Исключительная и феерическая личность Габриэле Д’Аннунцио — один из символов fin de siиcle. Определение «феерический» можно применить к очень немногим людям — это и «сказочный», и «похожий на фейерверк, человек-праздник». Прославленный поэт, декадент, экстравагантный эстет, arbiter elegantium, журналист, прозаик, драматург и великий любовник (в высоком, да и в низком смысле этого слова). Один из очень немногих итальянцев последних веков, ставший фигурой европейского масштаба. Уже в десятых годах прошлого века, по свидетельству Андрея Белого, его книги стояли на полках уважающих себя русских интеллигентов. Казалось бы — может ли человеческая жизнь вместить больше?
И вдруг резкий поворот — и на шестом десятке наш герой становится, в подлинном смысле слова, героем, летчиком, совершает во время Первой мировой войны боевые вылеты, бомбит Вену — правда, листовками, и по некоторым свидетельствам, капустными кочанами (он и в этом своеобразен), — теряет глаз при неудачном приземлении.
Но и это еще не все — по окончании войны, недовольный тем, что часть территории, принадлежавшая, как он считал, по праву Италии, передается новорожденному Королевству сербов, хорватов и словенцев (с 1929 года Югославия), Д’Аннунцио во главе горстки энтузиастов захватывает город Фьюме (ныне Риека, Хорватия) и становится правителем этой маленькой и невероятной республики. Целый год существовало это праздничное, безумное государство, промышлявшее пиратством и посвященное поэзии и музыке. Но в конце концов итальянское правительство вынудило Д’Аннунцио с достоинством удалиться оттуда, сохранив лицо.
И тут началась его третья жизнь. Он становится политиком, соперником и другом Муссолини. Об этом темном и сложном периоде его жизни будет подробно рассказано в книге.
Мне кажется, что главная трудность написания биографии — в правильном понимании «темпоритма» (говоря театральным языком) жизни героя. В каждом существовании бывают периоды молчания, «прозябания», подготовки к чему-то значительному и коротких, но ярких вспышек. Жизнь Габриэле Д’Аннунцио — сплошная вспышка. Сплошная яркость и ярость самовыражения. И все же и в ней существуют особые нервные узлы, моменты наибольшего проявления его человеческой сущности. Вот об этих нервных узлах жизни в основном и пойдет речь в этой книге.
Масштаб человеческой личности лучше всего измеряется количеством врагов. Католики ненавидели Д’Аннунцио за антиклерикальность, за разнузданность его творений. Свободомыслящие и атеисты, напротив, за мистицизм — за «Святого Себастьяна» и «Созерцание смерти». И конечно, терпеть не могли брошенные женщины (за редким исключением), мужья, боявшиеся его чар, многочисленные кредиторы, пацифисты и многие другие.
Д’Аннунцио был одним из первых художников жизни. Наравне с литературой он занимался трудным и восхитительным искусством жизнетворчества.
Он сыграл в своей жизни несколько ролей: поэта, декадента, современного Петрония, героя — летчика и моряка, сладострастника. Хорошо сыграть каждую из них можно, только если ты — чудовище по своей природе, он и был таким монстром, переходящим через все внутренние и внешние границы. Окружающим он приносил только беды. Французский писатель Жак Бенуа-Мешен, восхищавшийся его творчеством и жизнетворчеством, посетил Д’Аннунцио в принадлежавшем ему на старости лет имении и тонко заметил:

Я спрашиваю себя, может быть — согласно известной формуле — Д’Аннунцио есть не что иное, как безумец, мнящий себя Д’Аннунцио. Но нет, этот случай гораздо интереснее. Одержимый манией величия, он измыслил себя в бредовом сне, но природа одарила его так щедро, что он оказался в состоянии жить в соответствии с мечтой о себе.

Конечно, он, как и все, человек своей эпохи, и во многом и определил ее. Но, как писала Лидия Яковлевна Гинзбург, самое интересное в личности — это «остаток» — то есть то, что не зависит от времени и цвета эпохи. Хочется вместе с читателем уловить его. И хотя мало кто рассказал о себе так много, а может быть, именно поэтому — чем больше он говорит о себе, тем загадочней становится его личность. В советскую эпоху можно было только упоминать о нем (и то почти исключительно в обличительном смысле), но книги не издавались, пьесы не ставились. Естественно, не существует и биографии на русском языке, предлагаемая книга — первая попытка создать ее.
Во всех энциклопедиях того времени Д’Аннунцио назван «одним из идеологов фашизма». Не собираясь оправдывать или обелять его (да он в этом вряд ли нуждается), хочется только предварительно заметить, что итальянский фашизм разительно отличался от своего германского собрата и не носил такого каннибальского характера. Габриэле Д’Аннунцио находился в сложных и запутанных отношениях с Муссолини, никогда не состоял в партии, и если невольно помог движению, то скорее как эстет и историк, подарив ему приветственный взмах руки, позаимствованный из Древнего Рима, деление войск на легионы, манипулы и центурии, победный клич эйя-эйя-алала, и черные рубашки. Сам же дух торжествующего фашизма был ему противен.
Есть люди, порожденные эпохой, но есть и порождающие ее. Их жизнь — сплошной эксперимент, бесконечный порыв, где все — в первый раз, где все — над пропастью, над обрывом. Габриэле Д’Аннунцио был предметом насмешек, ругани, ненависти, отчаянной любви и поклонения. Многое вменялось ему в вину, однако этому поэту, герою, философу никак не откажешь только в двух вещах — в таланте и невероятной смелости.
Эудженио Монтале, знаменитый поэт и критик, писал в 1956 году:

Для современной итальянской литературы Д’Аннунцио сыграл ту же роль, что Гюго для французской — он присутствует во всех ее проявлениях, потому что экспериментировал со всеми возможными лингвистическими и просодическими новациями. Горе тому, кто ничем ему не обязан.

И все же Д’Аннунцио не просто писатель, он сам не считал себя исключительно таковым. Он пытался сплавить воедино разные уровни существования — творчество и войну, любовь и расточительность, страсть к украшению жизни, к гармонизации ее.
Автор предлагает читателю мозаику этой многоцветной жизни, которую можно назвать путеводителем по наиболее примечательным моментам его пребывания на земле. Хочется обратить внимание читателей не только на героя, но и на «массовку», на тех, кого бы никто не вспомнил, если бы они не проскользнули тенью по периферии жизни Д’Аннунцио или не сыграли в ней важную роль.
Все цитаты (за исключением немногочисленных отрывков из двухтомного собрания сочинений Габриэля Д’Аннунцио) даны в переводе автора книги.

Барочная необъятность мира-сада, в котором природа и культура перетекают и врастают друг в друга, сочеталась у нее с особого рода «игрушечностью», присущей рококо (ведь и в петербургской архитектуре эти два стиля сливаются). Тяга к невиданному, к над- и сверхчеловеческому — с особого рода метафизическим юмором. Острейшее чувство собственного «я» — со способностью мгновенно входить в чужое сознание, в чужую речь. Визионерство — с ясным рациональным умом. В каком-то смысле Шварц была не только петербургским поэтом, но и поэтом, воплотившим в себе противоречия петербургского космоса.
Шварц соединила традиции, на первый взгляд бесконечно далекие: Маяковский, Цветаева — и Кузмин; Рембо — и комедия дель арте; духовные стихи — и цыганский романс. Она сумела сплавить их в совершенно новое единство и создать новый для русской литературы тип поэта. И я думаю, что ее влияние на будущее развитие поэзии будет не только непосредственным, проявляющимся на уровне интонации и образов. Великие поэты делятся на «закрывающих» и «открывающих». Например, Бродский был «закрывающим», как в свое время Блок. Шварц, скорее всего, открывает новые пути. Впрочем, это не самое важное. Важнее всего то, что без нескольких десятков ее стихотворений — а это очень, очень много! — наш язык теперь немыслим.
В творчестве Шварц была сильна и победительна, несмотря на обостренный трагизм многих своих строк. В жизни она часто была уязвима, неловка. В ней была некоторая отчужденность человека, погруженного в никогда не прерывающуюся внутреннюю работу. Этой работе была подчинена вся ее жизнь, особенно в последние годы. Она редко без необходимости выходила из дома, избегала публичности, не высказывалась по общественным вопросам. Свободное время она посвящала чтению, домашним животным, без которых ее квартира была немыслима (последним ее товарищем был крошечный китайский пес Хокку), беседам с не слишком многочисленными друзьями. Тем интереснее ее обращение к судьбе поэта, который жил совсем иначе. Та барочная «избыточность», полнота существования, которую Шварц обрела в своем творчестве, Габриэле Д’Аннунцио — любимцу публики, солдату и политику, любовнику и авантюристу — была присуща в жизни, в реальном посюстороннем бытии.
Полностью реализовав свой дар в поэзии, Елена Шварц отчасти пожертвовала ради этого своими возможностями прозаика. Лишь несколько юношеских рассказов, повесть «Взрывы и гомункулы» и автобиографические эссе поздних лет напоминают нам об этих незаурядных возможностях. И еще — вот эта предсмертная книга, великолепный образец шварцевской прозы, гибкой, лаконичной, полной тонкой иронии: один из последних подарков, сделанных нам ушедшим в вечность Мастером.

Валерий Шубинский
30 марта 2010 г. Санкт-Петербург

За границей увидели свет и ее первые книги «Танцующий Давид» (N. Y.: Russica Publishers, Inc., 1985), «Стихи» (Париж: Беседа, 1987), «Труды и дни Лавинии, монахини из ордена Обрезания Сердца» (Ann Arbor: Ardis, 1987). В 1989 году была выпущена первая книжка на родине: «Стороны света: Стихи» (Л.: Советский писатель, 1989). Впоследствии были изданы «Стихи» (Л.: Ассоциация «Новая литература», 1990), «Лоция ночи: Книга поэм» (СПб.: Советский писатель, 1993), «Песня птицы на дне морском» (СПб.: Пушкинский фонд, 1995), «Mundus Imaginalis: Книга ответвлений» (СПб.: Эзро, 1996), «Западно-восточный ветер: Новые стихотворения» (1997), «Соло на раскаленной трубе» (1998), «Дикопись последнего времени» (2001), «Трость скорописца» (2004), «Вино седьмого года» (2007) (пять последних — в издательстве «Пушкинский фонд»).

В 1999 году вышел в свет первый сборник избранных стихотворений «Стихотворения и поэмы» (СПб.: Инапресс, 1999), а через три года — первые два тома «Сочинений» (СПб.: Пушкинский фонд, 2002; следующие два тома вышли в 2008 году). В 2003 году в издательстве «Лимбус-Пресс» была опубликована книга прозы «Видимая сторона жизни».
Стихи и проза публиковались в 1970–1980-е годы в эмигрантских журналах «22», «Вестник РХД», «Эхо», «Стрелец», «Ковчег», «Мулета», «Гнозис», «Глагол», «Третья волна», «Грани», впоследствии — в российских журналах «Знамя», «Новый мир», «Вопросы литературы», «Звезда», «Родник», «Аврора», «Радуга», «Новое литературное обозрение», «Urbi», «Критическая масса» и др.
Елена Шварц участвовала во многих международных фестивалях поэзии. Лауреат Премии имени Андрея Белого (1979), премий «Северная Пальмира» (1999), «Триумф» (2003), Премии имени Н.В.Гоголя (2004, за книгу прозы), Европейской поэтической премии Луци–Алерамо (Италия, 2005), лауреат Фонда А.С.Пушкина (Гамбург, 1991), Фонда имени И.А.Бродского (2000), а также премий журналов «Стрелец» (1994), «Звезда» (2000), «Знамя» (2006) и др.
По стихам Елены Шварц были поставлены спектакли «Повесть о Лисе» в театре «Приют комедианта» (Санкт-Петербург) в постановке Ю.Томошевского (1992), в Камерном театре Белграда и в Theatre des Tafurs (Бордо, Франция) в постановке Франсуа Мюге (2004), «Кинфия» (2009) в мастерской Ю.Томошевского при Детской филармонии (Санкт-Петербург).
Произведения переведены на основные европейские языки.

Елена Шварц скончалась 11 марта 2010 года в Санкт-Петербурге. Незадолго до смерти она прочитала верстку этой книги и внесла все необходимые исправления. Один из фрагментов романа (глава «Город жизни») увидел свет при жизни автора: он был опубликован в журнале «Звезда» в 2009 году (№ 5).