Мать писателя, получеркешенка-полунемка (урожденная фон Шмиттен), была родом из Екатеринодара. Все старшие члены семьи говорили по-черкесски; отец выучил русский язык в Москве, где учился в коммерческом училище. Впоследствии он стал крупным коммерсантом, владел несколькими фабриками и железной дорогой, пролегавшей от Армавира в Туапсе. Московский дом Тарасовых на углу Скатертного и Медвежьего переулков сохранился по сей день.
Тарасовы уехали из России в 1920 году. Путь был долгим: из Новороссийска в Константинополь, из Константинополя в Венецию, а потом в Париж. По воспоминаниям писателя, старшие члены семьи тяжело переживали это путешествие, расставание с Родиной и с прежней благополучной жизнью, а семилетнего мальчика только радовали перемены и приключения. В Париже родители Льва поддерживали тесные связи с русской общиной, все их друзья были русские эмигранты, дома говорили только по-русски. Труайя вспоминает, что когда он был дома с родителями, у него было такое впечатление, что он в России, а когда покидал их, шел в школу, то возвращался во Францию. Его собственные воспоминания о России остались очень смутными. В родительских же рассказах Россия, как это часто бывало у эмигрантов первой волны, представала землей обетованной, потерянным раем. Именно такой образ далекой Родины молодой человек сохранил в душе. Впоследствии Труайя не раз получал приглашения посетить Советский Союз, но отказывался, может быть, из солидарности с родителями, которые не могли и не хотели ехать. Он до сих пор не видел Петербурга — города, где жили многие герои его книг.
Первую свою книгу, вышедшую в 1935 году, писатель хотел напечатать под своим настоящим именем. Однако в издательстве сказали, что если книга выйдет под именем Леон Тарасов, то читатели подумают, что это перевод, и это будет невыгодно в коммерческом отношении. Он составил фамилию Труайя (Troyat), использовав несколько букв из своей настоящей фамилии. Товарищам она показалась смешной, родителям не понравилась. Но издатель сказал, что получилось неплохо, только имя Леон попросил заменить на Анри. Получилось: Анри Труайя.
На Западе Труайя считается одним из самых авторитетных специалистов по русской истории и культуре. Он написал целый ряд книг о русских писателях и исторических личностях: об Иване Грозном, Петре I, Екатерине II, о Пушкине, Гоголе, Толстом, Достоевском, Чехове, Горьком, Цветаевой. Все они имели большой читательский успех: именно в этих произведениях в полной мере раскрылся писательский дар Труайя. Биографии издавались серией; выход в свет каждой новой объявленной книги читатели ожидали с нетерпением. Таким образом, Труайя удалось привлечь к русской истории и классической литературе огромное внимание европейской читающей публики.
 Особенную известность приобрел двухтомник «Пушкин», вышедший в 1946 году. Эту книгу Труайя писал во время войны и немецкой оккупации Парижа. Он работал над ней неторопливо, в течение двух-трех лет, понимая, что публиковать что-нибудь о России невозможно. Труайя передал книгу издателю сразу после освобождения Парижа. Французские критики были к ней благосклонны, но вряд ли писатель знал, что и в России его книга нашла доброжелательных и весьма авторитетных рецензентов. Известный советский пушкинист М. А. Цявловский назвал книгу Труайя «значительным явлением зарубежной пушкинианы», которая «дает французскому читателю такое представление о Пушкине, какого он не найдет ни в одной из работ о великом поэте, вышедших за пределами России». Позднее И. Ф. Бэлза писал, что «ни один зарубежный исследователь не показал величие Пушкина с такой силой, как это сделал Труайя».
Во Франции книга переиздается до сих пор (последнее издание вышло в 1999 году). И только теперь, спустя почти шестьдесят лет после выхода первого издания она станет доступна широкому кругу российских читателей.

Случилось так, что Пушкин — любимый национальный поэт и русский культурный герой — не имеет подробной беллетризованной биографии. Биографии, которая учитывала бы исторические, научные исследования о жизни и творчестве поэта и в то же время была бы написана в форме романа, свободного повествования, доступного не только специалистам. Особое положение Пушкина в русской культуре парадоксальным образом препятствует появлению подобной книги. Пушкиноведческая литература поистине необозрима: обстоятельные монографии и короткие заметки по частным вопросам, скрупулезные фактографические работы и смелые интерпретации. История восприятия Пушкина — отдельная область знания, здесь есть свои теории и мифы, неожиданные предположения и устойчивые заблуждения. Весь этот разнородный и противоречивый материал можно изучить, но решительно невозможно привести к общему знаменателю, учесть и использовать в одной целостной концепции. Другая трудность — личное, интимное отношение к Пушкину, ставшее отличительной особенностью русского самосознания. «Мой Пушкин» — утверждают Брюсов и Цветаева; «Мой Пушкин» — отважно заявляют миллионы школьников, каждый год пишущих сочинения на такую тему. «Мой Пушкин» — скажет любой неравнодушный его читатель, который будет читать новую книгу о Пушкине не столько с познавательным интересом, сколько с ревнивым любопытством: похож или не похож ее герой на «моего Пушкина»? Автор биографии Пушкина, кто бы он ни был, заведомо ставит себя под удар, вернее, под перекрестный огонь пристрастной и придирчивой критики.
Анри Труайя писал свою книгу вдалеке от России и ее читателей, возможно, благодаря этому он обладал той необходимой художнику решительностью и внутренней свободой, которой не хватало соотечественникам поэта. Труайя подробно и неторопливо излагает яркую и трагическую историю жизни Пушкина, с первых и до последних ее дней. Ему удается избежать самой главной опасности, подстерегающей пушкинского биографа — неумения соблюсти верное соотношение между реальностью жизни поэта и художественной реальностью его творчества. Трудно согласиться с И. Ф. Бэлзой, упрекавшим писателя в том, что он якобы устанавливает прямую связь «между событиями личной и творческой жизни Пушкина». Конечно, Труайя, который сам является талантливым писателем, прекрасно понимает, что связь между художественным произведением и биографической ситуацией не прямая, а сложно опосредованная. Устанавливать ее приходится всякий раз заново для каждого конкретного произведения, и это задача филологического анализа. И Труайя, не углубляясь в теоретические рассуждения о разных ипостасях человеческой личности, включает в жизнеописание Пушкина подробные аналитические пересказы его произведений. Конечно же, он делает это специально для французских читателей, плохо знакомых с творчеством русского поэта. Однако пересказы пушкинских произведений в книге Труайя точны, выразительны и эмоциональны. В них чувствуется не только тонкий художественный вкус и глубокое понимание пушкинского текста, но и прекрасное знание научной литературы. Иногда такой пересказ («Маленьких трагедий», например) превращается в оригинальную интерпретацию, заслуживающую внимания пушкинистов. Анализ пушкинских произведений помогает глубже раскрыть образ поэта в романе. С одной стороны, житейские заботы и треволнения Пушкина оказываются погружены в контекст его напряженной духовной жизни. С другой стороны, человеческие слабости, страдания и заблуждения делают хрестоматийного классика живым, уязвимым человеком, вызывающим симпатию и сочувствие. Именно так относится к своему герою сам Труайя.
Трудно определить, что такое любовь, даже если это любовь к исторической личности. Но совсем нетрудно ощутить ее присутствие. Анри Труайя любит Пушкина, и потому он способен сопереживать ему, интуитивно постигать его душевное состояние, догадываться о скрытых мотивах его поступков. Любовь пристрастна, но и проницательна; невозможно перечислить все точные и глубокие, хотя сформулированные порой с эпатирующей резкостью, суждения о поэте, которые мы найдем в книге Труайя. Например: «Пушкин был влюблен в самое любовь… Женщины были лишь поводом»; «…Любовь и поэзия были различными способами проявления его дарования»; «Пушкин бывал счастлив, лишь достигая высшей меры удовольствия и риска»; «Мицкевич жил ради искусства, а Пушкин ради счастья жить» и т. п. Можно сказать, что все это глубоко субъективно и недоказуемо. Разумеется, это так. Только вот другого способа живого общения с Пушкиным у нас просто нет.
 Труайя — не ученый-пушкинист, а писатель, но как автор биографии Пушкина он невольно включается в своеобразный спор, начатый еще первыми пушкинистами, П. В. Анненковым и П. И. Бартеневым, наметившими два разных направления в изучении Пушкина. Заслуги этих людей трудно переоценить, их трудами собран основной корпус биографических сведений о поэте. Они обладали уникальной возможностью получить сведения о поэте из первых рук — от его еще здравствовавших в то время друзей и родных. Оба исследователя использовали эту возможность в полной мере, но они не сумели мирно сотрудничать, не избежали публичных стычек и взаимных оскорблений… Бартенев не принимал книг Анненкова, считал, что тот «умствует», «рассуждает», позволяет себе домысливать факты. Иначе говоря, Бартенева раздражало именно то, что являлось одной из самых сильных сторон Анненкова-пушкиниста: его тонкая, почти безошибочная интуиция и живое воображение. Именно поэтому Анненкову вполне хватало фактов для своих построений, в то время как Бартенев постоянно жаловался на их недостаток. Закономерно, что именно Анненков сумел написать целостную, законченную биографию Пушкина, к созданию которой всю жизнь готовился Бартенев. Но и очерки Бартенева заняли свое достойное место в изучении биографии поэта, собранный им огромный, тщательно проверенный фактический материал до сих пор используется в пушкиноведческих работах. Извечный конфликт между «интерпретаторами» и «фактографами», обозначившийся уже у самых истоков пушкиноведения, не разрешен и по сей день. Таким образом, Труайя, который, несомненно, относится к биографам-интерпретаторам, не выбивается из традиций пушкиноведения, а развивает одно из его направлений.
Для оценки произведения, написанного на историческом материале, важно учитывать как точность конкретных фактов, так и выбор источников. Чаще всего выбор Труайя оправдан и убедителен. Многочисленные свидетельства современников, взятые из мемуаров, переписки, журнальных и газетных публикаций, которые приводятся в книге, в большинстве случаев позволяют дать объективную и достоверную картину происходящего. Труайя проделал огромный подготовительный труд: он работал в Национальной библиотеке, в библиотеке Института Французской академии, где хранится много русских книг, в русских фондах Института восточных языков и Славянского института. Он был знаком с потомками Дантеса, посетил имение Геккеренов в Сульце. Благодаря этому в своей книге он ввел в научный оборот очень ценные документы. В архиве барона Геккерена Труайя обнаружил два письма Дантеса к Геккерену, два письма Н. И. Гончаровой к своей дочери Екатерине (сестре Натальи Пушкиной), отрывок из письма Дантеса к ней от 26 декабря 1842 года, два письма доктора Веста к Геккерену о болезни и смерти Екатерины, случившейся 15 октября 1843 года. Эти письма, из которых наибольший интерес представляют письма Дантеса, полностью или в отрывках приведены в книге. Как вспоминает Труайя, владельцы архива не захотели предоставить ему больше двух писем Дантеса, не дали даже их фотокопий: в присутствии писателя перепечатали письма на машинке. У Труайя сложилось впечатление, что эти потомки Геккерена плохо понимали смысл этих писем и значение событий, в которых сыграл роковую роль один из их предков. Когда он пришел к ним в первый раз, у него было такое чувство, что он попал в XIX век, что Пушкин только что умер: на стенах висели портреты друзей Геккерена, друзей Пушкина...
Освещение отношений Пушкина с властью в книге Труайя позволяет откорректировать популярную сегодня интерпретацию этих отношений. В последнее время появилась тенденция крайне идеализировать царя и порядки царской России, приписывать Пушкину такие черты, как верноподданничество и благочестие. Однако существовало и ханжество церковных иерархов и высокомерие чиновников, и грубое и невежественное вмешательство властей в жизнь поэта, и унизительный и нелепый полицейский надзор. Не стоит идеализировать и семейную жизнь поэта. Да, в последние годы он обрел многое из того, в чем действительно нуждался — семейный очаг, детей, теплоту родственных отношений. Но одновременно он взвалил на себя огромную тяжесть — ответственность за семью, доселе незнакомые ему домашние проблемы, бесконечные, изнурительные бытовые заботы. Труайя очень остро чувствует мучительность положения поэта, вынужденного сражаться одновременно «на всех фронтах», оставляя все меньше сил и времени поэтическому творчеству.
Биография А. С. Пушкина, написанная Анри Труайя —  оригинальный и добросовестный труд, который несет на себе отпечаток времени его создания и личности его автора. Но от этого он не становится устаревшим. Вызывая читателя на споры и размышления, он вносит свою лепту в современное восприятие Пушкина. Наконец, его просто интересно читать, а это, что ни говори, есть главное достоинство любой книги.

Немногие авторы исследованы столь подробно и поняты столь мало, как Пушкин. Его особая тайна не поддалась расследованиям. Его переменчивый характер сбивал профессоров с толку. А труды, посвященные его высокой личности, скрыли ее от нас за массой серьезнейших комментариев. Стоит кому-то из специалистов отыскать клочок бумаги,  покрытый его почерком – и в стране национальный праздник. Множество статей посвящаются истолкованию  самого малого автографа, самого беглого упоминания. Их выворачивают наизнанку или взвешивают, их кладут под пресс, пытаясь выжать всё до капли.
 Не стоит и говорить о том, что после стольких  авторитетных исследований осталось чрезвычайно мало неизвестных фактов о жизни Пушкина. Почти всеми сведениями, приведенными в настоящем томе, мы обязаны ранее опубликованным российским изданиям. Однако во втором томе этого труда нам удалось опубликовать несколько ценнейших документов, до сих пор хранившихся в тайне, которые помогут объяснить дуэль и смерть поэта.

А. Т.

(Перевод М. И. Писаревой)