Учитывая это последнее обстоятельство и в полном соответствии с заглавием книгу обильно проиллюстрировали. Ведь в собеседники к Демуровой не могли не попасть художники, иллюстрировавшие «Алису…». Надобно признать: отважные люди! Текст «Алисы…» так же прочно соединился с рисунками ее первого иллюстратора Джона Тенниэлла, как текст «Бравого солдата Швейка» с иллюстрациями Йозефа Лады.

Однако ж и Юлия Гукова, и Геннадий Калиновский, и Леонид Тишков, и Александр Кошкин, и Елена Базанова, и многие другие рискнули посоревноваться с Тенниэллом. Читатели – почитатели Кэрролла, так или иначе втянутые в орбиту его удивительной прозы, как правило, рисковые ребята. Наверное, поэтому они, при всей своей любви к странности и эксцентричности, люди успешные.

Кто такой Кэрролл, становится понятно, когда слышишь разноголосицу их мнений. Кажется, что говорят о разных людях. Для историка литературы и страстного лошадника Дмитрия Урнова Кэрролл – мрачный мизантроп, minusmann, недочеловек, похоронщик викторианской Англии, а его сказочная дилогия – погребальный звон по Британской империи. Для математика Юлия Данилова Кэрролл – математический гений, увидевший мир формул в образах. Для художника Калиновского – веселый волшебник, умудрившийся соединить детскость и ученость без ущерба для той и другой.

Разброс профессий интерпретаторов Кэрролла столь же удивителен, как и разброс их мнений: здесь специалист по скорпионам Виктор Фет, переведший поэму Кэрролла «Охота на Снарка», и крупный бизнесмен Павел Рабин, организовавший в Монголии «геостратегическую игру» по той же поэме; знаменитый мультипликатор Андрей Хржановский, экранизировавший «Алису…», и замечательный театральный режиссер Юрий Погребничко, «Алису…» инсценировавший; математик Теодор Кренкель и скульптор Владимир Цепляев; мастер мягких игрушек Ксения Шиловская и композитор Игорь Егиков.

Один вопрос

Отчего книги Кэрролла так пришлись ко двору позднесоветской интеллигенции? Вышедшая в 1967 году в Софии на русском языке «Алиса…» в переводе Нины Демуровой сделалась едва ли не настольной книгой людей, живших в обстановке, нимало не похожей на обстановку викторианской Англии. Впрочем, чем-то весьма существенным брежневский Советский Союз все же напоминал викторианскую Англию. Империя на самом пике своего могущества. О том, что она может рухнуть, никто и помыслить не может, однако тонкий художественный аппарат настоящего писателя фиксирует: «Момент, и все покрывает мрак. А дальше не наше дело…»

Не то чтобы люди, запоем читавшие «Алису…», это понимали. Если бы понимали, то только бы обрадовались, потому что жить в империи Брежнева было не в пример тоскливее, чем в империи королевы Виктории. Нет. На сознательном уровне их влекло иное. Об этом ином – ей-ей – неплохо сказала первая же собеседница Нины Демуровой, переводчица и филологиня Александра Борисенко: «…ощущение изумительной свободы – свободы ума и логики среди внешних ограничений и хаоса. Я думаю, никто не мог так ценить внутреннюю свободу, как советские интеллигенты».

Стоит добавить: никто не мог так ценить внутреннюю свободу и никто не мог так оценить описание абсурда, нелепости, вывернутого наизнанку существования, как все те же интеллигенты. Никому более не пришлось бы по душе изображение того, как все страхи оказываются страхами сна, кошмаром, от которого легче легкого избавиться. Просто проснуться и скинуть с себя зверьков или карты, как и поступает Алиса в конце каждой книги.

И вот что любопытно: Кэрролл ведь был в России, останавливался в Москве в той же гостинице, где останавливался Достоевский. Об этой его поездке по-кэрроллиански загадочно, вывернуто говорит Дмитрий Урнов: «…фирма „Мелодия“, выпустившая грампластинку с театральной постановкой „Алисы“, занимала участок в Чернышевом переулке, где когда-то находилась англиканская церковь, куда не раз приходил Кэрролл. (…) Ведь в „Зазеркалье“ отразились его московские впечатления. В Россию Чарльз Лютвидж Доджсон приезжал не как Льюис Кэрролл, а как лицо духовное и официальное, участвовал в переговорах, для чего и ездил в Троице-Сергиеву лавру. (…) Из Управления по делам церквей и культов мне, когда я писал книгу о Кэрролле, было отвечено: „Переговоры были секретными, и мы должны еще проверить, целесообразно ли их рассекречивать“». Вполне кэрроллианская, зазеркальная история.

Демурова Н.М. Картинки и разговоры: Беседы о Льюисе Кэрролле. – СПб.: Вита Нова, 2008. – 576 с.

Алексей Захаренков: Я не могу сказать, что сейчас происходит какое-то возрождение традиций подписки, существовавшей в не столь далекие советские времена. Скорее, это редкие очаги, вспыхивающие то там, то здесь. И связано это в большей степени с элитной книгой, нежели с массовыми изданиями. Чаще такие проекты осуществляются в рамках закрытых книжных клубов и не всем доступны. Подписка издательства «Вита Нова» напоминает старую советскую подписку в первую очередь тем, что издательство работает в рамках серий, на которые и организована годовая подписка. А вот сама организация подписки отредактирована с учетом новейшего времени, начиная от нестабильности сегодняшней экономики (а надо сказать, что книги «Вита Нова» - это, в частности, надежное вложение капитала) до сумасшедшего темпа современной жизни, таким образом, что один раз оформив подписку, уже нет необходимости ходить по магазинам: книги доставляются на дом. Я не говорю о том, что подписка обходится дешевле, нежели покупка в магазине.

Б.-С.: Как часто пополняется каталог Вашего издательства?
А.З.: Подписной каталог обновляется один раз в год. Хотя и в течение года в планах могут происходить те или иные изменения, о чем каждому подписчику сообщается заблаговременно. Так, например, книга избраннох произведений Владимира Высоцкого в новых иллюстрациях Михаила Шемякина переносится уже не первый раз по той простой причине, что Михаил никак не может закончить задуманное. А замыслил он целых 43 иллюстрации, из них 42 - по количеству прожитых лет Высоцким,  а также портрет поэта. Издательство - живой организм, постоянно находящийся в движении.
На сегодняшний день мы издаем в год около 25 наименований. Так что книжная полка нашего среднего подписчика обновляется на 25 элитных малотиражных книг «Вита Нова».

Б.-С.: Какие переиздания пользуются наибольшей популярностью среди подписчиков?
А.З.: В «Вита Нова» изначально существует очень явная и ясная издательская политика. 1. Мы не переиздаем книги, каждый тираж уникален, изданные книги не допечатываются. 2. Мы издаем только произведения, проверенные временем, - классику. 3. Мы работаем со специалистами: комментаторами, составителями, историками, редакторами, не нуждающимися в представлении. 4. Мы работаем с художниками, которые делают честь издательству, соглашаясь работать с ним, поэтому говорить о каком-то читательском предпочтении очень непросто. Как правило, наш читатель - коллекционер наших изданий. Он хочет видеть и впоследствии передать своим детям и внукам должным образом изданных и «Ромео и Джульетту», и «Лолиту», и «Дон Кихота», и «Евгения Онегина».

Б.-С.: Есть мнение, что в связи с развитием Интернета многие печатные издания потеряли часть своей аудитории за счет молодежи, которой проще скачать, чем пойти и купить. Каково Ваше мнение на этот счет?
А.З.: Это безусловно так. Книга и раньше делилась на деловую и художественную: для головы и для души. Сейчас Интернет активно захватывает то, что необходимо для головы, для дела. Интернет действительно в какой-то степени удобнее, быстрее, доступнее, дешевле в конце концов. Книжные фолианты останутся уделом и предметом наслаждения либо коллекционеров и ценителей изящных искусств, либо оформителей интерьера - в зависимости от толщины кошелька покупателя и от профессионализма и таланта издателя.

Б.-С.: На какую аудиторию Вы делаете ставки? Кто сегодня может себе позволить приобретать хорошие книги по подписке?
А.З.: Об издательстве давно было сказано, что мы делаем книги для «вдруг разбогатевшей интеллигенции». Мне нравится это определение. Мы действительно делаем книги для серьезных, думающих и успешных людей. И подписки это касается в первую очередь. Но здесь человек должен еще и поверить в «Вита Нова», в то, что издательство не подведет, не обманет. Это, наверное, важнее всего остального. Мы рады, что количество подписчиков растет из года в год.

Б.-С.: Много ли значит в Вашей работе "чутье" на модных авторов? Каково Ваше отношение к "модной" литературе?

А.З.: В нашем лексиконе нет такого понятия, как «модный» автор. У нас есть определение "хороший автор", "настоящий", "гениальный"... Будь то писатель, поэт или художник.

Б.-С.: Есть ли в каталоге Вашего издательства эксклюзивные, лимитированные книги и собрания сочинений?
А.З.: Собственно, мы ко всем нашим книгам относимся как к эксклюзивным, но и среди них есть свои эксклюзивы, которые уже не входят в подписку. Это так называемые нумерованные тиражи (максимально - 100 экземпляров) и единичные книги в авторских переплетах. В принципе, это уже «музейные» вещи. Некоторые из них представлены и в Государственном Эрмитаже.

Б.-С.: Как Вы считаете, возможно ли вернуть моду на подписные издания, на создание семейных библиотек, или эти традиции канули в Лету и доступны только очень узкому кругу людей?
А.З.: Книга перестала быть предметом первой необходимости, но осталась, как это ни удивительно, лучшим подарком. Думаю, конкуренция развернется именно в этом сегменте книгоиздания, и вскоре книга попадет в разряд роскоши, где уже не останется места подписным изданиям в старом, привычном для нас понимании.

В январе на Солянке открылись сразу две режиссерские выставки. В белых залах и на лестнице — готовившаяся целый год экспозиция Федора Хитрука «Бонифаций, Винни-Пух, Фильм, фильм, фильм...», собранная куратором Павлом Шведовым из фондов Музея кино и личных коллекций. Рассказывать о том, что значит Хитрук для отечественной анимации, долго, лучше почитать его двухтомник, который продается в кассе галереи. Но и тот, кто ничего о мастере не знает, кроме виденных в детстве мультфильмов про Винни-Пуха и «Каникул Бонифация», поймет масштаб этой фигуры, увидев в лестничном закутке перед залами всего несколько эскизов к работам режиссеров, считающих себя учениками Хитрука. Аппликации Франчески Ярбусовой к фильму Юрия Норштейна «Лиса и заяц», живопись Александра Петрова к его дипломному фильму «Корова», рисунки к фильмам «5/4» Ивана Максимова, «Черта» Михаила Тумели, «Келе» Михаила Алдашина (кстати, Алдашин был сокуратором и автором оформления экспозиции). Действительно, ученики Хитрука — это цвет отечественной анимации. Да и государств, которые прежде входили в СССР.

По стенам развешено то, чего в работе сегодняшних аниматоров, собирающих, а чаще всего и рисующих будущий фильм сразу в компьютере, уже почти не увидишь: кальки с силуэтами героев, целлулоиды, аппликации из фрагментов будущих персонажей для картин, сделанных в технике перекладки. Рисунки Сергея Алимова, художника на фильмах «Каникулы Бонифация», «История одного преступления», «Топтыжка», «Человке в рамке», эскизы Владимира Зуйкова и Эдуарда Назарова, рисовавших «Фильм, фильм, фильм», Винни-Пуха, Икара, «Остров» и многое другое. На кадре из «Человека в рамке» видно, что его румянец — это отпечаток пальца (интересно чьего?) А на рисунке к ленте «Фильм, фильм, фильм», где поверх многострадальной рукописи стоит начальственная печать «Слишком мрачно», можно даже прочесть фрагмент этого мрачного сценария. По фризу зала бегут один за другим, вертятся, кувыркаются, сморкаются фигурки Винни-Пуха, Пятачка и Оле-Лукойе, которого в «Снежной королеве» анимировал Хитрук еще до того, как стал режиссером.

Есть картинки к закрытому еще на этапе сценария фильму «Дикий запад», рисунки для мультзаставки к фильму «Зигзаг удачи», есть очень смешные карикатуры на Хитрука, его молодые фотографии, таблички с воспоминаниями самого режиссера и его коллег о том, как готовились картины, как делались открытия и приходили неожиданные идеи. Но самое увлекательное, конечно, — специфически анимационные подготовительные материалы: похожие на комиксы раскадровки, где знакомые герои нарисованы рукой самого Хитрука еще очень условно, но уже узнаваемо, компоновки сцен. И, поразительная вещь, схемы музыкальных расчетов к фильмам: мерные шкалы, испещренные непонятными значками, стрелочками и подписями: «Бам-м-м!». «Отзвук», «Пауза». Недаром кто-то говорил о Хитруке, что он совмещает в одном лице Моцарта и скрупулезного Сальери.

На такой выставке, где можно рассмотреть и увидеть новые детали в остановленных кадрах фильмов, казалось бы, выученных наизусть, особенно ясным становится, что даже для маленькой истории нужно было нарисовать тысячи рисунков. И тут же вспоминается очень любимая мультипликаторами цитата из Хитрука, которой, правда, нет на выставке: «Самое главное для аниматора — чугунная задница». Но зрителям это знать необязательно: в маленьком кинозале рядом, где без перерыва крутят ретроспективу Хитрука, молодежь, которой не хватило места, сидит на полу и стоит у стен и в который раз подряд, хохоча и умиляясь, смотрит его фильмы.

Ну а внизу, в небольшом черном зале идет выставка Светланы Филипповой, молодого, но уже известного режиссера анимации, ученицы Хитрука и Норштейна. Собственно, Юрий Норштейн в большой мере и был инициатором ее выставки «Тяжесть и нежность», хотя здесь Филиппова выступает и не как режиссер, а как художник.

Снятый десять лет назад первый, дипломный фильм Филипповой «Ночь пришла» был сделан в технике порошковой анимации, с помощью которой картины, «нарисованные» сыпучим материалом на подсвеченном стекле, слагаются в мягкое, поэтическое и очень «атмосферное» изображение. А не так давно издательство «Вита Нова» предложило Светлане, которая уже стала весьма успешной художницей, проиллюстрировать платоновский «Чевенгур» в этой самой сыпучей технике. Роскошная книга вышла, и названная цитатой из Мандельштама выставка с предисловием Норштейна показывает иллюстрации к «Чевенгуру», сделанные кофейным порошком, который тут кажется сухой землей.

Норштейн в своем предисловии к выставке (и книге) пишет: «Бумага будто набухает изображением, оно проступает сквозь нее в нужных местах, в нужной тональности, отказываясь от всего лишнего. Возникает эффект литографии. Художник ворочает неуклюжей рукой — чем неуклюжей, тем нежней». Сыпучие рисунки, по определению грубоватые и наивные, Филиппова делает еще корявее, еще проще, еще более доверчиво-простодушными. И сопровождает каждый лист длинной цитатой из Платонова, в которой есть та же детскость и тяжеловесность языка, будто ворочающего камни.

Кофейные картины художницы — это только тьма и свет, причем тьмы в «Чевенгуре» больше. Здесь темные фигуры выступают из темноты, но от каждой будто исходит слабое свечение. Рассказ о рыбаке, зачарованном непонятностью смерти, сопровождает картину, где вытянувшийся рыбак, словно рыба, завис не то в воде, не то в небе. Над ним плывет лодка, а внизу звезды и крошечные дома. Испуганные буржуи с узелками и в хасидских шляпах смирно сбились в кучку, окруженные длинными чекистами. Женщина свернулась клубком вокруг умирающего ребенка, но ангел уже поднимает его тело в воздух. Среди зала стоит витрина, где Филиппова специально выложила одну из картин кофейным порошком на подсвеченном стекле и прикрыла другим, чтобы не сдуло: огромная лошадь вздыбилась над домиками, и маленький всадник прижался к ее спине.

А посреди зала стоит телевизор и несколько стульев — тут смотрят фильмы Светланы Филипповой: таинственную сыпучую «Ночь пришла», мечтательную рисованную «Сказку Сары» и печальные «Три истории любви», посвященные Маяковскому, где рисунок соединяется со старыми документальными кадрами.

Обе экспозиции работают в галерее «На Солянке» до 8 февраля. А потом здесь откроется выставка недавно умершего художника и режиссера анимации Агамурада Аманова.

Дина Годер