Летом победного 1945 года Степаныч из детдома бежал, надеясь добраться до Ленинграда и найти свою сгинувшую мать, полячку «матку Броню». Самому Одиссею тогда не было и восьми. Выжить ему помогли «проволочные вожди», профили Сталина и Ленина, которые он гнул на потеху публике за «малое кормление». В дороге встретил Степаныч и друга — «слепенького Митьку».

Еще немного — и было бы чересчур, история паренька, разыскивающего мамку, превратилась бы в жалостную сиротскую, что хорошо тянуть по поездам, вырывая у сердобольных пассажирок копейки и слезы. Но с чувством меры у Эдуарда Кочергина все в порядке, последней черты он не переступает. Хотя и без сиротских песен не обходится, размещая их в эпиграфах: «Ну, а мамка где, не знаю, / Потерял с давишних пор. / Мамка мне — трава густая / Батька — ветер да костер».

Ветер и в самом деле продувает путешественника насквозь, но он едет и едет на запад, разглядывая послевоенную Россию с изнанки: всюду бабы ждут своих воинов, часто вынося из поездов обрубки — мужиков без ног, иногда и без рук.

В дороге длиной в шесть лет в избытке встречает он и лихих людей: «скачков-маршрутников», профессиональных нищих, торговцев гашишем. И только чудом не погибает, только чудом не становится вором и даже — раскрою тайну — находит в конце концов свою матку.

«Крещеные крестами», рассказанные живым, смачным языком, густо замешенном на уличном жаргоне, ни в чем не уступают тому же «Подстрочнику» Лунгиной, только вот бестселлером им не стать — слишком многим сегодня кажется, что они все уже про ту присталинскую жизнь знают. Слишком многие не хотят читать про тяжкое и, катясь в своей инвалидной коляске, мечтают, как побегут в теле аватара легкими синими ногами по цветущей планете. Тут уж не до обрубков и кусков совести, а жаль: книгу-то Кочергин написал замечательную.

Эдуард Кочергин. Крещеные крестами. СПб: ВИТА НОВА, 2009.

На Петроградской стороне гибнет уличная проститутка, другие проститутки берут себе на воспитание её осиротевшую дочь. В этом мире царствует не логика. В нём всё может случиться. Дочь проститутки становится балериной. И вот однажды второй ярус Кировского театра оказывается занят самозваными приёмными матерями, пришедшими полюбоваться на свою воспитанницу. У них своеобразные прозвища, вроде «Муськи Колотой» или «Аришки Порченой». Своим жаргоном они приводят театральную публику в некоторое замешательство. Они веселятся по поводу «лярвы нафталинной» или урезонивают друг друга таким вот образом «Ну что ты, Аришка, зенки свои на всех напяливаешь да целовалы растягиваешь?».

Впрочем, гротескные персонажи не так уж и часты в прозе Кочергина, гораздо чаще он изображает простых людей, полных трагического величия и печали, которые, словно свет, пробиваются сквозь них. Отчаявшиеся и униженные, беззаботные и готовые драться за свою нищую жизнь — собрание типов, знакомых по книгам русских классиков, но даже они избегали изображать столь отчаянное человеческое существование. «Ангелову куклу» можно принять за сборник блистательной социальной фантастики, великолепно скомпонованной по всем правилам беллетристики — если бы сам автор не был тем самым мальчиком с двумя кусками проволоки. Эдуард Кочергин, всемирно известный сценограф, своими рассказами предлагает читателю нечто необычное: его рассказы образуют по сути дела роман, роман почти невообразимой жизни.

Все прочие рассказы о тяжёлой человеческой доле отличаются от кочергинских тем, что Кочергин повествует обо всём, соблюдая лёгкую, почти незаметную дистанцию, и таким живым языком, что персонажи перерастают самих себя. Для переводчиков — Ренаты и Томаса Решке, Ганы-Марии Браунгардт — этот текст был куда как сложен. Они справились с этой сложностью. Кочергинские преступники или палачи, хорошие люди на обочине дороги, уличные проститутки или малолетние воришки — все они становятся тем, что и делает роман идеальным литературным жанром —  вместилищем человеческого бытия. И всё это, несмотря на темы рассказов, не угрюмо-печально, но ярко, почти карнавально пёстро. Кочергин пишет брызжущим жизнью и даром наблюдательности, удивительным языком, расположенным между поэзией и жаргоном, между напряжённым тоном опытного повествователя и удивлённой интонацией ребёнка. Ибо детское удивление перед миром автор, к счастью, до сих пор не потерял. Его взгляд на человека — уже сам по себе дар.

Его взгляд позволяет связать разломы в жизни его персонажей и их трагикомические ситуации с читателем. Так может писать только тот, кто не стремится любой ценой загнать своих героев в резко высвеченные, выдуманные приключения. Так пишет тот, кто научился вглядыванию в жизнь, во внутреннее её содержание — тот, кто несмотря на это или благодаря этому, сохранил удивление перед жизнью. По ту сторону его историй его герои будто шепчут нам: что такое человек, чего человек хочет? Избалованный западный читатель, почти отупевший от благополучия в своём мягком кресле, в полном потрясении обнаруживает, до чего же близко от него расположены «трапездоны трюхатые», «шамкалы свинорылые», «блатари-козлоблеи», «матросские нары» или «надписи в парке имени Ленина». Кочергин никогда не теряет того, что было присуще ему с детства: человеческого достоинства и свободы. Он сберёг это в жестокой борьбе за жизнь, в непрекращающейся житейской импровизации. Даже в явном поражении его героев есть свобода и человеческое достоинство, пусть даже в образе мечты. О современной России, до которой доходит речь в его книге, Кочергин пишет: «Да, Россия, жизнь твоя утрешняя — жизнь ожидательная».

Фантастическое языковое богатство при подчёркнутой простоте стиля, духовная глубина и стилистическая лёгкость — но всё это не так вдохновило меня, как авторский взгляд на мир. Давно, ещё читая русских классиков, я спрашивал себя, как им удаётся создавать таких героев, которые, словно живые, стоят перед тобой, и тебе кажется, что до них можно дотронуться, вступить с ними в разговор. Этим героям сочувствуешь долгое время после того, как ты закрыл прочитанную книгу, они сопутствуют тебе всю жизнь. В этом Эдуард Кочергин — мастер.

Можно возразить: ему было легче, чем остальным, ему не надо было ничего выдумывать, он просто описал все свои приключения. Однако множество реальных людей становятся в книгах бумажными фигурками, — искажёнными, плоскими карикатурами, пустыми шаблонами. Как если бы мальчик выгибал из проволоки силуэты смехотворных, надутых властью и жестокостью диктаторов своей страны… Вот так и многие современные писатели в погоне за дешёвыми эффектами выгибают в своих книгах проволочные силуэты, но не создают живых, возбуждающих сочувствие героев.

После чтения «Ангеловой куклы» у меня появилось такое чувство, будто я стал на шаг ближе к истине. Я думаю, что «умение писать» начинается не с писания как такового и не с выучивания каких-то формальных приёмов. «Умение писать» начинается там, где учатся любить человека, любить его в со-бытии, в событии. Это дышит на меня с каждой страницы книги Кочергина. 

В основе сюжета — путешествие юного Кочергина из сибирского детприемника для детей «врагов народа», куда его определили после ареста матери, обратно в Ленинград. Выжил будущий художник благодаря умению выгибать из проволоки профили вождей, татуировочным навыкам, пройденной школе «скачка-поездушника» и, наверное, удаче. Если, конечно, это слово можно отнести к более чем шестилетним скитаниям ребенка по пространству СССР, не пришедшего в себя после войны. В ней нет ничего комического — казенные дома, жуткий голод, покалеченные люди и изувеченная страна не располагают к юмору. Но ощущения от прочитанного удивительно светлые. Несмотря на страшные реалии тех лет, автор предстает исключительно жизнелюбивым человеком, умеющим изящно писать обо всем, в том числе и о блатном мире.

Остается только надеяться, что «рисовальный человек» Эдуард Кочергин, владеющий словом не хуже, чем кистью, в перерывах между театральными работами найдет время для новых записок — на чем угодно.

Немецкой издательнице Лизетте Буххольц, с 1983 года занимающейся изданием немецкой литературы 1933-1945 годов, написанной в изгнании, повезло: над кочергинским романом в рассказах в её издательстве работали видные немецкие переводчики. Это – Томас Решке, получивший известность благодаря своим переводам «Доктора Живаго» Пастернака и «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова, Рената Решке, переводившая Бориса Акунина, и Ганна-Мария Браунгардт, познакомившая немецкого читателя с творчеством Людмилы Улицкой.
Эдуард Кочергин широко известен как главный художник Большого Драматического театра в Санкт-Петербурге (драматического театра Товстоногова). В 2008 году он получил в России премию «Триумф».

21 января состоится русско-немецкий вечер с Эдуардом Кочергиным и тремя его переводчиками в книжном магазине «Braun und Hassenpflug» в Берлине.

Среди писателей — Ольги Берггольц, Иосифа Бродского, — он был избран третьим Почетным гражданином в 2005 году. На торжественном заседании губернатор Санкт-Петербурга В. И. Матвиенко в своем поздравлении юбиляру подчеркнула, что «причина долголетия Д. А. Гранина — это воздух истории и культуры нашего великого города», и заверила собравшихся в том, что полное собрание сочинений, так необходимое читателю, попадет во все библиотеки Санкт-Петербурга и Ленинградской области.
Даже на юбилее в своей краткой речи Д. А. Гранин был верен себе и обратился к гражданам Петербурга с тем, что его тревожит, к главным проблемам современного российского общества. «У нас падает производство доброты. У нас все меньше становится людей, живущих по совести. У нас уменьшается порядочность, честность, учтивость — вещи, которые были свойственны нашему народу и вообще русской культуре. Уменьшается милосердие.
Никакие компьютеры не научат людей жить по законам доброты и сердечности. Нет, это может делать только литература, история, искусство — кино, театр и музыка. Это не может и не должно отходить на второй и на третий план нашей жизни.
Я не знаю, удастся ли нам остановить этот процесс, который идет. Я хочу надеяться, что удастся. Я хочу вселить в вас тревогу. Чтобы каждый из нас подумал, сможем ли мы вернуться к тем ценностям жизни, которые были свой-ственны России и нашему обществу. Я не знаю, успею ли я, и не знаю, успеете ли вы дожить. Но я хочу, чтобы вы встревожились этим».
На юбилейном заседании томики его сочинений разместились на небольшом столе на сцене, они словно призывали нас к чтению, чтобы постичь смысл гранинского творческого наследия.
На презентации экспозиции выступил Даниил Гранин, директор музея им. А.С. Пушкина С.М. Некрасов, художники-иллюстраторы, которые поделились своими впечатлениями о работе над созданием иллюстраций к произведениям писателя.
Иллюстрации к I тому, в который вошли рассказы, повесть «Война вблизи и издали», роман «Искатели», были созданы Кимом Ли. В этих работах проявилось соединение русской школы рисунка с декоративностью, изяществом, свойственным художникам Дальнего Востока.
К роману «Иду на Грозу», посвященному ученым разных поколений, готовых покорить «грозу», и повестям «Однофамилец», «Примечание к путеводителю», «Место для памятника» обратился Александр Кабанин (к II и III томам); в манере художника ощущается рука мастера прикладной графики, экслибриса.
Документальную повесть писателя об ученых «Зубр» и «О гениях», подлинных литературных открытиях, оформил IV том сочинений писателя Валерий Мишин в стиле эстетики модернизма.
Олег Яхнин создал серию иллюстраций к роману «Картина», к повести «Обратный билет», «Ленинградский каталог», в которых в манере, свойственной примитивизму, показал удивительных, хорошо узнаваемых читателю гранинских героев.
В VI томе Валерий Бабанов проиллюстрировал эссе «Священный дар» о Пушкине и Булгарине, и роман «Бегство в Россию», в рисунках проявился дар художника показать удивительную поэтику Гранина средствами фантастического, иррационального.
Галина Лавренко обратилась к знаковому роману «Вечера с Петром Великим» об основателе северной столицы, и публицистике «Потерянное милосердие», опубликованных в VII томе, ее иллюстрации графичны, обладают театральной метафоричностью.
Последний, VIII том создали братья Александр и Валерий Трауготы, они представили «Чужой дневник» и «Изменчивые тени», в нем описывается Граниным судьба ленинградского писателя Г. Гора, доведенного страхом до бе-зумия, и о героическом противостоянии властям Д. Д. Шостаковича, И. П. Павлова и Л. А. Орбели (созданное им в первом десятилетии XXI века). Художественная манера Трауготов сочетает несочетаемое: элементы психологического рисунка, реальный мир, детали быта, и при этом фантастическое начало, изображение одновременно лица героя в разных ракурсах.
Даниил Гранин всем своим творчеством вместе с художниками его сочинений предлагает читателю «прислушиваться к тем сигналам, которые подает душа...».