* * *
Я здесь не случайно. Обман,
Что мне не отпущено крова.
Мне выделен горький стакан
Тяжелого русского слова.
И я, обрусевший давно,
Не ведая отчего корня,
Зубами стучу о стекло,
Сжигая высокое горло.
* * *
Скупо данные от Бога
Три подарка, скорый гость,
Вручены тебе с порога:
Жизнь, Дорога и Погост.
И покуда сердце бьется
И надеждою горит,
Первый — врет, второй — смеется,
Третий правду говорит.
* * *
Один в вечерней тишине,
Не нужный никому,
Он шел по заспанной земле,
А небо — по нему.
Тяжелый, вязкий шаг небес
Он ощущал спиной,
И он хотел укрыться в лес,
Но был ландшафт иной.
Стояли долгие луга
Без признаков лесов,
И вдалеке дрожала мгла
Сырых бродячих псов.
И сов шуршание во тьме
Он слышал над собой,
И пустоту сжимал в руке,
Как посох вековой.
И так он продолжал идти,
Не помня никого,
И правда выбора пути
Не трогала его.
* * *
Ни росс не отыщет этот ответ,
Ни гунн, ни галл и ни гот —
Я знаю, чем выгоден этот свет,
Потому — что я видел тот.
Там пропитана злобой каждая пядь
И в чести романс "Журавли".
Четырьмя океанами не объять
Гордыню этой земли.
* * *
Автопортрет в оконной раме:
Один — смешней не отдалить...
Сквозит осенними кострами,
И это не с кем разделить.
Всё пополам: вино, квартира.
Но образ и познанье мира
Ни с кем не разделить. Ни с кем.
Да просто — не с кем. Тщетен поиск.
И мудр, кто знал, но не сказал...
Мне не с кем в пригородный поезд
Спешить на Северный вокзал.
* * *
Присядь к столу, придвинь стакан
И пей за боль побед,
И преломи нелегкий хлеб
Неласковой рукой,
Пока в углу сырой туман
Не развернет свой бред,
Где одиночества обет
Мстит пулей и строкой.
Веди неспешную гульбу,
Пройми до потрохов
Вином замшелое нутро
И прошлым не божись.
Качай ветвистыми на лбу
До третьих петухов,
Пока не отворят метро,
Как дверь в другую жизнь.
* * *
Талант — скорей изъян,
Чем Божия подачка.
Стоит такая качка —
Не сыщешь горизонт.
Но если есть резон
(Коль память не трюкачка)
Возвысить сей изъян —
Ты, — с жизнью на рожон,
Забудь корысти крест
И звонкую монету,
Не помни слова "враг",
Отринь глагол "люблю".
За все платя собой,
Готовь себя к ответу,
Нащупывай строку —
Плети себе петлю.
ДОСТОЕВСКИЙ
Потели окна в канители
Перемещений фонаря.
Был ощутим озноб метели
На льдистом теле февраля.
Вожжа с крюком искали шеи,
И пальцы крючило к курку.
Скользила ночь. Сквозило в щели.
И бес гулял по потолку.
* * *
Не мудрствуй лукаво, простак.
Раек не означится раем.
Подкинем дежурный пятак,
На завтрашний день загадаем.
Историю лепит рефрен,
И суть перемен — повторима.
Пугает новаторский крен
Империю Третьего Рима.
Горчит наше время, горчит,
Былыми приметами гложет.
И тот, кто нам правду кричит,
До нас докричаться не может.
* * *
Измененье размера и есть признак роста
Духа — это по сути просто,
Ибо ямб и хорей не вмещают боле
В свою строфику перерожденье боли,
Ибо ты — вне ее, за ее вращеньем,
За ее чертой, где и мысль о мщеньи
Вызывает не ужас, а лишь усмешку
Состраданья и взгляд короля на пешку.
Ритм размера меняет разум и зренье,
Заражает зоркостью: разоренье
Гнезд гнилых — не внушает тоску о доме:
Бред об очаге и ночной истоме, —
А дает возвыситься над пустыней
Самого себя и парить отныне,
Проносясь, родные, над вашей чащей,
Чтоб прощать пристрастней, молиться чаще.
* * *
Видно, тучу — не сдунуть,
Не отмыться в золе.
И не хочется думать
О добре и о зле.
Кто ты, медью звенящий,
Коли нос в табачке,
Неуклюже сидящий
У судьбы на сучке?
Кто ты, Божия птаха —
Дождевой паучок,
От бесстрашия страха
Подломивший сучок?
* * *
Я поднимаюсь по склону дня,
Опускаясь в душный закат.
Моя родня обступает меня,
Как и века назад:
Безносый ветер скулит в ночах,
Безглазое эхо — бдит,
Безмолвная даль — поглощает страх,
Безрукая тьма — грозит.
И ясно, что Бог не входил в этот зал,
Или просто про все забыл?
Он пришел бы, конечно, если бы знал,
Он знал бы, если бы был.
А впрочем, к чему бить в ладони лбом
Оттого, что кто-то молчит?
Сердце тоже стучит, не зная о том,
Как четко оно стучит.
Я не спешу, ибо я не отстал,
А вечность — не догоню.
И пока я не все из отпущенных слов сказал,
Я кое-что говорю:
Говорю, что когда я сойду с тропы,
Растворившись на склоне дня,
Кто-то новый примет мои черты
И продолжит путь за меня.
* * *
За то, что бока у меня в синяках
И горько страшит неизвестность,
За то, что окреп на твоих сквозняках —
Спасибо, российская местность.
Где храм без креста и домишки без труб,
Где век не отыщешь дорогу —
Немая молитва с обветренных губ
Восходит к незримому Богу.
Прости меня, Боже, я вечно неправ
И жил — ничего не умея.
Я знал только запах ржавеющих трав
И лай автомата у шеи.
Свобода и воля, тюрьма и полон —
Извечная русская чаша.
Ее нам и пить. За нее и поклон.
Какой ни случилась, — а наша.
Спасибо. Не вышло святого огня
Менять на махорку сало.
Нечистая сила — губила меня,
Но чистая сила — спасала.
Я многих любил, да немногих хранил,
А грех — и без умысла — черен,
И негде молится. Нет отчих могил.
А мной — не посеяно зерен.
Я часть этих бредней, где литр — казна,
А самый желанный — цвет крови.
На этой земле убивают без зла,
А любят — совсем без любови.
И все же, спасибо. Уже на краю,
Готовый сорваться, скатиться,
Молю, сохрани эту Землю мою
И всех, кто на ней суетится.
