музеях" больше 7000 экспонатов, конечно, это абсолютно безопасное вложение капитала, потому что их невозможно украсть, для этого нужен грузовик.

Если серьезно, искусство - это цель, а не средство. Цель искусства - не в том, чтобы вложить в него капитал, а потом отбить расходы. Библиотеки собираются для удовольствия, для того, чтобы любоваться на тома, читать их, показывать другим. Покупка книг - это только частично выгодное вложение капитала, как икона целителя - только частично средство от головной боли. Нельзя относиться к искусству и религии как к пирамидону. Известные коллекционеры - Мамонтов или Савва Морозов - заработали больше, чем деньги: они заработали бессмертие.

РБК: Какова, по Вашему мнению, дальнейшая судьба книги?

А.З.: Думаю, возможно, в будущем останутся две крайности - коллекционные книги и книги на туалетной бумаге. Дешевые издания существовали всегда: с 1855г. по 1857г. знаменитый издатель Смирдин издавал серию "Библиотека для дач, пароходов и железных дорог" - книги, которые можно прочитать в дороге, а потом выбросить. Такие издания или справочные издания будут существовать в форме обычной книги. Но, вообще-то, я не футуролог, я человек, который любит свое дело. Я люблю издавать книги.

От редакции:

Издательство "Вита Нова" выпускает малотиражные коллекционные издания, проиллюстрированные работами старых мастеров и лучших современных графиков, большинство из которых выполняют циклы иллюстраций специально для издательства. Книги издательства хранятся в собрании Государственного Эрмитажа, Русского музея, Российской академии художеств, Государственного музея изобразительных искусств им.А.С.Пушкина, в библиотеке Президента РФ, во многих других российских и зарубежных музеях и частных коллекциях.

Все чувства мастерски и тонко написаны на их лицах, и мелкость души, и широта натуры, даже если речь идет о коте, лисе, петухе, пуделе и черепахе. Роскошь цвета, композиционная свобода позволяют художнику выразить свое видение старой сказки, пусть оно и не совпадает с привычными образами Владимирского или Каневского. Ученик Валентина Курдова, Казбеков рисовал сказки с персонажами-животными, но при этом его невозможно назвать анималистом. Он создатель превосходных портретов. Классикой признаны его иллюстрации к «Сказкам дядюшки Римуса», известные не менее рисунков Калиновского. «Вита Нова» представила грандиозный спектакль с традиционным для этого издательства тщанием и достоинством: большой формат, прекрасная бумага теплого сливочного оттенка, забранный в рамку текст.

Художник соотносит стихотворения не с внутренним временем поэта, а с образом века, сложившимся из колорита Петрова-Водкина, из опрокидывающихся улиц и убегающих городов Михаила Ларионова и Дзиги Вертова. Так что вместо примуса мстится мир, покатившийся кубарем, припустивший вскачь. По страницам наискосок несутся буквы вывесок, накреняются строения, лошади и дворники парят в невесомости, как то прилично персонажам Шагала. Ритмический будетлянский рисунок сменяется райком, и все это целостный мир, не распадающийся на цитаты. По этим улицам слона водили, а вот теперь лошадка-качалка несет всадника лет восьми, как в золотом детском сне. Стилизации Веры Павловой сами по себе — большое искусство книжной графики. Стоит вспомнить ее работы к Ремизову «Посолонь», вдохновленные русским модерном, или акварели усадебного быта в «Детском альбоме». Что касается стихов, то детское измерение не добавляет Мандельштаму особой стереоскопии, и ясно, что дальше детям посчастливится Осипа Эмильевича открывать наново. Примерно так взрослые открывают для себя «Анну Каренину», перечитывая роман через 15–20 лет после детства.

Главным же специалистом по беспорядку в издательстве «Вита Нова» заслуженно считается художник Юрий Ващенко, поскольку он в своё время сумел справиться даже с «Алисой».
Но в этих сказках, как уже сказано, беспорядок совсем другой, и обращаться с ним нужно совершенно иначе, так что художнику, похоже, трудненько пришлось. Строжайшее математическое пространство «Алисы», организующее все происходящие в нём чудеса и безобразия, здесь отсутствует. Всё происходит нигде, где-то там, на Нигдешнем острове — но это ещё полбеды; главное, что степень этой нигдешности во всех сказках разная, и качества её от раза к разу меняются, а с ними меняются и условия игры. Организующее начало приходится привносить извне — и тоже в разной степени, как раз для того, чтобы, как это ни парадоксально, объединить все сказочные пространства в одно общее: книжное. В народных сказках, как и в достаточно (по крайней мере, на первый взгляд) традиционной «Принцессе Пушинке» Дж. Макдональда, эти вмешательства минимальны; но в сказочке Кэрролла, построенной на одной-единственной, простенькой, но всё же словесной игре, требуются уже некоторые уточняющие детали.
 А в насквозь абсурдистской сказке Эдварда Лира уровень этой игры уже таков, что своими силами с нею не справиться, и приходится прибегать к помощи коллеги — самого, наверное, организованного художника на свете. Правда, это не прямая цитата — во всяком случае, точно таких рыбок я у Эшера найти не смогла — но отсылка к нему очевидна и в качестве товарищеской поддержки весьма действенна.
Что же до «Питера Пэна», то в нём, как и в самой сказке — очень страшной сказке, если вдуматься, — пространство временами вообще исчезает…
 Чуть ли не ещё сложнее обстоит дело и с персонажами сказок. На читателя, для которого образ викторианского «золотого века» определяется рюшечками и оборочками на платьицах хороших девочек, эти персонажи должны производить, мягко говоря, непривычное впечатление. Спору нет, были и девочки, и оборочки, и книжки, «предназначенные для того, чтобы листать их чистыми руками под присмотром родителей в воскресный день» (У. Фивер, «Когда мы были детьми» — М.: Советский художник, 1979). Но именно этот век только начинал ещё открывать и настоящее, не «воскресное» детство, с немытыми руками и разбитыми коленками, с собственным, отдельным миром игр и драк, обид и фантазий. И, скорее всего, именно поэтому этот век был намного смелее последующих в изобретении новых, специально для детей предназначенных языков, в том числе и изобразительных. Детям гораздо более свойственно веселиться, чем умиляться — вот одно из важнейших открытий середины 19-го века, когда чуть ли не одновременно появились и хулиганы Макс и Мориц, и ужасный «Struwwelpeter» — Стёпка-растрёпка, немедленно переведённый на все возможные языки, и «Книга небылиц» Лира, и множество других, берущих начало от «второсортной» графики — лубочной картинки, газетной карикатуры, — над которой до слёз хохочут дети, замученные слащавыми нравоучительными книжками.
Но вместе с детскими книжками возникло и главное их противоречие, состоящее в том, что читают-то их дети, а покупают родители. Само собой разумеется, издатели больше стараются угодить родительским, чем детским предпочтениям, с того самого времени и до сих пор приглаживая и прилизывая всё, хоть сколько-нибудь выбивающееся из рамок загадочного «хорошего вкуса». За полтора века они достигли в этом благородном деле немалых успехов, и розовенькие кукольные Венди и трогательные полупрозрачные Питеры Пэны вот уже сколько поколений не только формируют детский вкус, но и радикально меняют смысл текстов.

Так что неприятные, кривоватые человечки Юрия Ващенко, очевидно, являются не просто цитатами ради цитат, намёками на какие-то постмодернистские игры: они возвращают читателя к настоящему, первоначальному контексту этих сказок, выводят его из привычного уютного игрушечного мира. Для такого прочтения придумана даже подсказка: единственным «кукольным» персонажем, приятно округлым, с пухленькими ручками и сияющими глазами, здесь оказывается именно кукла, то есть буквально, собственно кукла, неживая игрушка — и только она.
 А вот теперь самое время напомнить уважаемым читателям, что книжки издательства «Вита Нова» никоим образом — ни по составу, ни по дизайну, ни даже по цене — не предназначаются для детей. И эта книжка тоже не для детей, а для взрослых, и картинки в ней тоже для взрослых, и вовсе не для того, чтобы они поумилялись на своё собственное полузабытое золотое детство. Как раз наоборот: они полностью, сознательно и очень жёстко снимают этот фактор умиления, оставляя читателя один на один с текстом, заставляют читать его внимательно, слово за словом, буква за буквой. Восхитится ли читатель литературными совершенствами текстов? Придёт ли в ужас от их сюжетов, драк, убийств, предательств и издевательски благополучных финалов? Сочтёт ли такое чтение подходящим для своих собственных детей или нет? Его дело: он взрослый.

— Алексей Леонидович, не секрет, что книгоиздателей сегодня пруд пруди, но вам удаётся держаться особняком.

— Сказать, что мы издательство, — это некая условность. Кроме всего прочего, у нас собрана большая коллекция, я думаю, что одна из крупнейших в России, книжной графики. Она насчитывает более семи тысяч наименований, мы периодически её выставляем на всех достойных, на наш взгляд, музейных площадках. Кстати, мы очень серьёзно занимались ОБЭРИУТами (литераторы, члены Объединения реального искусства, существовавшего в Ленинграде с 1927-го до начала 1930-х гг.) и как-то «случайно» собрали много личных вещей Даниила Хармса. Есть, к примеру, 13 автографов Хармса, не известных даже обэриутоведам, не говорю уже о личных предметах — столик, радиоприёмник и так далее. Сейчас работаем над созданием музея Хармса в Санкт-Петербурге, уверен, что городу он нужен.

— Но известны вы прежде всего благодаря изданию дорогой, качественной книги.

— Ну да, это что-то вроде специализации. Мы издаём ту книгу, которую в основном называют подарочной, судя по цене и большому количеству картинок. На самом деле то, что принято именовать подарочной книгой, чаще всего состоит из текста и каких-то дешёвых или старых картинок. Такая книжка делается два-три месяца. Мы готовим наши издания два-три года минимум. Над книгой о Владимире Высоцком работаем восемь лет. Наши издания не просто подарочные, мы выпускаем три вида книг — библиофильские, коллекционные и музейные. Цель — объединить хорошо иллюстрированную книгу и подход издательства «Академия». Из названия понятно, что это академическая подготовка текста. Практически ко всем нашим изданиям специально пишутся комментарии, справочные указатели. Что до иллюстраций, то часть тиража нумеруется и снабжается офортами, графическими сюитами. К их изготовлению стараемся привлекать лучших художников. Кроме того, мы занимаемся исключительно мировой классикой, за редким исключением. Согласитесь, странновато писать новые комментарии к «Евгению Онегину», и тем не менее в декабре выходит книга с совершенно новыми комментариями. Если суммировать всё сказанное да взять небольшой тираж, окажется, что стоимость книги не так уж и велика в пересчёте на затраченные труды. «Записки из мёртвого дома» стоят 5 000 рублей.

— Вообще нельзя сказать, что тренд сегодняшнего времени — читать книги. Но уж если и читать, то какие-то карманные издания в мягкой обложке за сотню-другую. Как отважились издавать дорогую книгу?

— Наши прародители, упомянутое издательство «Академия», исчезло в середине 30-х  годов прошлого века. Ниша пустовала последние 70 лет. Вот мы и попробовали вернуться к ценности книги как таковой, решили взять за основу, что книга — это объект искусства. Признаюсь, приняв такое решение, мы думали только о себе. Первым стало жизнеописание Натальи Николаевны Гончаровой, жены Пушкина. Деньги на тираж собирали по крупицам. А вышло, что эта книжка нравится не только нам. Даже термин специальный придумали — преуспевающая интеллигенция. Оказалось, что культурный слой не вымер, как динозавры.

— Удивило?

— Для нас это не столько удивление, сколько надежда и радость. Но собирать любителей качественной литературы нужно по крупицам. В этом принцип нашего отношения к работе. Поэтому и тиражи небольшие.

— За время существования издательства интерес к дорогой книге и, соответственно, к вам как-то менялся?

— Если оценивать интерес в продажах, получается, что он уменьшается: вслед за продажами падают и тиражи. Что же касается узнаваемости издательства в мире, то нас знают очень многие, разумеется, и за пределами России. Выходит, что мы востребованы.

— А не было идеи параллельно издавать «просто книгу», продажа которой и обеспечит средства для подготовки литературы класса премиум?

— Мы бы очень хотели этим заниматься, но это просто невозможно — там совершенно другая организация труда. У нас очень небольшое издательство: три человека в сбыте, десяток магазинов в Питере, ещё двадцать в Москве. Мы маленькие, независимые и гордые. А если издавать массовую книгу, то нужно будет идти на поклон к издательствам-монстрам, просить помощи в распространении. Сейчас они нас не боятся, но и мы их не боимся. Параллельно существуем. За всё время работы стабильно выходим в ноль и чувствуем себя очень уверенно. Да, у нас нет свечного заводика или нефтяной скважины, но это нестрашно. В начале тысячелетия к нам приходили люди в малиновых пиджаках с линейкой. Показывали: «У меня на полке такая вот дырка, хочу вашу книгу, но в зелёной обложке», сейчас, слава Богу, не ходят.

— Окультурились?

— Скорее структурировались. Плюс культура не стала модной, поэтому к нам крутые парни не приходят.

— А вообще, мода на культуру — это не опасно? Вот сейчас в моде всевозможные электронные читалки. По вам это ударило?

— В основном, конечно, ударило по массовому книжному пространству, но косвенно и по нам тоже. Как Гутенберг по переписчикам. Сейчас тоже наблюдается глобальный переход — от бумажного к цифровому. Но! У людей есть страсть к коллекционированию, мы всегда что-то копим. Книга исчезнет как таковая, но в виде коллекционных экземпляров останется. Нынче очень непростое время для издательства, но хорошее для коллекционеров, когда какие-то раритеты можно покупать, в общем-то, недорого.

— Переводя духовное в материальное, получим, что качественная книга — это долгосрочное выгодное вложение?

— Без вариантов — книга только дорожает. К примеру, маленькая брошюрка за 15 копеек Даниила Хармса 1930 года «О том, как папа застрелил мне хорька» сейчас ориентировочно стоит пять тысяч долларов. И это касается любой книги. Но умный человек должен понимать, что коллекционировать. Кстати, книга попадает в разряд раритета очень быстро. Вообще считается, что через 50 лет после производства вещь переходит в статус антиквариата. В то же время  знаю, что уже сейчас существуют клубы по розыску каких-то наших книг. В букинистических магазинах вы встретите их в редчайших случаях. Они уже рассосались по частным книжным полкам. При тираже в 1 000 экземпляров мы прекращаем отгрузку в магазины, когда остаётся полторы сотни книг, и тут же в два раза повышаем стоимость. Последние двадцать книг идут на аукционы: кто не успел — тот опоздал. И при всём этом ажиотаже как информационное пространство книга себя изжила и очень скоро исчезнет, останется как арт-объект, предмет коллекционный.

— Вы прогнозируете, что это случится скоро?

— Я прогнозирую, что относительно книги ещё поживёт постулат: книга — лучший подарок! Согласитесь, тот же ридер можно подарить только единожды, а книгу — нет.