— Вместе с хорошей новостью о выходе ваших « Записок Планшетной крысы»  пришла новость печальная: умер критик Виктор Топоров, придумавший премию «Национальный бестселлер» . Вы получили эту награду за свою предыдущую книгу «Крещенные крестами» . Топоров был известен как человек резкий. А как относился к вам — театральному художнику, оказавшемуся в литераторских рядах?

— Топоров, собственно, и создал « Нацбест», под него и деньги находились. Как они будут жить после него, не знаю. Но наш город потерял мощного, авторитетного человека, огромного профессионала. Потому что он и литературовед, и переводчик. Говорят, что он злой. Он просто не боялся писать и критиковать, как считал нужным. Он был хранителем высокого вкуса в литературе. А это замечательная миссия. Я говорю со стороны, как художник. Вкусовая категория в теперешнее время адски важна, так как произошло полное падение вкуса во всех отраслях — в изобразительном искусстве, в литературе, во всех видах визуального искусства, к ним относятся и кино с телевидением. Топоров был одним из воителей вкуса.

— Вы не раз говорили, что книги « Крещенные крестами»  и « Ангелова кукла»  стали исполнением миссии. Это были автобиографические рассказы детдомовца, сына врагов народа, воспитанника « специалистов»  из НКВД, воров, улицы, зарисовки о людях, живших в послевоенном Ленинграде. Наконец-то дошла очередь до театра?

— Я обязан был сделать ее, потому что на театр жизнь положил. Мне давно все говорили, почему ты ничего не пишешь о театре? Вот выдал.

— О знаменитом режиссере Георгии Товстоногове многое написано и при жизни его, и после смерти. Вот и ваша ода — повесть « Медный Гога»  — зазвучала в этом хоре.

— Я не стремился создать оду. Я написал о наших взаимоотношениях. Меня-то он главным образом интересовал как профессионал в искусстве. Я с ним сделал 30 спектаклей.

— Кем для вас был Товстоногов — соавтором, начальником, работодателем?

— Соавтором, конечно. В какой-то мере работодателем — я служил у него в театре, он мне предложил стать главным художником БДТ в 1972 году. Но он был настоящим соавтором. Я делал его спектакли, работая с ним как бы в поддавки. Он — мне, я — ему. У художников же свои категории, у режиссеров свои, и когда это соединяется, получаются интересные, неожиданные, вещи.

— А со временем отношения менялись? Вот вы оба молоды, вот вы оба знамениты...

— Но он старше меня, извините, и намного! Он не обращался со мной как с мальчишкой, а был со мной на « вы». Товстоногов очень умный человек, и для него главным критерием был не возраст, а профессионализм. Отношения наши всегда строились на равных. Если не на равных, значит, он диктует, а я исполняю? Это уже была бы другая история и другой результат. Другая философия. Когда художник просто исполнитель, он не привносит свои идеи. А Товстоногову нужны были идеи художника. Именно это-то и обогащает театральную профессию, театральную жизнь, режиссера.

— Как рождались ваши совместные спектакли? Он находил пьесу и звонил вам или приглашал в кабинет, излагал свои идеи?

— Было по-всякому. И звонил, и приглашал в кабинет. А вот идеи мне не предлагались. Если он предлагал идеи, то сам все и делал. Я ему говорил: « Вы все придумали, в театре есть гениальный макетчик, он сделает все, как вам надо». Несколько спектаклей Товстоногов оформлял сам. Нет, он обращался ко мне не с идеей оформления, а с идеей постановки. Если Георгий Александрович что-то брал, то он знал, про что он будет ставить. Не как, а про что, с какими мыслями должен уйти зритель из зала. Иначе он за пьесу не брался. В отличие от многих режиссеров, которые берут произведение и не знают, что из этого получится, по принципу « понравилось...»  

— У Товстоногова были неудачи?

— Конечно. Живой человек может ошибаться. Правда, он их сразу снимал и о них мало кто знает. Были спектакли рядовые, лучше-хуже, были и конъюнктурные по драматургии, их власти заставляли делать, но даже постановки этой категории выпускались на высоком уровне. А сейчас что, лучше? Сплошную коммерческую пошлятину выпускают. Это что, разве не конъюнктура?

— Вы Советский Союз неизменно ругаете, а культура тогда была выше?

— В смысле вкусовом — да, конечно, несравненно выше.

— Значит, высокий уровень культуры сформирован был благодаря запретам, цензуре, идеологическим установкам?

— Может быть, и так. А еще благодаря профессионалам. Товстоногов был профессионалом. Он был беспартийным, но его, конечно, вызывали в Смольный. Тогдашний глава города Романов всячески его преследовал, считал его сионистом, евреем. Романов не дал ему поставить фильм « Мертвые души» . Это должен был быть очень интересный фильм! Особенно учитывая то, что в фильме сыграл бы весь букет артистов БДТ. Романов старался выжить Товстоногова из Ленинграда. И нашему Гоге уже предлагали стать главным режиссером Театра им. Моссовета. Но Москва это как-то остановила, кто-то « наверху»  сказал Романову: « Что же вы делаете, зачем лишать город его бренда?»  Я делал в ту пору спектакль в Моссовете, поэтому был в курсе, что театр должен возглавить Товстоногов.

— А вы бы за ним поехали?

— За ним бы поехал.

— Состоялся бы без знаменитого режиссера Товстоногова знаменитый сценограф Кочергин?

— Не знаю... Государственную премию я получил за « Царей»  в Театре им. Комиссаржевской, до БДТ. (Это были спектакли « Царь Федор Иоаннович» , « Смерть Иоанна Грозного» , « Царь Борис»  по Алексею Толстому.— «О» ). Мне повезло, что я работал с Товстоноговым. Но я также работал и с Додиным. Со Львом Додиным мы сделали 18 спектаклей. И это тоже было интересное сотворчество. Получились « Дом», «Братья и сестры», « Бесы», « Вишневый сад»  — целая выставка спектаклей-событий.

— У вас в Питере есть конкуренты, главные художники театров, работы которых вас восхищают?

— У меня нет никаких конкурентов в смысле соперничества. Наша работа не спорт. Я ни с кем не конкурирую, наоборот, рад, когда у кого-то получается что-то очень хорошо. Чем больше хороших декораций, тем выше уровень, тем интереснее и мне работать. Каждый режиссер приглашает того художника, который ему нужен, близок. Но в целом у нас пока держится высокий уровень. У нас хорошая школа. Если уровень будет падать, то и мою планку режиссеры будут опускать, и от меня начнут требовать китч. Тогда мне придется из театра уйти.

— Кто из вашего цеха сегодня вам интересен?

— В первую очередь Александр Шишкин. Очень интересный художник. Мои ученики тоже работают хорошо. Это Олег Головко, он недавно сделал отличные декорации к постановке БДТ в нашем филиале театра на Каменном острове « Калека с острова Инишмаан» . Александр Орлов, заслуженный художник России, лауреат Государственной премии — тоже мой ученик. С ним работает его жена, замечательный художник по костюмам и вообще театральный художник — Ира Череднякова. А Саша Мохов в паре с Машей Лука? Мои ученики. Я преподаю с 1969 года.

— Ученики владеют тайной сценического пространства?

— Как вы думаете, если они получают звания, это о чем-то говорит? Стал уже народным главный художник Челябинской оперы, мой парень. А сколько ребят, получивших всякие « Золотые маски»  и « Софиты» ... Их полно, моих учеников. В Перми главный художник оперы — моя девочка. Уже вся в бриллиантах ходит, объездила весь мир! (Улыбается.) В порядке они, мои ребята. Я пустышек не делаю. Половина поступивших сходят с дистанции. Приходят 15-20 человек, остается дюжина.

— Зритель пошел другой, он приучен к телевизору и к компьютеру, ему подавай виртуальные эффекты. Как вписываются в эту реальность художники школы Кочергина, обученные в классическом стиле?

— Категории изобразительного искусства не меняются. Меняется технология, а законы ритма, масштаба, сомасштабности, категории цвета — они неизменны. Эти классические категории можно применять где угодно, в том числе и в телевизоре, и в компьютере. На смену холсту, бумаге и кисти пришел компьютер. Но мы технологически все равно от всех отстаем, и жизнь показала, что нам нет смысла гнать, наверстывать. Между прочим, я еще в 1966 году видел в Европе телевизионный театр! В Голландии тогда уже был создан театр, построенный на электронике. И что? Он просуществовал лет восемь-десять и исчез.

— А вам новые технологии нравятся?

— Что значит, нравятся или не нравятся? Они существуют, я их принимаю. Вот лежит мобильный телефон, я знаю, как он включается и выключается. Важно, чтобы спектакль был хороший, а как он сделан, с помощью электроники или по старинке, неважно. Но у компьютера, к сожалению, нет физиологии. А физиологическая сторона в искусстве очень важна. Ощущение цвета, сочетания, фактура материалов — компьютеру это не под силу. Да и само рисование, упругость линий, сдвиги упругостей, синкопирование их — все это ручная работа. Компьютер лишает индивидуальности, не может передать природу автора. Все-таки изобразительная сторона, она зависит от руки, от человека.

— Сейчас дети убеждены в том, что пальцы нужны человеку для того, чтобы нажимать на клавиши компьютера. С учениками у вас конфликта на этой почве нет?

— Я вам скажу простую вещь: компьютерные эскизы музеи не покупают, а если какие-то распечатки и покупают, то в качестве документов. А вещи, сделанные от руки, покупают. У меня пять лет назад была выставка в Русском музее, а в прошлом году, к 75-летию, была выставка в Бахрушинском музее. И многие мои работы куплены музеями. Они вошли в историю театра. Молодежь это понимает, между прочим. Когда им объясняешь: « Ребята, музеям или ценителям искусства ваши компьютерные виртуальные работы и спецэффекты будут не нужны, а ваша фамилия останется лишь в афишах»,— глаза у них загораются. Мы студентов учим вручную рисовать эскизы костюмов, декораций. При этом они все другое, необходимое, делают и на компьютере.

А всеобщий вкусовой « падеж»  в нашем прикладном деле случился еще и потому, что расплодились скоротечные курсы, которые за три с половиной месяца « лепят»  дизайнеров. Я с таким « специалистом»  столкнулся в родном АБДТ. Администраторы кого-то нашли для изготовления программок, плаката и книги к 90-летию театра. Приходит тип, приносит мне фигню: распечатанные листы с раскиданными как попало фотографиями. У него ни вкуса, ни культуры, он не знает, что такое композиция, не понимает, что такое ритм, что такое масштаб. Я спрашиваю: « Молодой человек, вы где-нибудь учились?»  И он с апломбом отвечает, что он дизайнер, курсы оканчивал. Те самые, трехмесячные. Я его выгнал.

— Но дизайнера, возможно, директор привел, простого паренька, по конкурсу...

— Я и директору не позволю вмешиваться в мою работу! Нормальный директор доверяет своему художнику. Гога, между прочим, был нормальным директором. Он был потрясающим организатором, или, как сейчас это называется, менеджером. Он собрал вокруг себя букет артистов и всех помощников и каждому из нас полностью доверял. Театр — это команда профессионалов, мощных типов, поэтому из Москвы к нам приезжали на спектакли поездами.

— Книга ваша, несмотря на забавные порой истории, все-таки пронизана горечью. Был театр, интересные люди, и вот пришли новые « рулевые», а он все равно умер.

— Так и получилось, между прочим. Театра практически нет, того, который был. Хотя артисты остались. Хорошие артисты! А театра самого — нет. Нет философии того театра, который был у Товстоногова. Был репертуар, который артисты поднимали, сохраняя при этом уровень ремесла. Понимаете? Случайный репертуар посттовстоноговского периода ничего к истории АБДТ не добавил.

— В 2004 году артисты выбрали своим руководителем режиссера Темура Чхеидзе от тоски по грузинскому шарму Товстоногова?

— Нет, это все же выбирали не артисты, а остававшийся « за Товстоногова»  Кирилл Лавров. Чхеидзе удачно поставил первый спектакль « Коварство и любовь» , но с режиссурой в театре его периода было плохо. И сейчас плохо, извините.

— И вот пришел Андрей Могучий. Есть надежда на возрождение высокого статуса АБДТ?

— Да, надежда появилась. Конечно, возникнет что-то другое, потому что повторить товстоноговский театр невозможно. Дай бог, чтобы возникло что-то другое, но хорошее!

— У Могучего амплуа режиссера не для массового зрителя, не всем нравится его футуризм, увлечение машинерией.

— Товстоногов тоже не всем нравился. Пускай Могучий увлечен машинерией, у меня вон, в « Братьях и сестрах» , да и в « Бесах» , тоже все двигалось. Теперь все равно все зависит от самого Андрея. Кстати, пока есть артисты товстоноговской школы, ему придется с ними считаться. Не выгонять же их всех?!

— Можно предположить, что они, « старики» , начнут его критиковать?

— Он еще не сделал ни одного спектакля, поэтому мы можем только лишь предполагать, что нас ждет впереди. У него хорошие данные и как тип он интересный. У него же получилось в Александринском театре. Может быть, и у нас получится. На петербургском театральном небосклоне он пока самая яркая звезда. К сожалению, ему приходится заниматься не творчеством, а реконструкцией. Театр три года скитается. Год назад наше здание должны были сдать.

— Вам реконструкция понравилась?

— Ремонт нормальный. Только теперь, с назначением Могучего, будут сцену переделывать. Он убедил министров в том, что сцену надо переделать на современную, со всеми техническими новшествами. И они ему, кажется, поверили, на переделку выделят дополнительные средства.

— Правда ли, что по вашему настоянию в здании сейчас возрождают художественно-производственные мастерские, разобранные при Чхеидзе?

— Нет, мастерские у нас всегда были. Но технический директор Чхеидзе убрал оттуда работавших там людей. Ему было выгодно делать заказы на стороне. Это была настоящая беда — никакие заказы декораций на стороне, никакой « аутсорсинг»  не способны вдохнуть в постановку волшебство. Чтобы спектакль стал культурным явлением в истории города, страны, важно, чтобы в мастерских, в сердце театра, жили и работали специалисты, свои, родные, бэдэтэшники.

— Они и есть главные герои вашей новой книги...

— Тех, уникальных, мастеров уже почти нет. Людей будем искать. Хотя это очень тяжело. Товстоногов собирал их несколько лет, а его главное детище разорили.

— Быть может, кого-то еще можно вернуть... А как вернуть ощущение храма?

— Сделать замечательный театр с прекрасными постановками, на которые бы ходил народ, можно. А вот перевернуть сознание... Театр не существует сам по себе, вне общества. Как тончайшее нервное окончание, он очень остро реагирует на то, что происходит. Упала культура в стране — упал театр. Люди моего поколения имена себе сделали благодаря вечным духовным ценностям. А если их нет? Если главным в жизни людей стали деньги? Надо всю страну возвращать на духовные начала.

Беседовала Наталья Шергина. Санкт-Петербург

Накануне презентации книги, выпущенной издательством «Вита Нова», у Эдуарда Кочергина был день рождения, и гости вечера поздравляли его сразу с двумя значимыми событиями, засыпав букетами цветов и презентовав корзину свежих яблок. Среди гостей были замечены худрук Александринки Валерий Фокин, актеры БДТ Людмила Макарова, Георгий Штиль, Геннадий Богачев, актеры других петербургских театров, легенда БДТ, режиссер и писатель Владимир Рецептер, писатели Валерий Попов и Илья Штемлер, а также ученики (точнее, шесть очаровательных учениц) Кочергина — студентки 5-го курса Театральной академии.

Андрей Могучий назвал новую книгу Кочергина гимном профессионализму: «Эта книга о людях театра, о настоящих профессионала, для меня она — как руководство к действию, я только начал ее читать и уже нашел столько интересного и полезного, и дальше буду открывать как инструкцию».

Валерий Фокин, выйдя к микрофону, улыбнулся: «Давно я не был в этих стенах!» и обратился к Кочергину, с которым когда-то работал еще в «Современнике»: «В очередной раз восторгаешься твоим литературным талантом, помимо всех других твоих талантов. Я только взял книгу в руки и нахожусь в предвкушении… Поздравляю тебя как литературного дебютанта, как человека, который не перестает рисковать. Дебют ведь не зависит от возраста, и ты Эдик, всегда — дебютант».

Кочергин в ответ улыбнулся и «присвоил» Фокину звание «Истинной Планшетной крысы» (так он с любовью называет корневых людей театра).

От МДТ на сцену БДТ вышел актер Сергей Курышев, подарил цветы и упал на колени перед Кочергиным, вспомнив, как 22 года с мастером Малый драматический работал над легендарными «Бесами». 

Актеры БДТ Геннадий Богачев и Рута Венгалите прочитали фрагменты книги «Записки Планшетной крысы». Владимир Рецептер назвал своего друга Кочергина «великим товстоноговцем» (кстати, в своей речи Рецептер сообщил, что 22 сентября, день в день с Кочергиным, у Олега Басилашвили родился внук). Легенда БДТ Людмила Макарова, улыбнувшись сообщила, что скоро будет уже 70 лет, как она пришла в этот театр, а сегодня впервые пришла в здание на Фонтанке после ремонта: «Смотрю по сторонам и слышу голоса моих великих партнеров. Мне страшно, но хочется жить дальше».

Накануне презентации книги, выпущенной издательством «Вита Нова», у Эдуарда Кочергина был день рождения и гости вечера поздравляли его сразу с двумя значимыми событиями, засыпав букетами цветов и презентовав корзину свежих яблок. Среди гостей были замечены худрук Александринки Валерий Фокин, актеры БДТ Людмила Макарова, Георгий Штиль, Геннадий Богачев, актеры других петербургских театров, легенда БДТ, режиссер и писатель Владимир Рецептер, писатели Валерий Попов и Илья Штемлер, а также ученики (точнее, шесть очаровательных учениц) Кочергина – студентки 5-го курса Театральной академии.

Андрей Могучий назвал новую книгу Кочергина гимном профессионализму: «Эта книга о людях театра, о настоящих профессионала, для меня она - как руководство к действию, я только начал ее читать и уже нашел столько интересного и полезного, и дальше буду открывать как инструкцию».

Валерий Фокин, выйдя к микрофону, улыбнулся: «Давно я не был в этих стенах!» и обратился к Кочергину, с которым когда-то работал еще в «Современнике»: «В очередной раз восторгаешься твоим литературным талантом, помимо всех других твоих талантов. Я только взял книгу в руки и нахожусь в предвкушении… Поздравляю тебя как литературного дебютанта, как человека, который не перестает рисковать. Дебют ведь не зависит от возраста, и ты Эдик, всегда – дебютант».

Кочергин в ответ улыбнулся и «присвоил» Фокину звание «Истинной Планшетной крысы» (так он с любовью называет корневых людей театра).

От МДТ на сцену БДТ вышел актер Сергей Курышев, подарил цветы и упал на колени перед Кочергиным, вспомнив, как 22 года с мастером Малый драматический работал над легендарными «Бесами». 

Актеры БДТ Геннадий Богачев и Рута Венгалите прочитали фрагменты книги «Записки Планшетной крысы». Владимир Рецептер назвал своего друга Кочергина «великим товстоноговцем» (кстати, в своей речи Рецептер сообщил, что 22 сентября, день в день с Кочергиным, у Олега Басилашвили родился внук). Легенда БДТ Людмила Макарова, улыбнувшись сообщила, что скоро будет уже 70 лет, как она пришла в этот театр, а сегодня впервые пришла в здание на Фонтанке после ремонта: «Смотрю по сторонам и слышу голоса моих великих партнеров. Мне страшно, но хочется жить дальше».

«Планшетная крыса» — шуточное внутритеатральное название, которое, как утверждает Кочергин, присваивалось опытным работникам театрально-постановочных частей и декорационных мастерских. Описывает Кочергин и особый ритуал этого присвоения, похожий на масонский, — но это, судя по всему, забавный вымысел. Художник весело, с наслаждением, отчаянно и красочно привирает, что и придаёт его книге своеобразную прелесть.

Без сомнения, Ленинград 50–60-х годов был переполнен чудаками и оригиналами, частенько «из бывших», многие из них укрывались за стенами театров, и существование этих людей могло поразить своеобычностью всякого. Однако «голых» воспоминаний об этих ленинградских «антиках» Кочергину недостаточно. И он щедро пришивает к ткани реальности — цветистую материю фантазии. Так что швы иногда даже видны и ощутимы.

Вполне может быть, что бедный маленький актёр по имени дядя Женя на досуге дрессировал куриц. Однако вся глава, построенная как триллер, расписывающий в красках небывалые куриные представления и повествующая, как подлых родственников дяди Жени преследовали тени умерщвлённых ими птичек, — разумеется, замешана на вымысле. Легендарный директор театра Комиссаржевской Михаил Янковский, говорят, действительно был полиглотом. Но беседовал ли он в камере с последним императором Китая, как рассказывает об этом Кочергин, — вот вопрос! Кочергин — неисправимо театральный человек, «просто жизни» ему недостаточно.

Все кочергинские портреты старых «крыс» театрального дела — плотников, осветителей, декораторов, бутафоров, макетчиков — сплошь хороши. Ведь когда-то театр был оплотом мастерства, ручной работы, его делали изощрённые профессионалы, он нуждался в специалистах. Это теперь на пустой сцене люди в чёрном орут дурными голосами, и это тоже зовётся театром…

Во второй половине книги Кочергин грустнеет — ретро-фантазии уступают место ностальгическим воспоминаниям о старом БДТ. Художник оформил их как цепь бесед с памятником Г.А. Товстоногову, которого он дружески называет «медный Гога». Имеет право — все художественные победы БДТ 70-х годов состоялись при творческом участии Кочергина. Эта часть текста тоже имеет свою ценность, вот только нрав у художника очень уж крут — нет-нет да и начнёт ругаться на пустом месте. А ведь, по замечанию Набокова, «ничто так не устаревает, как шпильки» — то есть мелкие обидные придирки к конкретным лицам и событиям…

«Записки планшетной крысы» состоят из коротких занимательных рассказов, написаны ясным, прозрачным слогом и представляют собой претворённый в слово опыт интереснейшего человека, мастера и выдумщика. И лишь одна деталь меня кольнула.

Кочергин постоянно называет советскую Россию то «Совдепией», то «Эсэсэсэрией». Понятно, сын репрессированных родителей, детдом, военные скитания, насмотрелся и настрадался человек полной мерой. Но и осуществился — тоже полной мерой. И весь великолепный товстоноговский БДТ при «Совдепии» процвёл. И сказочные театральные мастера, описанные Кочергиным, с их отчаянной профессиональной тщательностью — тоже в «Эсэсэсэрии» трудились.

Так может быть, это всё-таки была Россия?