НИКОЛАЙ II. Пленник самодержавия (в 2 томах)

С 1991 года преподавал в ЛЭТИ (ныне Санкт-Петербургский Электротехнический университет; кафедра истории культуры, государства и права), с 1995-го преподает на филологическом и философском факультетах Санкт-Петербургского государственного университета. С 2000 года — профессор кафедры философии религии и религиоведения философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета.
Предметы научного интереса — история религии и история Русской православной церкви (Синодального и Советского периодов), социальная психология, политическая история.
Автор более 270 научных, научно-популярных, учебно-методических и публицистических работ, в том числе книг «Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России» (СПб., 1996), «Время в судьбе: Святейший Сергий, патриарх Московский и всея Руси: К вопросу о генезисе „сергианства“ в русской церковной традиции XX века» (СПб., 1999), «История России: 1796–1894. Учебник» (СПб., 1999), «Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х — 1918 г.)» (М., 2002), «Апостасия: „Атеист Александр Осипов“ и эпоха хрущевских гонений на Русскую Православную Церковь» (СПб., 2005), «Отечественная история: Краткий курс» (СПб., 2006), «Церковь в Империи: Очерки из церковной истории эпохи Императора Николая II» (СПб., 2007).

Советская идеологическая система в течение многих десятилетий приучала смотреть на Николая II через призму классово понимаемых социально-экономических отношений. В СССР существовало негласное правило: заявляя о «гнилости» монархии, обращаться к авторитету основателя Советского государства, с публицистической хлесткостью весной 1917 года писавшего о телеге «залитой кровью и грязью Романовской монархии», которая на крутом повороте истории опрокинулась сразу.
Характеристика Николая II как «кровавого» царя подобными оборотами утверждалась и усиливалась, последний самодержец окарикатуривался, превращался в «придаток» собственной власти, изначально порочной и потому требовавшей уничтожения. Впрочем, специально о Николае II Ленин не писал, но в своих работах постоянно давал ему «социальные» определения: «царь-помещик», «главный крепостник», «самый черносотенный помещик», «самый крупный помещик и угнетатель масс» и т. п. Так вместо человека появлялся шарж, дешевая пародия, не дающая никакого представления о личности последнего самодержца. Он выставлялся в качестве «приводного ремня» монархической государственности и уже поэтому мог олицетворять только «злое начало».
Подменять портрет карикатурой — старый прием, и в отношении Николая II его использовали задолго до того, как в нашей стране утвердилась ленинская концепция исторических оценок последнего самодержца. Первым карикатурный портрет Николая II постарался нарисовать В.П.Обнинский, еще в 1912 году, в Берлине, выпустивший очерк жизни и царствования императора России. Ровесник царя, в молодости служивший в гвардии, Обнинский хорошо знал офицерскую среду, которую так любил «Хозяин земли русской». Многие слухи и сплетни о нем автор и вынес из этой среды. Метод до убожества банален: издеваясь над носителем власти, показать порочность той системы, олицетворением которой и являлся этот носитель. Неслучайно резкая, грубая, очевидно тенденциозная книга Обнинского в 1917 году была частично переиздана и послужила «источником» для написания разного рода пасквилей о царе.
«Тропа», проложенная бывшим гвардейским офицером, после революции уже не зарастала. Свой вклад в дело создания образа «ничтожного офицерика» тогда же, в 1917 году, внес и писатель Лев Жданов, опубликовавший объемного «Николая Последнего» — дешевую пародию на историческую беспристрастность. В том же году в Москве были изданы «Материалы для характеристики царя и царствования», выдержанные в духе разоблачения «проклятого прошлого».
Традиция «идейного» шельмования и обнародования всевозможных сплетен о последнем самодержце и его окружении поддерживалась и в первое послереволюционное десятилетие. В 1923 году, например, вышла книга И.М.Василевского (Не-Буквы), видевшего миссию Николая II в том, чтобы погубить самодержавие, его корни и идею. Для автора царь — человек «короткомысливший», не вызывавший никакого иного чувства, кроме равнодушия. «Не за политику, а за неудачничество, за бездарность, за войну, за воспрещение водки, за дороговизну, за нескладицу, за убогую жизнь желали мстить восставшие толпы», — писал Не-Буква, называя Николая II «Антоном Горемыкой на троне».
Свою лепту в разоблачение «ничтожества» Николая II в 1920-е годы внес и главный историк-марксист Страны Советов М.Н.Покровский. В предисловии к «Переписке Николая и Александры Романовых» он заявил о последних Романовых как о вырожденцах, об «орде дикарей», у которых не было и не могло быть никаких политических убеждений и политической системы. Вот так — просто, ясно, доступно. Вопрос окончательно рассмотрен, всё выяснено и определено.
Подобные характеристики, безусловно, формировали негативное отношение к последнему самодержцу (хотя, необходимо признать, советский читатель имел возможность самостоятельно познакомиться с бумагами, письмами и дневниками Николая II, в 1920-е годы активно публиковавшимися).
В год смерти Ленина появилась новая книга о последних Романовых, заключительный раздел которой был целиком посвящен последнему самодержцу. Для автора С. Любоша Николай II являл собой «венчанную пошлость», которая была хуже и страшнее «венчанного гнева» — Иоанна Грозного. Любош называет Николая II «царем-недотепой», ходячими «двадцатью двумя несчастьями», монархом, доведшим принцип царизма до самоотрицания. Такой герой не вызывал жалости, а только презрение. Бессудная смерть царя (о которой автор умалчивал) обесценивалась его «пустой» жизнью. Смерть самодержца заменили рассуждения о смерти царизма. Показательная подмена! В дальнейшем этот путь станет для советских исследователей магистральным, по нему пойдут (и много чего на нем найдут) все, кто захочет изучить последние десятилетия существования русской монархии.
Порой этот путь выводил ученых и на вопрос о личности последнего самодержца, но специально никто не занимался изучением его биографии в течение нескольких десятилетий. Интерес к Николаю II, конечно же, не заглох, но написание истории его жизни в 1930–1950-е годы вызывало понятные затруднения. Коммунистическая монархия с великим вождем во главе жила по своим, строго очерченным правилам, предполагавшим не столько исследование новейшей отечественной истории, сколько ее «правильную» интерпретацию. В таких условиях изучение жизни последнего императора было совершенно бессмысленно, ибо выводы предопределялись задолго до того, как автор приступал к сбору необходимого материала. Для честных историков «камнем преткновения» не мог не стать и вопрос об убийстве царя, его безвинных детей и слуг. Но даже если бы серьезное исследование о «Николае Кровавом» было написано, на фоне сталинской вакханалии убийств и расправ с противниками «рабоче-крестьянской» власти оно выглядело бы, скорее всего, как выполненный идеологический заказ, со всеми полагающимися такому заказу отличительными свойствами. В конце концов, хотим этого или нет, но на прошлое мы смотрим через призму своего времени, достижений и поражений своего поколения. Сталинское время активного строительства «нового мира», время «сильных и волевых» людей даже психологически не подходило для написания работ о «слабом» царе.
Ситуация изменилась к началу 1970-х годов, когда советский читатель смог познакомиться с новой книгой о Николае II. Разумеется, она была выдержана в духе уничижительного отношения к самодержавию и самодержцу. Но все-таки это была первая объемная работа, целиком посвященная ранее не популяризировавшейся в Советском Союзе теме. Автор — М.К.Касвинов, назвавший свое произведение «Двадцать три ступени вниз», описал даже екатеринбургское убийство, пытаясь доказать, что приговор революционного Уралоблсовета был справедлив. Воспитанный на сталинской теории усиления классовой борьбы по мере строительства социализма и переживший разоблачение «культа личности» вождя всех народов, хрущевский «волюнтаризм», борьбу с религией и обещания скорого построения коммунизма, советский человек оказался морально подготовлен к спокойному восприятию жизненных перипетий последнего самодержца, летом 1918 года закончившего свою жизнь в Екатеринбурге. Неслучайно Касвинов вынес в название книги число «двадцать три» — тем самым он не только негативно оценивал историю правления Николая II (с 1894 по 1917 год занимавшего Всероссийский трон), но и глумливо напоминал, что свой последний путь в подвал екатеринбургского дома Ипатьева — со второго этажа на первый, в расстрельную комнату, он тоже преодолевал, минуя двадцать три ступеньки. Только вниз, все время вниз…
Но текст содержал бытовые подробности «давно минувших лет», на страницах книги оживали реальные люди, некогда управлявшие огромной империей, любившие и ненавидевшие, страдавшие и надеявшиеся, дружившие и враждовавшие. Это, очевидно, и заставляло истосковавшегося читателя «пропускать мимо» традиционные для советской литературы пассажи об обреченности самодержавия и безусловной правоте революции и ее героев. Сквозь шелуху трескучих фраз все-таки можно было услышать подлинные «голоса истории», прочитать, как царь говорил, что читал, как принимал министров и генералов. Неслучайно Касвинова неоднократно переиздавали. Его книга пользовалась популярностью и в годы перестройки, когда на прилавках книжных магазинов стали появляться и другие, не идеологизированные работы о «России, которую мы потеряли».
Перестройка существенно обострила интерес к последнему царю, о нем стали писать в журналах и газетах. Заговорили и об убийстве царской семьи. В 1990 году издательство «Советский писатель» 200-тысячным тиражом опубликовало ранее недоступную рядовому читателю книгу следователя Н.А.Соколова, в которой содержались материалы о екатеринбургском злодеянии, а в 1991 году, в издательстве «Скифы», увидела свет работа М.К.Дитерихса «Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале». Впервые изданная в 1922-м, многие годы эта книга хранилась в спецхранах столичных библиотек. Ссылаться на нее было невозможно. Появление в открытом доступе названных работ стоит назвать важнейшей вехой в истории изучения жизни и смерти Николая II. В условиях нараставшей деградации коммунистической власти в СССР желание разобраться в истории трагичного для страны XX века было вполне закономерно и естественно. Естественно было и стремление больше узнать о предреволюционном прошлом страны, отказаться от советских шаблонов и схем. Тогда же репринтным способом переиздана книга русского эмигранта профессора С.С.Ольденбурга, по заказу Высшего Монархического Совета в середине 1920-х годов приступившего к исследованию истории последнего царствования. Его работа не была биографией Николая II и завершалась мартовскими днями 1917 года, но в ней автор попытался изложить все то, что было достигнуто страной под скипетром последнего самодержца. Безусловно, С.С.Ольденбург преследовал цель таким способом реабилитировать и самого царя, многократно обвинявшегося в «бездарности» и неумении направлять ход государственной машины. Тогда же на прилавок советских магазинов попали и первые переводные работы западных историков, писавших о Николае II, прежде всего — французского автора Марка Ферро, искренне полагавшего, что «в СССР до настоящего времени личная роль Николая II не была изучена должным образом». Как ни грустно, приходится сказать, что его книга, слабая и во многих отношениях наивная, в 1991 году воспринималась как «новое слово» и прекрасно раскупалась читающей публикой. Удивлять это не может: спрос во все времена рождает предложение. Интерес к прошлому требовал удовлетворения «сейчас и сегодня». «Перестроившиеся» советские издательства стремились его удовлетворить.
То, что казалось невозможным в эпоху «развитого социализма», становится реальностью в начале 1990-х. Появляются и первые «антисоветские» книги советских авторов, центральные столичные издательства их охотно публикуют, уже не вспоминая, что несколькими годами ранее за такую «правду» можно было получить тюремный срок. К примеру, в 1991 году издательство «Советская Россия» выпустило книгу О.А.Платонова «Убийство царской семьи», в которой автор назвал совершённое большевиками летом 1918 года «самым страшным и самым зловещим преступлением XX века», от которого берут начало большевизм и фашизм. А ведь Платонов был гражданином СССР, где коммунистическая партия продолжала оставаться правящей! Было ясно, что господствовавшая на бескрайних просторах СССР идеология практически перестала существовать, и ее дни сочтены. Вскоре Советского Союза не стало, а политическая наследница бывшей сверхдержавы — «демократическая Россия» — не желала восстанавливать монополию на слово, будучи заинтересована в окончательном развенчании большевизма во всех его проявлениях. Так, в 1992 году издательство «Прогресс» опубликовало книгу Ю.А.Буранова и В.М.Хрусталева о гибели Императорского дома, целиком основанную на архивных материалах, публикация которых в прежние времена была бы немыслима. Авторы громко заявили, что произведенная над Романовыми в 1918–1919 годах расправа «остается темным пятном в истории России».
Поскольку после распада СССР уже никаких преград к исследованию жизни и смерти Николая II не существовало, а интерес к нему не ослабевал, то публикации на «царскую тему» в начале 1990-х продолжали пользоваться значительным спросом. Доказательством стало и появление в 1993 году книги Э.С.Радзинского «“Господи… спаси и усмири Россию”. Николай II. Жизнь и смерть», в дальнейшем неоднократно переиздававшуюся. Очевидно, Эдвард Станиславович очень спешил, поскольку в название вкралась досадная ошибка, взятая, очевидно, из дневника царя, фрагментарно опубликованного в 1920-х годах журналом «Красный архив». Цитата из дневника Николая II, которую он выбрал для названия своего труда, звучала иначе: вместо «усмири» он написал «умири», что, разумеется, не одно и то же. Э.С.Радзинский построил свою книгу таким образом, чтобы читатель мог, во-первых, познакомиться с царскими дневниками, которые он по ходу дела комментировал, и во-вторых, узнал о жизни царской семьи в заточении и о ее смерти в Ипатьевском доме. Не будет большой натяжкой заявить, что работа Э.С.Радзинского — в большей степени история последних месяцев жизни царя, цареубийства и связанных с этим легенд, чем, собственно, подробное изложение событий его жизни. Но, судя по всему, Э.С.Радзинский и не ставил перед собой задачи дать развернутую биографию Николая II. Свою книгу он первоначально издал на Западе, где также отметили ту ее часть, в которой затрагивался вопрос об убийстве царя и его семьи.
В 1993 году в нью-йоркском издательстве «St. Martin’s Griffin» вышла биография Николая II, написанная известным западным славистом Домиником Ливеном. Монография имела характерный подзаголовок: «Сумерки империи», очевидно, выражавший отношение автора к исследуемому им периоду русской истории. На страницах книги Д. Ливен пишет о детстве и юности последнего самодержца, о его семейной жизни, о первом десятилетии николаевского правления, о годах революции (начало которой почему-то относит к 1904 году), о «конституционной монархии», о периоде Великой войны и жизни царя после революции. По словам ученого, его работа посвящена как изучению режима, так и человека, этот режим олицетворявшего. Во многом подход Д. Ливена близок российским историкам, давно и плодотворно работающим над темой о кризисе самодержавия в эпоху последнего царствования. К сожалению, монография Д. Ливена не переведена на русский язык и широкому читателю недоступна.
Зато еще в 1990-е годы наш читатель смог познакомиться с работой американского журналиста и писателя Роберта Масси, выпустившего книгу о царе и царице в 1968 году, к столетию со дня рождения Николая II. Эта книга о любви и замечательной семейной жизни двух преданных друг другу людей, ради России пожертвовавших собой. Написанная с безусловной симпатией к героям, она воссоздает жизнь правителя империи в контексте семьи и династии, на грозном фоне политических событий. Одно из главных достоинств книги Р. Масси состоит в том, что это, скорее, историческое повествование, выверенный по документам роман, чем строгое академическое исследование. Причем симпатия к царю не переходит у автора в апологетику его царствования.
В 1997 году свою биографию последнего самодержца в серии ЖЗЛ издал известный московский историк А.Н.Боханов, в дальнейшем неоднократно обращавшийся к «царской теме» и выпустивший целый ряд книг, посвященных Николаю II и Александре Федоровне. Несомненно, для А.Н.Боханова царь — человек выдающийся, праведный не только в смерти, но и в жизни, как правитель и помазанник Божий. Приведя суждение о нем Уинстона Черчилля, называвшего Николая II «только верным, простым человеком средних способностей, доброжелательного характера, опиравшегося в своей жизни на веру в Бога», А.Н.Боханов заявил, что среди «общепризнанных великих» политиков нет ни одного, кто был бы прославлен в венце святости. «В этом отношении, — писал историк, — Николай Александрович — редчайший случай не только в отечественной, но и в мировой истории».
Исходя из этого заявления А.Н.Боханов и излагает историю жизни последнего самодержца. Ученый, безусловно, пристрастен, указывая на Николая II как на «редчайший случай» политика-праведника. Таких примеров можно привести множество: православная церковь чтит императоров Константина Великого и Юстиниана, великих князей Александра Невского и Андрея Боголюбского. Увы, как бы нам ни хотелось показать Николая II «самым-самым», приходится признать: его «средних» способностей было недостаточно для того, чтобы решать те грандиозные задачи, которые стояли перед Россией на рубеже XIX–XX веков. Хватило бы таких способностей кому-нибудь другому, окажись он на месте Николая II? Вопрос без ответа. Посему обсуждать его бессмысленно. Что случилось, то случилось.
…Последний самодержец был сыном своего времени, бурного и противоречивого. Страна менялась на глазах, старое уходило, а новое, неизвестное и пугающее, предъявляло свои права. Вспоминая старую Россию, князь С.Е.Трубецкой, сын знаменитого философа, признавался, что «монархический дух» (именно так он и выразился — «монархический дух»!) стал хиреть в народе намного раньше революции. Этим сама возможность революции и была создана.
Иногда какие-то мелкие, частные примеры помогают лучше понять глобальные пертурбации в обществе, чем серьезные объяснения социально-экономических причин и политических следствий различных событий и явлений. Примечательная «частность»: подслушанный в детстве князем С.Е.Трубецким разговор старого дворецкого (из крепостных) его деда с его учителем — о деревне. «Господа деревни не знают, — говорил Осип (так звали дворецкого. — С. Ф.). — Мужик — зверь! Руку лижет, а норовит укусить! Уж я-то знаю, свой же брат! Только управы на него теперь нет. Зазнался мужик! И все хуже будет… Вот старый князь (Дедушка), Бог даст, не доживет, а князьков-то (Осип показал на нас с братом), может, когда мужики и прирежут…» Конечно, «большое видится на расстоянии», и о «знаках беды» обычно вспоминают, когда трагедия уже произошла.
И все же. Николай II был пленником того, уходящего мира, в котором «мужик», по слову старого дворецкого, «еще не зазнался» и жил, не забывая, что «царь от Бога пристав» и «никто против Бога да против царя». В том постепенно уходившем в небытие мире были популярны рассказы, как царь Николай II получил от папы Римского перстень с частицей Креста Господня, который должен был предохранять его от всякого зла, почему-де он никуда и не выходил без этого перстня. Наивный патриархальный мир, в котором царь оказывался не только правителем, но и отцом народа — «батюшкой». Николай II верил в простого «мужичка», можно даже сказать — верил в его веру в царя. Без нее наверняка невозможно было надеяться преодолеть «средостение» и «приблизиться» к народу, чего всегда так страстно желал и к чему стремился последний самодержец. Без этого невозможно было отстаивать принципы монархической государственности, на которых он воспитывался, искренне полагая, что только они могут принести благо его России.
Короче говоря, он был пленником самодержавия. Именно так я и решил назвать книгу о последнем русском царе, попытавшись дать его биографию через идею, основную идею его жизни.
Еще в XIX веке Московский митрополит Филарет (Дроздов), один из самых выдающихся русских богословов Синодального периода, провел параллель между властью царя и властью Бога, торжественно провозгласив: «Бог, по образу Своего небесного единоначалия, устроил на земле Царя; по образу Своего вседержительства — Царя Самодержавного; по образу Своего царства непреходящего, продолжающегося от века и до века, — Царя наследственного».
Получалось, что исполняя свой монарший долг, русский царь тем самым был богом на земле. Не станем комментировать сказанное святителем, отметив лишь, что подобное богословское мнение ставило царя на недосягаемую высоту, укрепляя его в мысли о собственном «божественном» предназначении. Самодержавие оказывалось словом не из политической, а из богословской лексики. Можно ли в таком случае отказаться от власти? Получалось, что нельзя, ибо такой отказ равносилен «предательству» Бога! Для верующего человека выбора не существовало. А Николай II был, несомненно, человеком верующим. Может быть, здесь и стоит искать ключ к разгадке его личности? Может быть. Николай II по-своему был цельной личностью, человеком идейным. Цельность ему придавала вера в самодержавие как принцип. Все остальное — частности, детали. «Отними» от него самодержавие (но «не тронь» корону) — и останется обыкновенный, милый и благовоспитанный человек, которому и власть-то не особенно была нужна. Власть для Николая II — это не привилегия, дарованная рождением, а долг и крест. Отказаться от этого креста он не мог, а нести его — часто не хватало сил. Чем не трагедия!
Однако Бог не дает креста не по силам. Для верующего в том никаких сомнений не существует. Что же было делать несчастному царю, обреченному отстаивать власть не только для себя, но еще и ради сына? Терпеть всё и упрямо отстаивать самодержавие, отстаивать во что бы то ни стало. Была ли борьба за «самодержавие» изначально проигрышной? Что мог сделать и что сделал последний самодержец, чтобы «победить»?
Вопросы, вопросы…
А есть ли на них ответы?
Могу сказать лишь одно: искать их следует. Как поиск этих ответов и стоит рассматривать настоящую книгу. Насколько она удалась и поможет ли разобраться в крайне непростой биографии императора Николая II — судить благосклонному читателю.
Работая над книгой, я пользовался советами и консультациями своих друзей и коллег, которым хотел бы выразить искреннюю признательность. Среди них петербургские историки А.В.Терещук, И.В.Лукоянов, А.Б.Николаев, протоиерей Георгий Митрофанов, В.М.Лурье и П.В.Рогозный. Особую благодарность я приношу всем сотрудникам Библиотеки Академии наук, которые существенно облегчили мне сбор материалов по теме книги. И, безусловно, настоящий труд никогда не мог бы быть завершен без той поддержки, которую постоянно оказывали мне мои родные и близкие. Их доброе участие в проводимой мною работе сыграло важную роль в том, что она была доведена до конца.