Теоретики «политического социализма» появились в России в первой половине XIX столетия. Неуклюжая политика абсолютизма и умелая против него агитация быстро увеличивали число сторонников разрушения государственного устройства; какие действия должны последовать вслед за разрушением, никто не знал. Пришедший к власти после кончины Николая I его сын понимал, что Россия нуждается в преобразованиях.
Четыре года работы Секретного комитета по крестьянскому делу, сменившего его Главного комитета по крестьянскому делу, губернских комитетов об устройстве и улучшении быта помещичьих крестьян, редакционных комиссий, поиска компромиссов, создания нового законодательства и Главного комитета об устройстве сельского состояния остались позади. 19 февраля 1861 года Александр II утвердил «Положение о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости». Крестьяне получили личную свободу и право распоряжаться своим имуществом, помещикам оставлялась собственность на все принадлежавшие им земли, но с обязательным предоставлением в постоянное пользование крестьянам «усадебной оседлости» и полевого надела для «обеспечения их быта и для выполнения их обязанностей перед правительством и помещиком». За пользование наделом крестьянин платил помещику оброк или отдавал барщину. В течение девяти лет он не имел права отказаться от надела, но получил право его выкупа. Для этого государство предоставляло бывшему крепостному ссуду, из которой деньги помещику выплачивались сразу и целиком, крестьянин же гасил кредит 49 лет, поэтому многие не успели почувствовать себя свободными. И все же реформа избавила Россию от рабства.
В начале 1860х годов открылись новые учебные заведения, число принимаемых студентов резко увеличилось. Из деревень и провинциальных захолустий в город хлынул поток молодых людей, хорошо знавших тяжесть крестьянского труда и непреодолимую нужду. Они стремились получить образование и вырваться из податного сословия, служить народу и родине. Город встретил их брезгливым презрением, надменной холодностью. На каждом шагу юношам давали понять, что в них не нуждаются и обойдутся впредь, что за пределами их глухомани они чужие, неустроенность и голод оказались неизбежными.
Отмена крепостной зависимости требовала коренных перемен в общественной жизни и внутренней политике. Ни император, ни высшая администрация не видели в них необходимости. Новое поколение молодых людей, желавшее послужить отечеству, жаждавшее действий, непрерывно натыкалось на заслоны, разбивавшие любые их устремления и надежды. Но если государство и общество отвергает тех, кто вышел из среды, содержащей это общество и государство, кто убежден, что может с пользой послужить народу и родине, то они рано или поздно становятся враждебны к власти.
Запрещение проявления недовольства, несогласия с политикой, проводимой властями, побуждает к возникновению конспиративных сообществ, что своим появлением оповещает правительство о необходимости назревших перемен. Неумение и нежелание властей анализировать происходящее, идти на изменение законодательства и собственных действий, устранять причины недовольства, а не недовольных, прислушиваться к подаваемым сигналам неизбежно приводит к катастрофе. Недовольные существующим политическим строем есть всегда и везде. Все зависит от их числа и степени недовольства.
Антагонизм между властью и теми, кто ею отвергнут, разжигаемый взаимной ненавистью, поддерживаемый умелой пропагандой, ожесточался и ширился. Так с нарастающей силой продолжалось вплоть до октябрьского переворота. В смертельное противостояние вовлекались все большие массы людей.
Внутриполитические противоборства вырабатывают пригодные для противников морали. Назовем общечеловеческой мораль, проповедуемую христианством. Именно ее придерживалась или делала вид, что придерживалась, правившая часть русского общества. Дадим два определения, приведенные в общепризнанном источнике:
Мораль — 1) система норм, определяющих обязанности человека по отношению к другим людям и обществу, правила нравственного поведения, нравственность; 2) нравственный вывод из чеголибо, нравственное заключение; 3) внутреннее правило нравственности.
Нравственность — 1) одна из форм общественного сознания, совокупность норм поведения человека; 2) поведение человека, основывающееся на этих нормах, моральные свойства человека.
В России 1860-х годов появилась новая мораль (ее зачатки наблюдались и раньше), мораль отвергнутых, мораль противостояния — пригодно все, что разумно и полезно для достижения поставленных высоких целей. Морально то, что приближает торжество свободы, равенства и братства. Возникли новые и интерпретировались старые теории перехода к самому справедливому социальному строю. В основе их лежало насилие и заманчивое для революционеров неверно истолкованное библейское пророчество: «и последние будут первыми». Но никто не располагал доказательством того, что следование этим теориям приведет к поставленным целям.
Обман, шантаж, мистификация проникли в политическую борьбу задолго до появления на горизонтах российского освободительного движения создателя конспиративного сообщества «Народная расправа» Сергея Геннадиевича Нечаева. Все аморальное в действиях противоправительственных объединений, накопленное предшественниками Нечаева, было старательно им впитано, сконцентрировано и внедрено в практику «Народной расправы». Нечаев не только заимствовал уже известные приемы, но и внес свой вклад в теорию и практику, усвоенный вслед за ним всеми революционными партиями. Организовав убийство отказавшегося повиноваться ему товарища, он первый осуществил «насилие внутри насилия» (М.Конфино). Именно Нечаев провозгласил вседозволенность главнейшим средством революционного движения. Поэтому назовем нечаевщиной вседозволенность в политической борьбе.
Кровавая драма, сопровождавшая нечаевскую историю, потрясла весь цивилизованный мир. Ф.М.Достоевский приступил к работе над романом «Бесы», еще не зная подробностей преступления. Он впервые увидел в происшедшем не банальный случай из уголовной хроники, а событие политической жизни. Понимая глубину опасности нечаевщины, опережая газетные сообщения о материалах следствия, Федор Михайлович лихорадочно работал над романом, стремясь показать, к чему ведут вседозволенность и фанатизм, невежество и ложные представления о будущем России. Однако вскоре после выхода «Бесов» борьба противоправительственных сообществ за торжество «политического социализма» еще более усилилась, нечаевщина вышла на первый план не только у революционеров, но и у правоохранительных органов, началось состязание беззаконий. Ни одно государство не истребило такого числа своих сынов, не нанесло себе такого урона.
История российского освободительного движения особенно трагична: не желая учитывать опыт предшествовавших поколений, мы постоянно повторяем свои и чужие ошибки. Предупреждения Достоевского никого не остановили, его не услышали, а услышавшие не поняли. Мы убедились в его правоте, ощутив на себе результаты разрушительных сил, в которых главенствовала нечаевщина. Если еще совсем недавно нам могли рисоваться некие картинки светлого будущего, которое само по себе придвинется к тем, кто низверг монархический строй, уничтожил классовых врагов и заодно тех, кто сомневался или мог сомневаться в выбранном утопическом пути, то сегодня мы наглядно убедились в том, куда привел нас этот путь, унавоженный нечаевщиной. Победа самого циничного крыла революционных сил и их господство над народом, завоевавшим для них эту победу, превратили нашу страну в руины, но даже этот результат не всех убедил в правоте Ф.М.Достоевского. Увы, наш коллективный разум не созрел для предвидения последствий преступных действий, для понимания, что средства подчас важнее цели, поэтому и через сто сорок лет после появления романа «Бесы» тема нечаевщины продолжает оставаться для нас актуальной.
Нечаевщина родилась в борьбе революционных сил с абсолютизмом, в ее появлении повинны обе противоборствующие стороны. Самодержавие столетиями разрабатывало и совершенствовало систему законов, допускавших преследование всех, кто выступал с осуждением любых действий светских и церковных властей. Политическими (государственными) преступниками объявлялись не только совершившие или замыслившие запрещенные законом деяния, но также предполагаемые и подозреваемые в возможном злоумышлении. Можно ли преследовать за субъективные различия в убеждениях, подвергать наказанию за различия во взглядах на те или иные события, законы, традиции, поступки? Одни воспринимают действия других пагубными для державы, другие считают те же действия благом. В политическом процессе обвинитель и подсудимый легко могут поменяться местами. Время столь мощно влияет на наши представления, что вчерашние реакционеры видятся нам сегодня прогрессивнее левых радикалов. Правоту в политическом споре определяет история, лишь она расставляет все по своим местам.
Трон не терпел никаких оппонентов, он обрушивал на них репрессии, загонял в подполье, вынуждал конспирировать все действия, толкал на ниспровержение существующего политического устройства, то есть восстанавливал против себя. Охранители императорской власти, желая истребить крамолу любой ценой, допускали при этом чудовищные беззакония. В развернувшемся во второй половине XIX века изнурительном противоборстве произвол порождал произвол. Противоборство умножало число боровшихся и не имело победителей, вернее, — победители были временные.
«Во весь период 1856–1881 годов, — писал бывший вождь народовольцев Л.А.Тихомиров, — господствующим умственным направлением был либерализм. Он издавна принес к нам веру в революцию как некоторый закон развития народов. Эти остатки наивных исторических концепций Европы XVIII века особенно прививаются у нас в сороковых годах; в шестидесятых годах вера в революцию как нечто неизбежное доходит до фанатизма. Внизу, в среде наиболее горячих голов, она порождает решимость начинать. Силы так называемых террористов 70х годов были ничтожны, но, слепо веря в мистическую неизбежность революции, они решились употреблять все усилия на то, чтобы, рискуя и жертвуя всем, вызвать общее движение. Еще во время Нечаевского процесса прочитана была на суде любопытная записка, в которой излагалось, что революция есть огромная потенциальная сила, которую можно вызвать приложением даже небольшой активной силы, подобно тому, как зажженная спичка, брошенная в пороховой погреб, может взорвать целую крепость».
Тихомиров выразил основополагающую идею российского освободительного движения, приведшую к трагедии, разразившейся в начале XX века и не закончившейся до сего времени. Даже либеральная интеллигенция ошибочно полагала, что недовольство в России при Александре II всеобщее. Реформы первых лет его царствования породили надежду, развили жажду деятельности, стремление вывести Россию на путь европейских государств. Император получил превосходное образование, для России он был слишком европеец, не обладал ни твердой волей, ни властной рукой, постоянные колебания в его действиях легко улавливались радикалами, порождали в них нетерпение, желание осуществления всего и сразу, то есть революции. Им казалось, что реформы обречены, но достаточно подтолкнуть народ, и он поднимется на бунт, а далее все само пойдет. И никто из них не подумал, что реформы требуют осмотрительности, что поспешность может привести к катастрофе.
В царствование Александра II в российском освободительном движении сложились три главнейших направления, получивших названия от фамилий их идеологов: лавризм (П.Л.Лавров), бакунизм (М.А.Бакунин) и бланкизм (Л. Бланки).
Лавристы ограничивали свою деятельность пропагандой в народе социалистических идей с целью постепенной подготовки его к социальной революции.
Бакунисты утверждали, что народ вполне готов к революции, и поэтому призывали к всеобщему бунту.
Бланкисты видели свою задачу в захвате власти путем организации строжайше законспирированного заговора и установлении диктатуры революционного меньшинства. Помощи от народа они не ждали.
Российское революционное движение развивалось главным образом по второму и третьему направлениям. То, что проповедовал честнейший из вождей российского освободительного движения П.Л.Лавров, наших нетерпеливых революционеров не устраивало. На своей родине, во Франции, бланкизм не получил столь уродливого развития, как в России, где ему «содействовало» самодержавие. И Нечаев, и народовольцы, создавая заговорщические сообщества, рассчитывали на всеобщее недовольство. Понимая, что на организацию всенародного восстания сил и средств у них недостаточно, они надеялись употребить свои действия в качестве запала для взрывного устройства, побудителя всенародного бунта. На разработку планов революционных преобразований уходили все силы радикальной части русского общества, эволюционный же путь развития — путь реформ — имел среди них слишком мало сторонников. Идеологи революционного пути развития общества располагали весьма смутными знаниями о своем народе. Бакунин получил представление о крестьянине из литературы и народных былин, не глубже были познания у Нечаева, народовольцев и так далее, включая большевиков. Помещик, священник, купец, полицейский куда ближе стояли к народу и понимали народ лучше, чем профессиональные революционеры.
Бакунин, Нечаев и другие, вплоть до первых марксистов, провозглашали основной революционной силой крестьянство. А русский крестьянин мечтал о справедливом царе и добром помещике, о выкупленной у владельца земле, а не отобранной во время бунта: дармовую землю легко вернуть прежнему хозяину. Такие понятия, как конституция и народовластие, были чужды мужику. Безграмотный крестьянин лишь в 1861 году перестал быть рабом и, конечно же, к появлению в 1869 году тайного нечаевского кружка не мог созреть до понимания социальной революции; не созрел он и через пятьдесят лет, и не мог созреть, потому что ни в бунте, ни в революции он не нуждался, не от них ожидал он улучшения своего положения. Вспомним, как крестьяне выдавали полиции пропагандистовнародников, как крестьян загоняли в колхоз, как в 1990е годы пытались их оттуда вытащить. Крестьянин консервативен, эта черта произросла и надежно закрепилась в нем. И слава Богу. Но радикальная интеллигенция не желала видеть очевидного и все глубже втягивалась в борьбу с правительством за мнимые интересы крестьянства, за утопическую идею всеобщего благоденствия. Консервативны не только крестьяне, консерватизм свойствен многим. Люди медленно меняют убеждения. Казнить аристократа, священника или буржуа за то, что он не придерживается марксистских догм, преступно. Так же преступно насильственно понуждать крестьянина к борьбе за «лучшую жизнь», не задумываясь, нужна ли она ему, готов ли он к этой лучшей жизни. Народ даже новое, в силу все той же консервативности, принимает в старых одеждах. Вспомним Пугачева, объявившего себя Петром III, народников, рядившихся в крестьян. Поспешность в проведении несозревших изменений в социальной или политической жизни общества приводит к катастрофам.
Нас страстно убеждали, что в революцию шли самые достойные и образованные, самые самоотверженные и благородные, что для них не существовало ничего более важного, чем торжество свободы, равенства и братства, чем благо народа. Многие, очень многие, ослепленные ореолом мучеников и борцов, поклонялись этому мифу. Выросло несколько поколений, веривших, что все революционеры святые, а их лидеры — святые кормчие святых, отдавшие свои жизни во благо народа, во имя построения рая на земле. Но в революционные партии шли не только по убеждению и с чистыми помыслами. Революция привлекала тщеславцев, жаждавших «навластвоваться всласть», корыстолюбцев, завистников... Вместе с романтическими и высоконравственными устремлениями в российское освободительное движение было привнесено наиболее отвратительное и разрушительное — нечаевщина.
Каждый вождь, готовя свою революцию, люто враждовал с соперниками из других противоправительственных объединений. Чем ближе стояли они друг к другу по исповедуемым взглядам, тем яростнее вспыхивала борьба между ними. Нигде, кроме России и Франции (в короткий период Великой французской революции), не встречалось столь жестоких столкновений между лидерами родственных партий. Они беспрерывно раскалывали и терзали освободительное движение, вовсе не помышляя о едином наступлении на общего врага. Объединение чревато потерей места лидера. Вожди революционных партий, спрятавшись в эмиграции, обличали, оскорбляли и высмеивали друг друга. Когда же одни из них получили реальную власть, то они сразу же позаботились об истреблении бывших соперников и даже соратников, а за ними многих и многих… Подобное наблюдалось в истории католической церкви эпохи Реформации, когда под знаменем борьбы за истинность и чистоту Веры разворачивались сражения, главные цели которых не имели ничего общего с религией и диктовались фанатическим соперничеством за главенство. В разгар Великой французской революции вожди левых группировок состязались в уничтожении друг друга. Но в сравнении с Россией картины европейских политических и религиозных (тоже политических) баталий выглядят крохотными миниатюрами с преобладанием сентиментальных тонов. При рассмотрении процессов борьбы противоправительственных сообществ со сходными идеологиями видно, как на первый план выступает борьба за власть, за богатство, за что угодно, и уж вовсе не за благо народа.
Вожди всех революционных партий заявляли, что действуют от имени народа и в его интересах, но каждый из них имел в виду разные категории населения Российской империи. Социалисты-революционеры признавали народом главным образом крестьян, социалдемократы — только рабочих (в 1901 году рабочий класс составлял около одной сотой всего населения России). Но крестьяне, рабочие, мещане, купцы, дворяне, духовенство, люди всех сословий и национальностей, населявшие необъятные просторы империи, — этот разнородный конгломерат и есть народ. Объявлять часть народа недоброкачественной или порочной недопустимо и преступно. Но вожди революционных партий действовали даже не во благо той искусственно выделенной ими части населения, которую они называли народом, они сражались за интересы своих партий, точнее, в интересах их верхушек.
Многие философы предлагали увлекательные модели социальных и политических устройств, выгодно отличавшиеся от существующих, но никогда и никто из них никого насильственно не понуждал уверовать в правоту своих теорий и необходимость их практического воплощения. Никто из философов, даже самых гениальных, не в силах гарантировать, что именно его модель государственного устройства может быть реализована и даст обещанные результаты. Никто не вправе экспериментировать на государствах и народах, степень риска любого эксперимента должна быть в разумных границах, а эксперимент над людьми — эксперимент особого рода.
Вожди революционных партий, эгоистичные интерпретаторы чужих философских учений, выбрасывая из них или изменяя, как им казалось, второстепенные положения, придавая теоретическим моделям практические очертания и проповедуя их со своего голоса, навязывали рядовым товарищам по партии непроверенные, слабо аргументированные идеи и превращали их в программы действий. Увлекая за собой доверчивых, они шли напролом не оглядываясь, ничего не замечая вокруг, давя и разрушая все, что не соответствовало их теоретическим представлениям. Главные цели в борьбе отступали на задний план, о них забывали. Целям должны соответствовать средства для их достижения, иначе они приведут к другим, непоставленным целям. Средства могут обезобразить цель до неузнаваемости. Величайшее искусство политика — правильно выбрать цель и найти соответствующие ей средства. Наши политические вожди ставили утопические цели и лихорадочно метались в поисках средств для их реализации. Они бились над неразрешимой задачей, им требовалось под утопическую идею «перековать» реальных людей. Поскольку утопия построена быть не может, на то она и утопия, попытки ее воплощения приводят к насилию над народом. Чем нереальнее цель, тем к большему насилию приводит попытка ее реализации. В этом главнейшая трагедия российского освободительного движения. Наибольшую лепту в арсенал преступных средств насилия внес С.Г.Нечаев.
Можно не считаться с законами развития общества, можно их не знать или не признавать, но от этого они не перестанут действовать. Они не нуждаются в голосовании, их невозможно отменить. Поступки политических лидеров пойдут на пользу или во вред в зависимости от того, как они соотносятся с этими законами. Никому, кроме безумца, не придет в голову заняться практическим изменением орбит движения небесных тел в связи, например, с ожидаемым от этого улучшением климата на земле. В технике, в точных науках человечество добилось выдающихся достижений, потому что ученые сначала изучают природу явления, формулируют физические законы, проверяют их справедливость, а уж затем инженеры приступают к воплощению систем, построенных на этих законах; «теория паров предшествовала железным дорогам». Но до сих пор среди политиков встречаются поклонники и проповедники утопических теорий, противоречащих природе абсолютного большинства разумных существ. Слишком часто действия российских политических кумиров входили в противоречие с законами развития общества и приводили к трагедиям, до сих пор потрясающим нашу страну. Все они первейшей своей задачей ставили разрушение политического строя, созданного трудами предшествовавших поколений. Они ненавидели этот строй главным образом потому, что не представляли, как без его разрушения можно воздвигнуть придуманные ими утопии.
«Мы считаем дело разрушения настолько громадной и трудной задачей, — писал С.Г.Нечаев летом 1869 года, — что отдадим ему все наши силы и не хотим обманывать себя мечтой о том, что у нас хватит сил и умения на созидание.
А потому мы берем на себя исключительно разрушение существующего общественного строя; созидать не наше дело, а других, за нами следующих».
Подобные мысли высказывались и до Нечаева, и после него. Они главенствовали в сознании революционеров и в их среде не вызвали никаких возражений. Потребность разрушать превратилась в революционное созидание, в основной род деятельности российского революционера. «Страсть к разрушению, — писал в начале 1840х годов М.А.Бакунин, — и есть вместе с тем и творческая страсть!» Не любители ли разрушать объединились в революционные партии? Может, в них так сказывалась генетика, они повиновались ее зову, может, им искренне казалось, что на развалинах старого само по себе взрастет светлое будущее. Победив, революционеры не обуздали в себе жажду разрушения, инерция разрушения тащила их по развалинам старого мира, ими разрушенного.
Сегодня можно окончательно подвести черту под спором между сторонниками революций и их противниками. Этот затянувшийся слабо аргументированный спор о том, «что было бы, если...» сегодня решен окончательно: все уже было, все реализовано, и нам хорошо известны результаты. Мы можем и обязаны сказать, что действия руководителей революционных сообществ были преступны в зародыше, в своей главной идее. Они привели именно к тому, к чему должны были привести народ и страну. Дело не только в искажении до неузнаваемости того, что было обещано, — это обещанное не могло быть построено. Преступными оказались методы и средства, с помощью которых производились социальные и политические переустройства. Революция есть скачок, мгновенное изменение в социальном и политическом развитии общества. Человеку свойственны постепенные эволюционные процессы, скачки для него вредны и непригодны, он не успевает к ним подготовиться. Появление революционеров свидетельствует о том, что в обществе не все благополучно и оно нуждается в реформах. Революционеры полезны для ускорения радикальных эволюционных преобразований, но не для организации и воплощения скачков. Вожди революционных партий отвергали постепенное реформирование государственного устройства, не оставлявшее им надежд на сколько-нибудь видное положение в административно-бюрократической иерархии державы. Могли ли претендовать на серьезную карьеру недоучка Нечаев, помощник присяжного поверенного Ульянов, заурядный литератор Чернов? Они превосходно понимали, что только собственная революция в силах вознести их на вершины власти, дать все и сразу. Именно эта простая мысль питала их веру в необходимость быстрейшей революции, разжигала нетерпение и нетерпимость, именно поэтому Нечаев стремился начать всероссийский бунт 19 февраля 1870 года. Опасаясь конституции сверху, лидеры «Народной воли» торопились умертвить Александра II. Конституция из рук царя бесспорно привела бы к спаду революционного движения. В.И.Ленин накануне выборов в Учредительное собрание спешил захватить Зимний дворец. Более всего революционеров пугало благополучие народа — тогда они оставались ни с чем.
Многие рядовые революционеры были высоконравственными людьми и убежденными сторонниками идей, проповедуемых их лидерами. Они верили вождям, верили их теориям и, воодушевляемые утопическими идеями, слепо следовали за своими поводырями, не задумываясь, куда их ведут и каких можно ожидать последствий. Они позволили использовать себя, не осознавая, что их руками властолюбцы творят новый, еще худший произвол, не задумываясь о последствиях содеянного. Но были и такие, что, вступив в противоправительственное сообщество и столкнувшись с применением недопустимых методов борьбы с существующим строем, ощутив сатанинское дыхание нечаевщины, разочаровывались в революционном движении и уходили из него навсегда.
Один из первых историков революционного движения в России А. Тун называл нечаевщину всего лишь эпизодом в русском освободительном движении. Комментируя Туна, Л.Э.Шишко, отдавший сорок лет революционному движению, писал: «Оно (дело Нечаева. — Ф. Л.) охарактеризовано очень правильно автором. Это действительно был лишь случайный эпизод в истории нашего революционного движения, вызванный необычайною энергиею одного человека. Само по себе движение еще не было тогда достаточно подготовлено; революционные элементы только еще накоплялись среди молодежи, и форма дальнейшей революционной борьбы еще не успела выясниться для них, когда появился на сцене необычайно сильный революционный темперамент, решивший создать заговор и сплотить людей чисто искусственными мерами». Один из первых биографов основателя «Народной расправы» В.Ф.Цеховский писал в 1907 году: «С.Г.Нечаев является уродом в семье русских революционеров. Последние могли увлекаться, могли погрешить, но всегда шли прямым путем с открытым забралом и, даже отваживаясь на террористические выступления, признавали их печальной необходимостью, как говорили народовольцы, — там, где отсутствие представительного органа правления создает неодолимые препятствия для мирной культурно-агитационной работы». Даже такой глубокий знаток революционного движения, как известный историк, публицист и революционер В.Я.Яковлев (Богучарский), утверждал, что «в истории русского освободительного движения „нечаевщина“ была лишь эпизодом характера совершенно исключительного, и умозаключать что-либо по ней о самом движении было бы совершенно несправедливо». Многие, очень многие историки освободительного движения и его участники искренне верили, что нечаевщина завершилась арестом Нечаева. Они читали «Бесов», поругивали Достоевского и не понимали, что он, обладавший могучим аналитическим умом, видевший то, чего другие и заметитьто не могли, писал роман слезами и кровью, своей кровью, он жаждал искупить перед людьми свою вину в появлении Нечаева и нечаевщины, он вложил в роман свой опыт, себя и не ошибся в оценках и прогнозах, он желал предупредить о губительной опасности, поставить преграду нечаевщине, остановить ее продвижение. Но читавшие роман не понимали, что нечаевщина сопутствует конспирации и заговору, нечаевщина и конспирация неразделимы, они всегда вместе. Может встретиться различная степень интенсивности проявления нечаевщины, зависящая от участников заговоров, конспиративных сообществ, их моральных качеств, поставленных задач. Но без нечаевщины нет конспирации.
Нечаева осуждали все, кто поддерживал первые его шаги, осуждали, но не смогли оградить себя от его влияния. Ни одной революционной партии не удалось избежать нечаевщины. Большевики отнеслись к Нечаеву с сочувствием, они реализовали многие его идеи — законспирированность, железную дисциплину, обман во благо своекорыстных интересов, вероломство. Известный историк М.Я.Геллер пишет: «М.Н.Покровский, историк-марксист, высоко ценимый Лениным, признавал, что группа Нечаева содержала в зародыше черты будущей революционной организации, которая нашла свое высшее воплощение в большевистской партии: необходимость конспирации, элементы планирования и вооруженная сила, идея восстания как форма действия. Нечаев, подчеркивает М.Н.Покровский, первым развил «идею запланированной революции... высмеиваемой потом меньшевиками, но почти буквально осуществленной 25 октября 1917 г.». Историкмарксист целиком одобряет и методы предшественника — о попытке Нечаева выдать полиции своего политического противника Покровский добродушно замечает: «любопытный эпизод фракционной борьбы того времени». С помощью полиции Нечаев карал молодых радикалов из других «фракций», не согласных с его идеями, и как карал!
Тайного или открытого интереса к нечаевщине не избежал ни один из лидеров революционных партий. В полном собрании сочинений В.И.Ленина отсутствует даже упоминание о Нечаеве. Не упоминается его имя ни в одном из сохранившихся документов ленинского архива. Однако в воспоминаниях В.Д.Бонч-Бруевича имеются следующие строки:

До сих пор не изучен нами Нечаев, над листовками которого Владимир Ильич часто задумывался, и когда в то время слова «нечаевщина» и «нечаевцы» даже среди эмиграции были почти бранными словами, когда этот термин хотели навязать тем, кто стремился к пропаганде захвата власти пролетариатом, к вооруженному восстанию и к непременному стремлению диктатуры пролетариата, когда Нечаева называли — как будто это особо плохо — «русским бланкистом», Владимир Ильич нередко заявлял о том, что какой ловкий трюк проделали реакционеры с легкой руки Достоевского и его омерзительного, но гениального романа «Бесы», когда даже революционная среда стала относиться отрицательно к Нечаеву, совершенно забывая, что этот титан революции обладал такой силой воли, таким энтузиазмом, что и в Петропавловской крепости, сидя в невероятных условиях, сумел повлиять на окружающих солдат таким образом, что они всецело ему подчинились.
«Совершенно забывают, — говорил Владимир Ильич, — что Нечаев обладал особым талантом организатора, умением всюду устанавливать навыки конспиративной работы, умел свои мысли облачать в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятными на всю жизнь. Достаточно вспомнить его ответ в одной листовке, когда на вопрос: «Кого же надо уничтожить из царствующего дома?» — Нечаев дает точный ответ: «Всю большую ектению». Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно для каждого человека, жившего в то время в России, когда православие господствовало, когда огромное большинство так или иначе, по тем или иным причинам, бывало в церкви, и все знали, что на великой, на большой ектении вспоминается весь царский дом, все члены дома Романовых. Кого же уничтожить из них? — спросит себя самый простой читатель. — Да весь дом Романовых, — должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности!»
«Нечаев должен быть весь издан. Необходимо изучать, дознаваться, что он писал, где он писал, расшифровать все его псевдонимы, собрать воедино и все напечатать», — неоднократно говорил Владимир Ильич.
К сожалению, даже нечаевский «Колокол», который он вел после Герцена и который является действительно библиографической редкостью, до сих пор не переиздан.
И вряд ли найдется один человек из миллиона жителей СССР, который не то, чтобы читал, но хотя бы видел эти очень интересные произведения, принадлежащие перу одного из самых пламенных революционеров.
Я думаю, что мы должны выполнить завет Владимира Ильича и в этой области — области переиздания классиков нелегальной литературы.

Не будем комментировать изложенное Бонч-Бруевичем: современники поговаривали, что он был не чужд сочинительства, но уж очень правдоподобен этот текст.
Заветы вождя мирового пролетариата его последователи выполнили лишь частично — они многому научились у Нечаева и превзошли своего учителя, но его цинично откровенных сочинений никто воедино не собрал — издание их не принесло бы пользы новым хозяевам новой империи. Вскоре после октябрьского переворота началось восхваление Нечаева и нечаевщины. «Какая грандиозная фигура, — размышлял историк М.Н.Коваленский, — на пути русской революции! Грандиозная революционная энергия, громадный организационный дар, объявление беспощадной войны всему старому миру, осужденному на гибель, на исчезновение, низложение примата старой буржуазной морали и замена ее новой этикой — этикой революции, для блага народа все средства хороши». Известный коммунист А.И.Гамбаров писал: «Нечаев был революционер, и революционер такого исключительного масштаба, такого пламенного размаха, аналогичного которому трудно найти в истории нашего движения. История знала немало примеров исключительного революционного героизма. Тем не менее на страницах ее нельзя найти хотя бы одного революционера, сколько-нибудь напоминающего собою Сергея Нечаева. В ту отдаленную эпоху, когда движение только что начало выходить на историческую сцену, Нечаев был единственным для своего времени примером классового борца». Выдающийся историк российского освободительного движения Б.Л.Козьмин заявил в 1932 году: «Нечаев будет вполне „реабилитирован“ в наших глазах, если нам удастся установить, что условия места и времени, в которых ему приходилось работать, делали неизбежным пользование теми приемами, к которым он прибегал». Козьмин работал в чрезвычайно тягостных и опасных условиях, вожди большевизма желали видеть Нечаева добрым гением революции, и историку не всегда удавалось говорить то, что он хотел. И все же исследования Б.П.Козьмина Нечаева не «реабилитируют».
И.В.Сталин прилежно изучал, совершенствовал и неистово эксплуатировал нечаевщину, успешно эксплуатировали нечаевщину и после смерти Сталина. Когда мы сегодня сталкиваемся с ложью политиканов, законспирированностью их замыслов и действий, шантажом, убийствами, «карательной психиатрией», мафиозностью, политической провокацией, — это и есть бесовское дыхание нечаевщины. Именно поэтому мы возвращаемся к Нечаеву, чтобы снова рассмотреть его деяния с позиций меняющихся воззрений.