Как раз в то время, когда появилась эта статья, я начал читать в стенах Санкт-Петербургского государственного университета курс «Мифология отечественной истории и культуры», адресованный как студентам филологического факультета, так и слушателям Центра переподготовки и повышения квалификации преподавателей по филологии и лингвострановедению. Среди многих мифологем, происхождение которых рассматривалось в процессе чтения курса, была и тема Распутина, вызывавшая неизменный интерес. В итоге вместо одной лекции, предусмотренной программой, появились две, затем три, в конечном счете выстроился самостоятельный спецкурс, посвященный Григорию Ефимовичу.
Параллельно в течение ряда лет шел поиск материалов, так или иначе связанных с судьбой «старца», и этому в немалой степени способствовало то обстоятельство, что в ходе занятий издательской деятельностью мне посчастливилось соприкоснуться с уникальным корпусом эмигрантских мемуаров, по большей части неопубликованных и практически неизвестных исследователям. Из этих зачастую рукописных, а в лучшем случае являющих собой полуслепую трудночитаемую машинопись манускриптов иногда удавалось «намыть» крупицы бесценного, воистину золотого «распутинского песка».
Демоническая, парадоксальная и трагическая фигура сибирского мужика, ставшего Другом царской семьи, всегда привлекала и, уверен, будет неизменно привлекать внимание историков, литераторов, кинематографистов и любознательных людей, интересующихся историческим прошлым. О Григории Ефимовиче написано множество трудов, при этом книги, посвященные самым разным свойствам его многогранной натуры (от мнимой святости до интимных подробностей сексуальной жизни), продолжают выходить и, что глубоко закономерно, оказываются востребованными.
Будучи знаковой фигурой в истории последнего десятилетия императорской России, «старец» неизменно привлекал к себе внимание многочисленных мемуаристов и исследователей. Не задаваясь целью произвести обстоятельный источниковедческий и историографический анализ распутинианы, считаю целесообразным обратить внимание читателя на вклад некоторых авторов в изучение этой темы.
Первые публикации о Распутине (по-настоящему научными трудами их можно назвать с большой натяжкой) появились практически сразу после его смерти. Весьма плодовитыми в этом отношении оказались 1920-е годы, когда увидели свет, к примеру, воспоминания С. Белецкого, А. Блока, Е. Джанумовой, Д. Бьюкенена, А. Волкова, Н. Жевахова, М. Лемке, Т. Мельник, М. Палеолога, М. Родзянко и многих других. Одновременно стали появляться и первые работы исследовательского характера. Среди них стоит упомянуть книги Д. Борисова, Н. Евреинова, И. Наживина, С. Лунина, Р. Фюлеп-Миллера…
С начала 1930-х годов по мере формирования жестких цензурных ограничений распутинская тема как таковая стала запретной для советских авторов — не только историков, но публицистов и писателей. Как исторический и литературный персонаж, «старец» теперь мог фигурировать в трудах, посвященных истории России начала XX века, Февральской и Октябрьской революциям, но уже не был центральной фигурой, главным объектом исследований и художественных повествований. Едва ли не единственным исключением из этого «правила» стала публикация в СССР в конце 1970-х годов романа очень популярного в то время В. Пикуля «У последней черты».
Впрочем, история этой публикации интересна сама по себе. В середине 1970-х Валентин Саввич передал рукопись только что законченного романа в редакцию ленинградского журнала «Звезда». Называлось произведение — «Нечистая сила». Сознавая ответственность, редакция попросила известного историка, доктора исторических наук В. С. Дякина отрецензировать рукопись. Рецензия получилась поистине разгромной, поскольку текст изобиловал беспрецедентным количеством грубейших ошибок, исторических несообразностей и неточностей, а также откровенных компиляций.
Любопытно, что эта блестящая по форме, высокопрофессиональная и остроумная по содержанию рецензия стала достоянием научной общественности, распространялась в «самиздате» и ходила по рукам. Довелось с ней познакомиться и автору этих строк. В итоге публикация все же состоялась, правда, уже не в «Звезде», в несколько урезанном виде и под другим названием. Лишь в перестроечную эпоху рукопись была издана под первоначальным названием и без купюр.
Если в Советском Союзе распутинская тема оказалась на периферии исторических исследований, то в Русском Зарубежье она разрабатывалась весьма интенсивно. Эмигрантская историография насчитывает несколько сотен публикаций о «старце». Среди многочисленных книг и статей в научной и общественно-политической периодике выделю фундаментальные труды С. Мельгунова и В. Маевского.
В годы перестройки в отечественной историографии были разрушены идеологические препоны, и на читателей обрушилась огромная волна публикаций о Распутине. К великому сожалению, наряду с серьезными исследованиями вышли из печати многочисленные работы откровенно спекулятивного либо апокрифического характера. И тем не менее в историографический актив следует записать великолепную книгу А. Амальрика (к сожалению, неоконченную), незаурядный труд Э. Радзинского, серьезное исследование А. П. и Д. А. Коцюбинских, а также ряд других публикаций, которые будут упомянуты в настоящей книге.
В контекст культурной жизни современной России органично вписался балет «Распутин», поставленный в начале 2005 года в Екатеринбурге. Что любопытно, премьера состоялась буквально в ста метрах от места, на котором стоял когда-то Ипатьевский дом, в подвале которого в муках погибла Царская семья. Русская Православная Церковь возражала против постановки балета, не будучи согласна с образом канонизированного Николая II.
В рамках фестиваля «Звезды белых ночей» летом 2005 года в знаменитом Мариинском театре Северной столицы Финской национальной оперой был показан нашумевший проект — опера «Распутин». Главную партию исполнил знаменитый финский оперный бас Матти Салминен, имеющий в своем репертуаре партии Ивана Сусанина и Бориса Годунова. Во время своего пребывания в Петербурге певец посетил Юсуповский дворец, чтобы проникнуться духом места гибели «старца».
А уж кинематографических версий жизни и смерти Распутина по самым скромным подсчетам — несколько десятков. Не рассматривая всерьез в высшей степени сомнительные экзерсисы Голливуда (в 1930-е годы чета Юсуповых даже выиграла судебный процесс у знаменитой киностудии «Метро-Голдвин-Майер», снявшей скандальный фильм о Распутине, порочивший супругу Феликса Феликсовича Ирину Александровну), со всей определенностью скажу, что на этой ниве пусть и редко, но появлялись настоящие шедевры. Читатель наверняка помнит замечательный фильм Элема Климова «Агония» с Алексеем Петренко в роли Распутина.
Понятно, что зрителю было предложено сугубо художественное прочтение образа «Божьего человека» Григория. Но фактом является то, что в восприятии очень многих людей «старец» ассоциируется с актером Петренко, который в ходе создания художественного образа, конечно, не преследовал цели воссоздать его характер в полном соответствии с историческими реалиями. Признаюсь, что и автор этих строк, окунаясь с головой в «распутинские» материалы, не раз ловил себя на мысли, что видит сибирского мужика таким, каким его представил зрителю талантливый артист.
Одной из характерных черт выстроенной на сегодняшний день распутинианы является бессчетное количество интригующих мифологем и всевозможных фактических деталей, которые зачастую уводят нас от реалистического восприятия и фигуры скандального «старца», и всей исторической эпохи, неотъемлемой частью которой он стал.
Так, к примеру, в апокрифической «прораспутинской» литературе широко растиражирована история с люстрой в комнате цесаревича Алексея Николаевича. Согласно этому мифу (а достоверных подтверждений произошедшему не существует), однажды наследник тихо играл в своей комнате. Посередине, прямо под массивной люстрой были разложены игрушки. Вдруг в комнату вбежал испуганный Распутин, который якобы громко закричал: «Скорее уведите дитя! Иначе будет поздно!» Мальчика немедленно увели, а через некоторое время люстра оборвалась и с грохотом рухнула вниз. Этому сомнительному случаю иногда дают «рационалистическое» объяснение, заключающееся в том, что сторонники Григория Ефимовича с помощью подкупленных слуг попросту подстроили падение люстры. Но такое объяснение выглядит еще более невероятным, нежели сам этот случай.
А чего стоит утверждение Феликса Юсупова о том, что убийца Столыпина Дмитрий Богров, мотивы поступка которого по сей день так и не разгаданы, оказывается, являлся «близким другом Распутина»? Или, к примеру, версия одного из современных авторов, в соответствии с которой в Малую Невку с Петровского моста был сброшен труп не Григория Ефимовича, а его двойника? Впрочем, к истории с двойниками мы еще вернемся на страницах этой книги.
Большими тиражами изданы книги Олега Анатольевича Платонова, серьезно исследовавшего исторические материалы, в том числе и архивного происхождения, однако, как мне представляется, пребывающего в плену одиозной версии о том, что убийство «старца» явилось результатом «иудейско-масонского» заговора против России.
Безмерно далеки от исторических реалий и, с моей точки зрения, тенденциозны издания с говорящими названиями. Такие как книга «Распутин, которого мы потеряли», принадлежащая перу Ф. Н. Козырева, или, например, небольшой сборник «исторических свидетельств», автором-составителем которого выступил И. В. Евсин. Название этого сборника не оставляет сомнений относительно позиции автора и издателей — он называется «Оклеветанный старец». Замечу, что слово «старец» употреблено без кавычек. Об этом мы непременно будем говорить в предлагаемом вниманию читателей повествовании.
В последнее время, как это ни удивительно на первый взгляд, предметом широкого общественного обсуждения стал вопрос о возможной канонизации Григория Распутина. Еще в начале 1990-х годов ряд «катакомбных» епископов выступил с инициативой причисления «старца» к лику святых. В их официальном обращении он именовался святым мучеником «среди народа Божьего в России», бессребреником и чудотворцем, стоявшим на пути разрушения «богоустановленной Православной Царской власти». Убит же он был, естественно, в результате заговора масонов! В 1991 году Григорий Распутин был причислен «катакомбниками» к лику святых.
На Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви, состоявшемся в октябре 2004 года, с обстоятельным докладом выступил председатель Синодальной комиссии по канонизации святых митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий — принципиальный противник канонизации Распутина. В «Русском вестнике» немедленно появилась большая статья уже упомянутого О. А. Платонова, обвинившего Ювеналия в том, что тот подпал под влияние «антихристианского либерализма» и совершенно незаслуженно подверг критике «христианского подвижника» Григория.
В монархическом и — я бы употребил даже архаичный термин — черносотенном «Опричном листке» Григорий Ефимович назван «человеком Божиим», который «промыслом Божиим, подобно древним праотцам и пророкам, возведен на степень другов и собеседников царских и не только жизнью, но и мученической кончиной запечатлевшим близость крови своей крови Царственной».
Полагаю, что комментировать подобные высказывания смысла нет, однако обращу внимание читателей на то, что общественное восприятие фигуры Распутина, как в светских, так и в церковных кругах, отличается выраженной неоднозначностью.
Именно поэтому мне представляется актуальным предпринять попытку по возможности объективного, взвешенного, свободного от конъюнктурно-идеологического пресса жизнеописания этого человека. При этом сразу хочу оговориться, что предлагаемое повествование не является биографической хроникой — многие страницы жизни «старца», особенно связанные с его молодыми годами и временем появления в Петербурге, восстановить невозможно.
И еще один принципиальный момент. Распутин, безусловно, был естественным порождением своей эпохи со всеми ее противоречиями и «болевыми точками». Поэтому исследовать его жизнь вне временного контекста не только бесперспективно, но и глубоко ошибочно. А между тем и собирательный образ императорской России в последние годы ее существования в историографии имеет весьма размытые контуры. Кто-то рисует лубочный образ во всем благополучной, процветавшей страны, кто-то делает акценты на неизгладимых противоречиях и просто неблагоприятных факторах, способствовавших обрушению империи в пропасть неизбежных невзгод и бедствий.
Как показали события 1917 года, а по большому счету и 1905–1907, Россия была поражена болезнью разрушения. Ее вирус, занесенный, вероятно, еще очень давно — может быть, во времена Смуты и первой гражданской войны, а может быть, в период беспрецедентных по своей глубине и нарочитости Петровских преобразований — долгое время дремал. Но в самом начале XX века он активизировался. Отсюда и широко распространенные в обществе апокалиптические настроения, которым, кстати, был подвержен и сам Распутин.
На страницах этой книги, являющейся плодом многолетних изысканий и раздумий, мне ни в коем случае не хотелось бы навязывать читателю вынесенный категорический вердикт и квалифицировать Григория Ефимовича либо как «государева богомольца», либо как «богомерзкого Гришку», или «удобную педаль немецкого шпионажа» (как выразился Александр Блок). То, что он не святой, для автора этих строк очевидно, а вот злодей ли — это действительно вопрос.
Работая над жизнеописанием Распутина, мне пришлось испытать весьма противоречивые чувства. Нашлось место и жалости, и состраданию, и вместе с тем негодованию и даже брезгливости. Свою задачу я видел прежде всего в том, чтобы, опираясь на строгие исторические факты, реконструировать жизненный путь этого непростого человека, показать читателю среду его обитания и людей, которые его окружали. Выводы же уважаемый читатель должен сделать самостоятельно.

Разумеется, каждая историческая эпоха имеет своих героев, чьи имена и есть ее символы. В этом нет ничего странного и удивительного. Так было и, очевидно, будет все-гда. Яркая личность — прежде всего личность неординарная, выделяющаяся на общем фоне. Еще Томас Карлейль, английский мыслитель-моралист XIX столетия, заметил, что богатство мира — в оригинальных людях. «Благодаря им и их творениям, — писал он, — мир есть мир, а не пустыня. Воспоминание о людях и история их жизни — выражение его силы, его священная собственность на вечные времена, поддерживающая его и, насколько возможно, помогающая ему пробиваться вперед сквозь неизведанную еще глубину».
Григорий Ефимович Распутин, несомненно, личность оригинальная. Но почему именно он стал символом «потонувшего мира» — великой Российской империи; почему именно о нем, обычном сибирском крестьянине, так много пишут и говорят, когда речь заходит об эпохе последнего царствования — времени императора Николая II; почему, наконец, одни его считают демоном, а другие — святым? Конечно, можно сказать, что Распутин — это символ-пародия, но разве сказанное поможет с ответом на хотя бы одно из прозвучавших «почему»? Для ответа на эти вопросы необходимо писать книгу, что, собственно, и осуществил А. В. Терещук. Не стремясь проверить «расстановку знаков» и не желая играть роль арбитра, он в своей работе пытается найти причины, почему и как сибирский странник стал символом в восприятии современников и потомков.
Безусловно, время влияет на личность, формируя ее, и заставляя раскрываться так, а не иначе. Но ведь и личность формирует время, изменяя традиционный ход его течения. Григорий Распутин повлиял на окружающий его мир — это было очевидно еще совре-менникам. Но очевидно также и то, что сибирский странник не хотел и не мог быть ника-ким «реформатором». Его слава — иного свойства. Он вошел в историю с клеймом раз-вратника, пьяницы, дебошира, скрытого сектанта (хлыста) и, одновременно, друга цар-ской семьи. Вот уж действительно, — более чем оригинально! Скандальная известность Распутина эксплуатируется давно и не безуспешно. О нем снимали фильмы, о нем писали романы, его именем называли крепкие напитки… А официальная советская историогра-фия, справедливо указывая на близость «старца» к венценосной фамилии, видела в этом факте явное проявление «деградации» самодержавной власти в России.
Постепенно портрет превратился в шарж, далеко не верно передающий реальные черты «друга царей». Это обстоятельство внимательные исследователи понимали задолго до того, как в нашей стране была уничтожена идеологическая монополия на истину. Ин-терес к «распутинской теме» не угас и до сего дня. Более того, ныне можно наблюдать весьма показательный процесс формирования образа Распутина-святого. Так прежний шарж некоторые православные «ревнители» прошлого пытаются заменить иконой.
Любая реконструкция — сложное и кропотливое дело. Требуется восстановить не только утраченные детали биографии, но и психологические мотивации поступков, харак-терные для времени, в которое жил знаменитый человек. Для этого необходимо беспристрастие, а вовсе не стремление доказать изначально намеченный тезис или опровергнуть устоявшиеся за годы ложные суждения, руководствуясь умозрительными представлениями о том, «как это было». Однако очевидное в теории не всегда легко применимо на практике. Смена знаков с положительного на отрицательный (или наоборот) не приводит к обретению искомой правды истории. А. В. Терещук, скрупулезно восстанавливая социально-психологический портрет «старца», думается, сумел преодолеть соблазны нового времени, отказавшись занять «единственно верную» позицию — либо обличителя, либо «реабилитатора». Это тем важнее, что поиски «России, которую мы потеряли», нередко подразумевали взгляд на предреволюционную историю как на утраченный идеал, заставляли воспринимать прошлое в качестве несостоявшегося настоящего. Так в последние годы на наших глазах рождался миф о самодержавной России — идеальном государстве, погибшем в результате происков «темных сил», предательства и обмана подданными венценосного «хозяина Земли Русской».
Падение империи — катастрофа не только глобального, но и личностного масшта-ба, — для многих монархистов (особенно крайне правых) означало крах всей их жизни, идеалов и принципов. Подобное обстоятельство необходимо учитывать, анализируя их воспоминания и знакомясь с их оценками прошлого. В наше время падение коммунисти-ческой идеологии и смена ценностных ориентиров привели некоторых наших соотечест-венников не только к мысли о том, что единственно верной может быть лишь монархиче-ская государственность, но и к желанию всеми силами реабилитировать поруганное им-перское прошлое, неразрывно связываемое с именами императора Николая II, его супруги и наиболее близких к царской семье лиц. Жизнь прошлым стала для таких людей формой жизни в настоящем.
Впрочем, идейная экзальтация — крайняя форма названной социальной болезни. Об этом будет отдельный разговор. Интереснее, на мой взгляд, другое явление: обраще-ние исследователей, в том числе и автора настоящей книги, к социально-психологическим сюжетам, связанным с последним периодом истории Российской империи, изучение об-щей картины общественной и, если угодно, бытовой жизни страны. Разумеется, подобное обращение предполагает и рассмотрение личности Григория Распутина, внимание к его привычкам и формам поведения, к его кругу общения.
…В 1896 году, в столетнюю годовщину смерти Екатерины II, русский историк В. О. Ключевский выпустил юбилейную статью, посвященную жизни и деятельности вели-кой императрицы. Статья начиналась примечательными словами: «Для Екатерины II на-ступила историческая давность. Это налагает некоторые особые обязательства на мысль, обращающуюся к обсуждению ее деятельности, устанавливает известное отношение к предмету, подсказывает точку зрения». Итак, «историческая давность» — сто лет. Время, когда отступают навсегда личные пристрастия, симпатии и антипатии, когда можно гово-рить все, что думаешь, не опасаясь обидеть кого-нибудь, и преследуя одну цель — восста-новить правду о былом…
В 2006 году исполнилось девяносто лет со дня убийства сибирского странника. В перекидном календаре субботу 29 июля 2006 года отметили особо — как 135-летнюю го-довщину со дня его рождения, назвав старцем, целителем и «лицом, особо приближенным к императрице Александре Федоровне». Понятно, что перекидной календарь — не учеб-ник и не исторический источник. И все же его составители могли бы посмотреть публика-ции последних лет и установить, что Г. Е. Распутин появился на свет в 1869 году, а не тремя годами позже, что точный день его рождения — 9 января. При этом дата смерти «старца», также известная наверняка, в перекидном календаре не приводится (хотя дата и юбилейная). Понимай как хочешь.
Зададимся вопросом: наступила ли для сибирского странника «историческая дав-ность», можно ли сегодня говорить о нем как о герое прошлого, отбросив навсегда поли-тические симпатии и антипатии? Однозначного ответа получить невозможно. Скорее все-го, Распутин до сих пор — персонаж настоящего не в меньшей мере, чем прошлого. В том числе и поэтому он — человек легенды. Однако и история легенды — предмет исследова-ния. А. В. Терещук своей книгой демонстрирует, как можно эту историю изучить и рас-сказать, по возможности убрав все наносное и ложное.
* * *
Как показано в настоящей книге, мифы и сплетни, связанные с именем Григория Распутина, стали появляться еще при его жизни. Сплетни и слухи были разные. Самый распространенный (и грязный) — о том, что Распутин живет с императрицей. Особо этот слух распространился в годы Первой мировой войны. В. В. Шульгин, монархист и человек крайне консервативных убеждений, вспоминая разговор с В. М. Пуришкевичем, отметил в мемуарах характерное явление: «В кинематографах запретили давать фильму, где показы-валось, как государь возлагает на себя Георгиевский крест. Почему?.. Потому что, как только начнут показывать, — из темноты голос: “Царь-батюшка с Егорием, а царица-матушка с Григорием”». Голос из темноты — весьма характерное замечание, тревожный симптом. Особа монарха стала восприниматься через призму его отношений с сибирским «старцем», точнее — через призму отношений к «старцу» супруги Помазанника. Досто-верность слухов — минимальна, но они как ржавчина разъедают цельное монархическое чувство, свидетельствуя о том, что процесс десакрализации монархии зашел уже слишком далеко. Представители городских низов, бывшие крестьяне, одетые в солдатские шинели, повторяли то, что говорили в «культурных» кругах русского общества. Война стала сти-мулятором сплетен. В то время, по словам одного из современников, «возрос интерес к вопросам внутренней политики и особенно к царскому двору. О Николае, царице и Распу-тине говорили много и грязно».
Имя Распутина стало нарицательным, превратившись в символ кризиса, охватив-шего империю. Чем дальше, тем больше «старец» воспринимался как подлинный хозяин страны. Вспоминая 1916 год, Б. Н. Лосский отмечал, как «временный монархизм стал оп-ределенно сходить на нет с ростом могущества Распутина. Помню свои вялые чувства, — писал он, — при виде одного из классных товарищей, щелкнувшего в нос попавшийся ему под руку портрет государя, сопроводив свой жест презрительным “Николашка”». Это воспоминание — дополнительное подтверждение того, что отношение к монархии и мо-нарху в тот период связывалось с фигурой Распутина. Он стал для многих «источником зла», устранение которого могло бы привести к оздоровлению страны. А. В. Терещук в своей книге показывает, как негативное восприятие сибирского странника объединяло принципиальных политических противников, служило точкой соединения разнополюсных политических сил. Опасность подобного «идейного объединения» стала явной уже в годы Мировой войны и закономерно, как пишет автор, привела к катастрофе.
В самом деле: ненависть к Распутину удивительным образом объединила и правых, и либералов (слухи о нем распространяли и те, и другие). Так, буквально накануне гибели монархии, уже после смерти «старца» — 10 февраля 1917 года в переписке представите-лей крайне правых появляется фраза о наиболее достоверных известиях, согласно кото-рым «Гришка, быв агентом Вильгельма [германского императора — С. Ф.] при дворе и окруженный четырьмя жидовскими банкирами, был устранен англичанами, и что никакие князья тут ни при чем». Малограмотный крестьянин в представлении его врагов оказы-вался не просто политической фигурой, но и креатурой («агентом») основного военного противника России!
Не будет преувеличением сказать, что отношение к Распутину в правых и черносо-тенных кругах окончательно определилось после 1912 года, то есть после «дела» епископа Гермогена (Долганева). Близость «старца» к императорской чете воспринималась как тра-гедия и объяснялась к контексте общей ситуации, сложившейся в стране после революции 1905–1907 годов. В Российском государственном историческом архиве (Санкт-Петербург) сохранилось сатирическое стихотворение «Кащей-Лиходей», датированное мартом 1912 года и целиком посвященное сибирскому «старцу». Традиционный для крайне правых ан-тисемитизм здесь прекрасно уживается с издевательской критикой подруги императрицы — А. А. Вырубовой («Анютки») и обер-прокурора Святейшего Синода В. К. Саблера, на-зываемого «Кир-Карлой», а также намеками на октябрьский манифест государя (1905). Предпосланный стихотворению комментарий говорит сам за себя: «Дивная история про старца Григория, обаятеля хлыстовского из села Покровского, которым хлыстом лакалы палатные да камер-фря развратные попользоваться решили, чтоб царствующий дом по-желтить, себе благ добыть, Русь с ног свалить и тем жидов ублажить». Автор скрылся за именем Ивана Пересветова — публициста середины XVI века, отстаивавшего необходи-мость сильной самодержавной власти и утверждавшего тезис о том, что Бог больше лю-бит не веру, а правду. Неслучайно следом за «Дивной историей» приводилась выдержка из его челобитной царю Ивану Грозному: «…Будет на тебя, государя, ловление, яко же на царя Коньстянтина цареградского, от ворожеб и от кудес, то знаменуется у них укрочение вионьству твоему…».
Вот это стихотворение:
Тревожно во мгле
Петелу внемлю…
«Свят Дух на земле
Диавол сквозь землю…»
Над Горою Лысой
В сонме упырей
С ведьмой белобрысой
Кружится Кащей.
Пляшут привиденья,
Тишь кругом царит…
Вдруг среди раденья
Ведьма говорит:
— Что насупился, Кащеюшка,
Что танцуешь сам не свой.
Али новая затеюшка
Заняла тебя, родной. —
— Ай ты, ведьма, слизь подпольная.
Я ль Руси не бунтовал.
Но идюшка крамольная
Вся убита наповал…
Я ль питья совсем особого
В октябре не нажидил.
Но народ, подлец, от хлебова
Только морду воротит… —
— Что ж состряпать нам, Кащеюшка,
Чтоб от горя взбеленясь,
Разбрыкалась мать — Рассеюшка
И свой щит швырнула в грязь. —
— На соблазн верхи наталкивай,
А в народе сплетни сей,
О последствиях — помалкивай,
Вот секрет стряпни моей.
Еле справившись с жидовщиной,
Рот разинет патриот,
Если вдруг еще хлыстовщиной
На все царство понесет… —
— То-то вспляшет Иудеюшка,
Русь святую хороня…
Но… чтоб дым пустить, Кащеюшка,
Надо вырубить огня. —
— Ну, где ценятся известия
Из сверхчувственных миров,
Там сверхчувственная бестия
Без труда нашла бы кровь…
Лейб-азефы ж с камер-шлюхами
Блюда взятые лизать,
Русь проймут такими слухами,
Что и в сказке не сказать. —
— От села село, Кащеюшка,
Далеко…Скажи всурьез:
Кто распутничка-халдеюшку
Чрез заставы [бы] провез. —
— Мало ль есть торговой братии,
По делам ходящей в храм, —
Ставить ставки на симпатии
К сверх-естественным мирам.
А Анютка, чая хлыстиком
Дух распутный подновит,
Будут рады банным листиком
Телу мистика служить… —
— Но не ждать ли нам, Кащеюшка,
Огорчительных обид,
Коль найдется архиреюшка,
Что за царство постоит, —
— Положивши, что стояние
Вредно действует на мозг,
Пред Кир-Карлой все собрание
Станет таять, яко воск:
Славим мужа преподобнейша.
Твой мундир предельно чтя,
«Деспота благоутробнейша
Быти мы непщуем тя…»
— Ну, а ежели, Кащеюшка,
На хлыста найдется хлыст,
Коим вздрючит лиходеюшку
Осерчавший монархист. —
— Вот еще какие новости.
Гоф-азефы, чай, не спят.
В них достаточно толковости,
Чтоб чужих гнать из палат.
На одне физиономии
Поглядит — поймет тогда,
Что мой козырь — в автономии
Гоф-азефьего гнезда… —
Ночь… На Лысой тихо,
Свет луны погас…
Молча злое Лихо
Катится на нас…
Чем оборониться?
Да воскреснет Бог
И да расточится
Вражеский подвох…
* * *
«Дьявол сквозь землю,
Свят-Дух на земле…»
Петелу внемлю
Тревожно во мгле…
Как видим, отношение к сибирскому страннику в черносотенной среде было более чем отрицательное. Однако интересно не столько это, сколько то, что в стихотворении разрабатывается старая история о хлыстовстве Распутина (о ней подробно рассказано в книге А. В. Терещука).
Смерть «старца», закрепив прежние слухи, породила и новые. Один из наиболее удивительных слухов получил огласку через газету «Русская воля» 19 декабря 1916 года. Журналист газеты писал, что в кулуарах Государственной Думы сообщают о причине по-хорон «друга царей» где-нибудь недалеко от столицы по причине… родства Распутина с Романовыми. Убитый, якобы, «прямой потомок легендарного старца Федора Кузьмича. Последний долго жил в Сибири — и вот…».
А вскоре произошла Февральская революция, позволившая уже беспрепятственно обсуждать всё, что было связано с Распутиным, убитым за два с половиной месяца до то-го. В витринах книжных магазинов стали появляться подлые памфлеты под названиями вроде «Повести о царе-дураке, царице-блуднице и Гришке-конокраде»и тому подобными. Журнал «Новый Сатирикон» в № 13 за 1917 год опубликовал карикатуру, названную «Российский царствующий дом». В центре был изображен Распутин, слева от него — у его ног — А. А. Вырубова, справа — император Николай II, за спиной «старца» — импе-ратрица Александра Федоровна и три наиболее скандальных государственных деятеля по-следних лет императорской России — бывший премьер В. Б. Штюрмер, бывший министр внутренних дел А. Д. Протопопов и бывший военный министр В. А. Сухомлинов. Впро-чем, подобных картинок в то время в прессе появлялось предостаточно.
Дальнейшая история страны, уже советская, не внесла существенных изменений в восприятие Григория Распутина. О нем писали, как правило, в уничижительном тоне, обыкновенно следуя ленинским словам о «гнилости» и «гнусности», «цинизме» и «раз-врате» «царской шайки с чудовищным Распутиным во главе ее», упоминая о том, что мо-нархия была доведена до «последней черты». Это словосочетание много десятилетий спустя подхватил у вождя мирового пролетариата советский беллетрист В. С. Пикуль, в 1979 году опубликовавший свой роман о жизни Российской империи накануне ее круше-ния (история издания этого романа подробно освещена в настоящей книге). Ленин, кстати, еще несколько раз упоминал имя Распутина, неоднократно вместе с именем последнего русского венценосца. И тот, и другой были для него людьми «полоумными». Таким обра-зом, на долгие годы отношение к Распутину в нашей стране определилось. Специальных работ о нем, разумеется, не было и быть не могло — тема воспринималась как очевидно неактуальная.
Конечно, подобная ситуация способствовала появлению мифов, связанных с цар-ской семьей и Распутиным. Изменение (с конца 1980-х годов) отношения к предреволю-ционной России и ее венценосному правителю, несомненно, должно было усилить инте-рес и к сибирскому «старцу». Причем последствия подобного интереса трудно было пред-сказать. Первыми заявили о своем почитании «старца Григория» в начале 1990-х годов представители Катакомбной Церкви, считающей себя подлинной наследницей традиций русского «досоветского» православия. За несколько месяцев до запрета коммунистиче-ской партии, в феврале 1991 года, некий «Освященный Собор Епископов Катакомбной Русской Православной Церкви истинных христиан» определил причислить к лику святых Патриарха Тихона (Беллавина), протоиерея Иоанна Кронштадтского, наставника царской семьи Григория Распутина и Патриарха XVII в. Никона (Минова). «Деяние» подписали «епископы» Исаакий (Анискин), Иларион (Светлов) и Антоний (Ильичев). Мотивация «причисления» к лику святых Григория Распутина была проста:
«Известность святого мученика Григория (Распутина) среди народа Божьего в России, как наставника будущих Царственных новомучеников и исповедников, сделала его ходатаем перед православным царем за народ русский, страдавший от искушений и сму-щений, посеянных масонами разных толков.
Бессеребренник и чудотворец, друг Царской Семьи, Григорий Распутин встал на пути разрушения богоустановленной православной царской власти в России и поэтому, как показывают исторические свидетельства участников, он был убит в результате за-говора масонской ложи, чем и прославил Русскую Церковь в апокалиптическое последнее время» .
Как видим, «старца» убили вездесущие масоны, стремившиеся к разрушению вели-кой России. Убийство Распутина ставится в один ряд с гибелью царской семьи (хотя об этом напрямую не говорится), он называется чудотворцем. Насколько мне известно, это первый случай «канонизации» «старца» православными маргиналами, не признающими священноначалие Русской Православной Церкви. Вскоре истовые (не по разуму) почита-тели Николая II, вовсе не желающие противопоставлять себя Московскому Патриархату, также начали разговоры о святости «старца». Вопрос канонизации царской семьи стали рассматривать непременно в контексте «распутинской» темы. Своя логика в таком ходе мысли была: Григорий Ефимович считался другом царской семьи, его глубоко уважали и почитали (особенно императрица Александра Федоровна), воспринимая подлинным носи-телем православных традиций русского народа.
Однако подобные рассуждения только на первый взгляд кажутся верными. Ведь одно дело — христианское отношение венценосца к своим тюремщикам после отречения 2 марта 1917 года и, выражаясь церковным языком, страстотерпческая кончина, другое — политическая деятельность государя, идеализация которой стала бы явной ошибкой. Для апологетов царя-мученика это было неважно. История последнего царствования для них — безусловный пример христианского подхода к политике. Следовательно, все политиче-ские оппоненты государя — изначальные преступники, а все те, кого он считал правыми — правы. На таком фоне Распутин должен был занять достойное место. Советские схемы оказались востребованными, только «плюс» поменялся на «минус». Предреволюционную историю стали рассматривать как борьбу света и тьмы.
Экстравагантность этой игры была наиболее отчетливо продемонстрирована мос-ковским журналистом А. А. Щедриным, организовавшим в январе 1990 года «Православ-ное Братство Царя-Мученика Николая». В начале 1990-х годов Щедрин под псевдонимом Николай Козлов активно публиковал «Опричные листки» и компилятивные сборники, по-священные доказательству «жидо-масонских» корней революции и святости таких героев как Григорий Распутин. Так, в 1994 году увидела свет книга «Друг царей», большую часть которой составили избранные места из переписки императора Николая II с супругой: ра-зумеется, посвященные Распутину. Для Н. Козлова сибирский странник — великий ста-рец, «ритуально» убитый врагами православия. Воинствующий антисемитизм — вот тот стержень, на котором крепится вся эта нехитрая конструкция. «Злоумышленным коварст-вом жидов человек Божий, ближайший советчик и друг царской семьи Григорий Распутин был превращен в козла отпущения за измену русского народа Православию и своим Госу-дарям», — писал Н. Козлов. Связь убийства Распутина с последующим убийством цар-ской семьи — эта мысль проходит и через другие, апологетические в отношении «старца» работы его почитателей.
Апофеозом абсурда можно назвать объемную книгу Т. И. Гроян (ныне — схимонахини Николаи) «Мученик за Христа и за Царя: Человек Божий Григорий. Молитвенник за Святую Русь и Ея Пресветлаго Отрока» (М., 2000). Автор стремится доказать, что Распутин — народный праведник, духоносный старец, чудотворец и тайновидец будущего. Для Т. И. Гроян Распутин — первый новомученик и исповедник, уничтожение его тела на костре — предзнаменование предания огню и царских тел. Сжигание тела Распутина в марте 1917 года — отдельная тема, тоже мифологизированная. Об этом идет речь в книге А. В. Терещука. Сейчас стоит обратить внимание на то, что разговор о праведности сибирского странника ведется лишь в контексте разговора о царской семье. Более того, Григорий Распутин называется пророком и вместилищем Божественной благодати. «Святому Царскому Семейству и Человеку Божию Григорию дано было Господом пострадать, дабы очистить от терний и плевел Россию», — заявляет Т. И. Гроян. Это — главная мысль, без которой рушится вся созданная ею конструкция. Православная Россия, император и его семья, их Друг: все звенья прочно соединены, убери одно — и возникнет необходимость по-новому осмысливать историю последнего царствования, по-новому ставить вопрос о том, чем была и чем казалась старая императорская Россия. На это апологеты неспособны. Итак, миф продолжает жить, получая в последнее время даже художественное оформление. Доказательство сказанному — альбом знаменитой певицы Жанны Бичевской «Мы — русские» (2001), который можно приобрести даже в некоторых церковных лавках. «Царская» тема — основная тема альбома. Но интереснее то, что певица не забыла и о Распутине, посвятив ему отдельное произведение. Стихи и музыку написал Геннадий Пономарев. Вот эти примечательные строки:
Из села Покровского на Туре глубокой
Пробиваясь к Господу сквозь нещадный век
Шел с котомкой, посохом, легкою походкой
По России Божий человек.

Смотрит небо звездное русским синим оком
В чутком сердце путника благодать и тишь
Белая березонька молится под боком
В чистом поле зорьку не проспишь

Припев:
Странник одухотворенный
Вышел к Богу налегке
Мученик Григорий Новый
Русский старец с посохом в руке.

Все гоненья лютые прожил не по книге,
Получив от Господа свой венец в крови
И три года тяжкие проносив вериги
Заменил веригами любви.

На святые подвиги враг поганый злился,
Словно на разбойника клевету воздвиг
Ты ж, пылая свечкою, Господу молился
Боже правый, сохрани своих.

Припев.

По святым обителям сколько было пройдено
Жаждою и голодом добыто не зря
Надо всем на Родине жить любовью к Родине
И стоять за батюшку Царя.

Царскою фамилией радостно встречаем
Другом величаем был семьею всей
И от смерти чаемой их мольбой спасаем
Светозарный отрок Алексей.

Припев.

Не узнали ангела в путнике убогом
Бедному изгнаннику рай отверз врата
Скорби и гонения — это дружба с Богом
А любовь — несение креста.

Есть в углу молитвенном чудная икона
Праведник умученный за Царя и Русь.
Перед этим образом я кладу поклоны
И в слезах за Родину молюсь.

Припев.

Чудотворец с посохом в руке,
Русский старец с посохом в руке .
Итак, желание видеть в Распутине великого русского старца — Григория Нового не только не ослабевает, но все более и более крепнет. Истовых его почитателей не так уж много, но важна сама тенденция. Созидание мифа о святости Распутина идет тем актив-нее, чем активнее в псевдопатриотическом ключе пересматривается общая история пред-революционной России. К мифу о Распутине добавляются другие, никак не связанные с ним, например, о черной сотне как об идейной силе, боровшейся с беззаконием и смутой в России. Разумеется, дело не отношении к черной сотне, а в подходе к исследованию про-блемы: стремление ученого стать адвокатом прошлого всегда опасно и приводит к созда-нию новых идеологических схем, где «оклеветанное» вчера заменяется сегодняшней разо-блачительной реабилитацией.
В сложившихся условиях борьба с мифотворцами далеко не всегда бывает резуль-тативной. Апологеты дореволюционного прошлого, конечно, не могут считаться созна-тельными фальсификаторами прошлого. Их стремление «восстановить правду» в боль-шинстве случаев вызвано желанием доказать (и показать), что эпоха императора Николая II на протяжении десятилетий понималась совершенно неверно, искажалась в угоду идео-логическим принципам богоборческой власти. Однако именно это стремление часто заво-дит в религиозный тупик, выход из которого видится в переосмыслении жизни последнего русского императора и близких ему людей . В подобном психологическом контексте, ду-мается, можно понять явление, которое в современной православной богословской и пуб-лицистической литературе получило наименование «ереси царебожия».
Канонизация царской семьи состоялась в 2000 году на Архиерейском Соборе Рус-ской Православной Церкви. Члены семьи были прославлены как страстотерпцы и мучени-ки. Почти за четыре года до того, в 1996 году, Синодальная комиссия Русской Православ-ной Церкви по канонизации святых опубликовала специальный сборник материалов, свя-занных с вопросом намечавшейся канонизации. Понимая все сложности предстоящего ак-та, иерархи внимательно исследовали различные проблемы, решавшиеся в период царст-вования Николая II. Итогом работы стал проект Деяния, в котором говорилось, что «Ни-колай Александрович был последним православным Российским монархом. Он и его Се-мья были убиты прежде всего как носители идеи православной монархии. Но и жертвы политических убийств могут почитаться святыми страстотерпцами, поскольку в оценке Церковью всякого события важнейшим является духовное и нравственное о нем сужде-ние» .
Предварительно члены Синодальной комиссии, среди прочего, рассмотрели и во-прос об отношении царской семьи к сибирскому «старцу», указав, что «император оказал-ся не в состоянии противостоять воле императрицы, истерзанной отчаянием из-за болезни сына и находившейся в связи с этим под зловещим влиянием Распутина — как дорого пришлось впоследствии заплатить всей семье за это!» . Столь аккуратные заявления, тем не менее, не смогли повлиять на сознание тех, для кого Николай II был «царем-искупителем», принявшим на себя грехи русского народа. Полемика с такими почитате-лями последнего русского самодержца ведется довольно активно .
Убежденные в «искупительном подвиге» императора Николая II, как правило, яв-ляются почитателями сибирского «старца», для которых он — еще и тайный иеромонах. Не случайно, на «иконах», написанных новыми «распутинцами», Григорий Ефимович изображается с наперсным крестом и в монашеском (схимонашеском) одеянии. Статьи консервативных церковных деятелей, выступающих против культа Распутина , принципи-ально ситуацию не меняют, как не изменило ее и выступление Патриарха Алексия II, в декабре 2001 года заявившего о том, что сторонники канонизации Ивана Грозного и Гри-гория Распутина — если они действуют осознанно — провокаторы и враги Церкви .
Абсурд доходит до того, что в буклетах «монархистов-распутинцев» переплетают-ся воедино почитание царской семьи, борьба с индивидуальными налоговыми номерами (ИНН) и подчеркивание духовных достоинств сибирского «старца» . Время не снимает «распутинской» темы с повестки дня, наоборот — с каждым годом миф о «святом старце» получает все большее распространение. В октябре 2004 года на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви вопрос о личности Распутина рассматривался специально. Тогда же было заявлено: «инициаторы этой канонизации [канонизации Распутина — С. Ф.], не могут не сознавать, что само обсуждение такого прославления способно вызвать (и уже вызвало) смущение среди православных верующих, ведет к соблазну и дискредита-ции самой идеи канонизации святых…» .
Впрочем, не только в православной среде личность Григория Распутина вызывает острые споры и провоцирует конфликты. Желание «анатомировать миф» выказывают и вполне респектабельные ученые, глубоко знающие эпоху императора Николая II. Стре-мясь разоблачить сложившиеся за годы мифы о Распутине, эти ученые сами, к сожале-нию, выбирают позицию обличителей критиков «старца». К примеру, называя Распутина «духовным авторитетом», некоторые исследователи заявляют, что «старец» искусился, став гостем дорогих столичных особняков. Ранее же «он выступал в своем исконном обра-зе утешителя и наставника».
Что сие значит — понять непросто. Так же, как осмыслить недавно прозвучавшее заявление о том, что «распутинский портрет — продукт творчества петербургского ари-стократического бомонда. Все же остальные — политики, журналисты, историографы — добавляли лишь детали, делали лишь отдельные “пейзажные мазки”». В данном контексте «бомонд» воспринимается в качестве главного виновника появления на свет Божий того образа Распутина, который закрепился в исторической памяти поколений. Но столь сме-лое утверждение требует дополнительных пояснений: кто входил в состав «аристократи-ческого бомонда» и вообще, что это такое? Среди титулованных противников «старца» была, например, сестра императрицы — великая княгиня Елизавета Федоровна. Как ее воспринимать — как представительницу «бомонда» или по-другому? А может быть «бо-монд» — это вхожие в императорский дворец аристократы, отказавшие Распутину в при-знании? К тому же, почему, говоря о Распутине — друге царской семье, не затронуть спе-циально и вопрос о предшествующем друге — «лионском магнетизере» Филиппе, его ведь тоже многие (включая императрицу Марию Федоровну) не признавали? Все эти безответ-ные вопросы — камни в основание нового (старого) мифа о Распутине.
В подобных обстоятельствах оправданным оказывается изучение жизни сибирско-го «старца» не только с исторической (в том числе историко-церковной), но и с социаль-но-психологической точки зрения. Понять Распутина невозможно без знания крестьян-ской России, психологии «человека земли». В свою очередь, понять эту психологию воз-можно, лишь рассмотрев жизнь человека в контексте социума. На это, думается, и наце-лена книга А. В. Терещука. Автор рассматривает окружающих «старца» людей — как вра-гов, так и друзей, — объясняя мотивацию их поступков. Такой подход — несомненный вклад в демифологизацию образа.
Но возможно ли спокойное обсуждение «распутинской» темы в принципе? Воз-можно ли изучение судьбы «друга царей» вне идеологического контекста? Ведь известно, что в идеологии новейшего времени понятие мифа используется для обозначения различ-ного рода иллюзорных представлений, оказывающих воздействие на массовое сознание. А можно ли с помощью рациональных (логических и добытых эмпирическим путем) аргу-ментов бороться с иллюзией? Вопрос очевидно риторичен. Рациональные аргументы не помогут победить устоявшиеся представления, например, о святости Григория Ефимови-ча. Мифы невозможно разоблачить, но их можно изжить, точнее сказать — попытаться изжить. При этом успех никто не гарантирует.
Очевидно, что рождению распутинского мифа во многом способствовало соедине-ние в его фигуре противоположных черт — сочетание несочетаемого. На фоне социально-психологической нестабильности предреволюционной России появление человека, вхоже-го в царский дворец и одновременно остававшегося обыкновенным крестьянином со все-ми его достоинствами и недостатками, выглядело необычно. Крестьянин, дающий советы самодержцу — это масштабнее самой смелой народной сказки. Как здесь не родиться ми-фу! Не случайно, еще в советские времена появлялись люди, желавшие переосмыслить феномен «старца» в художественном творчестве и обращавшие внимание именно на со-единение в его персоне добра и зла. Один из таких авторов — А. А. Широпаев, поэт и публицист праворадикальных взглядов, в 1986 году написал «поэму Сверх-России» под названием «Радение» . Начиналась поэма следующими строфами:
Хватит осуждать Распутина!
Хватит!
Он был обновленьем России и мира,
Русский мессия,
Христос,
Пахнущий конским краденым потом,
Пан,
Прошедший через сектантскую мудрость,
Удаль,
Аполлон-Григорий с цыганским глазом-дулом,
Пахнущий порохом темного духа,
В волосатых лапах несущий нам чашу Полноты Жизни,
Полноты Жизни,
Без разъедающих ЗА и ПРОТИВ,
Цельной, как сивушный глоток и оргазм…
и так далее.
История так сложилась, что Григорий Распутин продолжает притягивать к себе внимание многих людей, интересующихся прошлым России. Отношение к «старцу» сего-дня — своеобразная «лакмусовая бумажка», с помощью которой сторонники святости Распутина, равно как и непримиримые критики «старца», проверяют «правоверие» друг друга. Прежде всего, по этой причине работы о Распутине являются оружием тех, кто до сих пор воспринимает себя в качестве адвоката или обвинителя сибирского странника.
…Каков же итог? На первый взгляд, он не внушает оптимизма: историческая дав-ность для Григория Распутина, увы, до сих пор не наступила. Но из этого вовсе не следу-ет, что «святочную» литературу о нем будут читать с большим интересом и вниманием, нежели серьезные и спокойные исторические исследования. В конце концов, культура чтения тоже воспитывается. Книга А. В. Терещука, думается, будет служить реализации и этой задачи. Изживание максимализма прежних (советских) лет станет, убежден, лучшим лекарством против любых форм апологетики, не важно — политической или религиозной. А вот это уже может вызывать оптимизм.

С. Л. Фирсов

Много лет занимается энциклопедической работой. С 1991 года возглавлял историческую редакцию трехтомного «Российского гуманитарного словаря» (СПб., 2002). В настоящее время является ответственным редактором энциклопедии «Три века Петербурга: XIX век» (вышло четыре тома). Под редакцией А. В. Терещука вышло более тридцати книг, в том числе энциклопедия «Русские в Северной Америке» (СПб., 2005). Ныне — главный редактор военно-исторического журнала «Новый Часовой», историко-документального альманаха «Русское прошлое», лингво-культурологического журнала «Studio». Продолжает преподавательскую деятельность, является доцентом филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета, читает курсы «Мифология русской истории и культуры», «Отечественная история», «История и культура русского зарубежья». Участвует в реализации кино- и телепроектов, автор сценариев двух документально-публицистических фильмов.