ГОЛЕМ

У Мамлеева много «физиологических», бытовых моментов, хорошо прописанных. Там я могла позволить себе ироническую интерпретацию, а в случае с Майринком — нет. У Майринка же совершенно нет чувства юмора. Поэтому я ощущала большую ответственность.
Отец упрекает, что я время от времени ухожу в патологию. У меня действительно ярко выражен элемент органики: мясо, плоть с прожилками, всё объемное. Я очень люблю живую фактуру. Вот, например, китайская капуста — у нее листья такие живые, там каждая венка проступает. Я эту китайскую капусту даже есть не хочу, хотя она очень вкусная. Она меня интересует не как продукт питания, а как продукт красоты. Потому что это живое органическое кружево. Я старалась нащупать эту органическую ткань и у Майринка, когда иллюстрировала его. Труднее всего мне давались иллюстрации, где нужно было делать лицо. Вот, например, изобразить Голема было просто — я его примерно таким косоглазым и представляла. Трудно было найти образы Мириам, Ангелины, Ляпондера… Здесь я консультировалась с мамой, поскольку она великолепный портретист.
Кстати, меня очень удивила внешность Густава Майринка. Я прочитала почти  все его произведения, но портрет увидела только в прошлом году. До этого совсем не таким его представляла. Он внешне вполне симпатичный человек, но похож на какого-то пожилого почтальона. А я представляла утонченный тип вроде Оскара Уайльда или Кафки. Поначалу я не могла решить, в какой технике это делать — в цветной или в черно-белой. Всё-таки Майринк очень много уделяет внимание цвету. Например, существо, являющееся к главному герою с зернами, имеет вместо головы светящийся голубой шар… Я поняла, что без цвета обойтись невозможно. Я использовала смешанную технику: карандаш, масляная пастель, кое-где шариковая ручка, тушь, коллаж.
Я не считаю себя такой persona grata, чтобы рассуждать о «Големе». Мое скромное дело было создать иллюстрации. Этим я выразила мое отношение к «Голему» и к его автору — великолепному Густаву Майринку.

Доротея Шемякина
13 марта 2008 г., Афины

Доротея Шемякина родилась 9 мая 1964 года в Ленинграде, в семье художников
Михаила Шемякина и Ребекки Модлен. Художественное образование получила у родителей, которые помогали дочери с раннего детства проявить дар рисовальщика. По их словам, первый рисунок Доротея сделала в двухлетнем возрасте. В 1968 году, когда художнице было четыре года, она участвовала в международной выставке детского рисунка в Русском музее (Ленинград). Здесь не обошлось без казуса: устроители выставки были настолько восхищены работами девочки, что первоначально предполагали отвести для них целый зал, сделав своего рода «выставку в выставке», однако партийная комиссия, прибывшая осматривать уже подготовленную экспозицию, усмотрела в рисунках Доротеи «детский формализм». В результате работы были сняты и Доротея участвовала в выставке лишь одной или двумя из них в витрине.
Семья жила в коммуналке на Загородном проспекте, 64, на шестом этаже, с прекрасным видом из окна. Из детских впечатлений Доротее особенно запомнились частые походы в музеи с родителями, прогулки по городу с мамой. «Мне нравилось в Петропавловке, у Адмиралтейства. Особенно запомнился Казанский собор. Там была камера пыток и кабинет алхимика — о, это был номер один! Меня так тянуло туда, так хотелось туда залезть! Все эти фигуры, эти колбы, сосуды — я до сих пор это обожаю. И сейчас у нас в доме я делаю нечто подобное. Странно, я выехала оттуда в семь лет, но Питер до сих пор у меня в сердце» (Стиль и дом (Киев). 1997.
Май–июль. С. 73).
Летом 1971 года Доротея с матерью эмигрировали. По приглашению владелицы галереи и легендарной певицы Дины Верни они прибыли во Францию и обосновались в ее загородном доме. Спустя пять месяцев к ним присоединился выдворенный из СССР Михаил Шемякин. В 1976 году Доротея была самой молодой участницей представительной выставки современного русского искусства («La peinture russe contemporaine») во Дворце конгрессов в Париже, организованной А. Глезером и М. Шемякиным. Выставка включала в себя 502 работы русских независимых художников; Доротея выставила тогда 19 своих работ.
Первая персональная выставка Доротеи Шемякиной открылась в 1980 году в галерее Нахамкина (Нью-Йорк) за день до шестнадцатилетия художницы. Пятьдесят композиций, представленных на выставке, были раскуплены в первые пять дней. Работы художницы, по манере разительно отличающиеся от работотца, удостаиваются лестных отзывов известных критиков и искусствоведов, большое интервью с ней печатают П. Вайль и А. Генис в «Новом мериканце» (1980. 16–22 мая). К этому времени художница вступила в новый этап творчества и заставила судить о ней уже не как о рисовальщице-вундеркинде, а как о сложившемся мастере с уникальным художественным миром. Отличительной чертой ее работ становятся подчеркнутая телесность, гипертрофированность органических форм, напряженная пластическая деформация узнаваемых образов в сочетании с фантасмагорической, остро экспрессивной трактовкой сюжета. Главными темами становятся фантомы мегаполиса, органические монстры техногенной эры (серии «После Третьей мировой войны», «Протеи» и др.). Художница словно пытается посмотреть на наш мир за пределом времен, сквозь искажающую призму грядущей катастрофы, запечатлеть плоть мира — либо разъятую, либо преображенную вечностью. Несколько раз х удожница обращалась к книжной графике. В 1993 году в Италии вышло коллекционное издание «Tauromachie» (Torino: Stamperia artistica nazionale, [1993]), в 2001 году в Нью-Йорке был выпущен сборник рассказов Юрия Мамлеева «Голос из ничто» (New York: Apollon Art Research Foundation, 2001). Жутковато иронические, гиперреалистические сцены коммунального быта в иллюстрациях к рассказам Мамлеева один из критиков сравнил с беспощадным гротеском позднего Гойи. В 2000 году в Афинах вышла книга для детей «Страна, где не общипывали ромашки» греческой писательницы Олимпии Орсаниду-Коретси. «Голем» Густава Майринка — четвертая работа Шемякиной в жанре оформления книги.
Отдельные иллюстрации художница делала для парижского журнала «Эхо» (1980. № 2) — рисунок к рассказу О. Григорьева «Летний день», «Королевского журнала» (Нью-Йорк), среди других художников иллюстрировала книгу югославского писателя-диссидента Йоко Йовичича «Drape de son histoire» (Paris, 1988).
Параллельно с живописью и графикой Доротея Шемякина время от времени обращается к прикладному искусству. На второй персональной выставке в галерее Академии Спенсертауна (штат Нью-Йорк) она представила оригинальные ювелирные украшения. В начале 2000-х годов по заказу двух престижных ювелирных магазинов в Афинах разрабатывала дизайн пасхальных яиц. В 1983 году Доротея Шемякина переехала в Грецию (первое время они вместе с матерью жили на острове Идра). Именно в Греции в ее работах появился цвет: до этого была только монохромная графика и живопись — белыми красками на черном фоне. Именно в Греции неожиданно для всех Доротея освоила ремесло… каменщика и стала строить дома, что воспринималось друзьями в лучшем  случае как причуда талантливой художницы. Очевидно, на этом выборе, кроме нежелания следовать жизненным стереотипам, сказалось и «наследственное упрямство» (характеристика М. Шемякина). В настоящее время художница снова целиком отдает себя живописи. С 1986 года она живет в Афинах. В общей сложности у Доротеи Шемякиной состоялось пять персональных выставок:
Gallery Eduard Nakhamkin Fine Arts (New York, Los Angeles), 1980;
Spencertown Academy Arts Center (Spensertown, N. Y.), 1992;
Galerie Marie-Therese Cochin (Paris), 1992;
Galerie Carpentier (Paris), 1994. «La Tauromachie de Dorothee Chemiakine»;
Galerie Ios (Athe` nes), 2004.
Она приняла участие также более чем в двадцати групповых выставках; нередко —
в творческом альянсе с отцом (привожу лишь некоторые):
О художнике этой книги
Asylum Gallery (Ghent, N. Y.), 1993;
Mandarin Oriental Fine Arts (Hong Kong), 1995
или совместно с матерью:
Galerie Costakis (Athe` nes), 1988;
Galerie Jean-Paul Villain (Paris), 1989;
Галерея «Крымский вал». Центральный дом художника (Москва), 1993 (Ребек-
ка, Доротея и Михаил Шемякины);
Michael Kisslinger Gallery (New York), 1994;
Национальный художественный музей Украины (Киев), 1997 (Ребекка, Доротея
и Михаил Шемякины).

А. Дмитренко

Давид Исаакович Выгодский (1893–1943) — один из многих деятелей русской культуры первой половины XX века, судьба которых сложилась трагически. Начинал он в 1910-е годы как поэт и литературовед, в свое время был известен как вдумчивый критик, тонкий знаток русской поэзии, одним из первых оценивший творчество Анны Ахматовой, Николая Гумилева, Осипа Мандельштама. В 1919 году, «на пятом году беспрерывного кровопролития», написал пророческие строки: «Мы все обречены на боль. / Нам всем начертано страданье...» С середины 1920-х годов работал в области литературоведения, в основном западного, в качестве редактора и переводчика с тридцати новых и древних, западных и восточных языков.
Выгодский родился 22 сентября 1893 году в Гомеле в семье банковского служащего. Когда ему было четыре года, в результате несчастного случая погиб его отец Исаак Львович. Кроме Давида, в семье остались брат Лев шести лет и сестра Эсфирь двух лет. Детей и их мать Двосю Яковлевну приютил дядя Семен Львович Выгодский, у которого самого было восемь детей. Это был образованный человек, его дом был своего рода культурным центром Гомеля: есть сведения, что Семен Львович организовал публичную библиотеку в городе. В семье любили и знали литературу. Кроме обязательных в гимназии немецкого, французского, латинского языков, дома дети изучали английский, древнегреческий, древнееврейский. В 1912 году Давид закончил гимназию с золотой медалью.
В том же году Давид Выгодский поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, через год перевелся на историко-филологический, который окончил по романо-германскому отделению в 1917 году. В автобиографии он сообщает: «В университете работал в основном в области романских литератур — испанской в первую очередь, но не ограничивался этим, систематически работал и в области русской литературы (у С. А. Венгерова) и античной (у Ф. Ф. Зелинского) и отчасти занимался восточными языками — санскритом, арабским... Вспыхнувшая (в 1914 г.) война дала первый толчок к серьезным политическим раздумьям, которые постепенно привели меня к так называемому “товариществу”: эти настроения сблизили с редакцией организованного Горьким в конце 1915 г. журнала “Летопись”. В журнале сотрудничали: И. Бунин, М. Пришвин, И. Вольнов, Ю. Тынянов, В. Шкловский, Б. Эйхенбаум, Л. Рейснер и другие. В отделе «Наука и философия» — К. А. Тимирязев, М. Н. Покровский».
Если судить о Выгодском этих лет по его многочисленным публикациям, ясно одно — он интересуется литературой всех времен и народов, языками, театром, музыкой, живописью, но совершенно далек от политики. В редких случаях жестокая действительность врывается на страницы его статей как фон, на котором происходит то или иное событие. Например, статья «Огюст Роден», написанная в первые недели после октябрьского переворота, начинается так: «В наши дни, когда гибнут миллионы жизней, когда на кровавых полях уничтожаются великие художественные ценности, когда наши собственные вандалы грабят художественные сокровищницы и рвут в куски драгоценные полотна, казалось бы, трудно кого-нибудь вывести из состояния равновесия известием о смерти художника».
В конце 1917 года Выгодский поехал на родину — в Гомель, к матери. «Боясь оставить мать одну перед наступавшими немцами», он оставался в Гомеле все время «неметчины». Занимался педагогической деятельностью, писал.
В 1922 году в Гомеле вышел в свет его единственный поэтический сборник «Земле». В том же году он вернулся в Петроград и поступил на работу в издательство «Всемирная литература». Одновременно выполнял переводы для Иностранного отдела Петроградского отделения Госиздата, занимался литературной и научной работой в Институте языков и литературы Запада, Институте речевой культуры и др., сотрудничал в ряде литературных журналов.
Поселился он в Доме искусств, на углу Невского и Мойки, в бывшем особняке купца Елисеева. «Диск» (так называли его современники) населяли энергичные деятели русской культуры, которые в эти голодные послереволюционные годы пропагандировали искусство, устраивали концерты и выставки, издавали книги, альманахи.
Несмотря на неустроенность быта, голодные пайки, обитатели «Диска» чувствовали себя дома: их связывала общность судьбы, желание творить новую культуру, ведь на первых порах многие искренне верили, что наступила новая эпоха и отныне никто не вправе диктовать художнику.
Михаил Слонимский вспоминает о Д. Выгодском: «Трудился он неутомимо. Жил он в <...> Доме искусств, и вечерами допоздна горел свет в его комнате, а он сидел в легком пальто (шубы у него не было) за столом и работал, работал, работал. Вставал, прохаживался по холодной нетопленой комнате (дров у него не было), ежился, потирая руки».
В 1922 году Выгодский женился. Имя его жены Эммы Иосифовны Выгодской (1899–1949) впоследствии стало известно у нас и за рубежом как имя талантливой детской писательницы. После закрытия Дома искусств Выгодские поселились на Моховой, 9. Через год у них родился единственный сын Исаак. У Выгодских в эти годы бывали О. Мандельштам, М. Козаков, Б. Лавренев, Н. Тихонов, И. Эренбург, М. Зощенко, Е. Замятин, Ю. Тынянов, М. Слонимский, О. Форш, В. Шкловский, Е. Полонская; появлялись литераторы, приезжавшие из Испании и стран Латинской Америки: Сесар Вальехо, Рафаэль Альберти, Пла-и-Бельтрани и др.
Работать «не в узкопартийном смысле» становилось все труднее. 24 декабря 1928 года Выгодский записывает в дневнике: «Сегодня мне принесли из Гублита первый том Ахматовой. Выбросили 18 стихотворений. Все, где есть “Бог”, “Молитва”, “Христос” и т. д. Среди них лучшие». (Готовившееся двухтомное издание стихотворений Ахматовой так и не вышло.) А поскольку в стихах Выгодского тоже присутствовали и Бог, и молитва, и Христос, вычеркнутые отныне из жизни, писать можно было только для себя.
14 февраля 1938 года, когда Выгодский вернулся домой с писательского собрания, за ним приехали с ордером на обыск и арест. Его жену, вернувшуюся с того же собрания чуть позднее, в парадном встретили красноармейцы с винтовками. Еще одним «врагом народа» стало больше...
Арест Выгодского вызвал беспрецедентный в условиях сталинских «чисток» протест ряда писателей. Когда Э. И. Выгодской потребовались ходатайства для спасения мужа, обвиняемого в «подготовке террористических актов», друзья (Виктор Шкловский, Юрий Тынянов, Константин Федин, Борис Лавренев, Михаил Зощенко, Михаил Слонимский) дали свои поручительства.
Для Эммы Иосифовны наступили тяжелые времена. Отныне практически вся жизнь была связана с тюремными очередями. Там Выгодская встречала многих друзей по Союзу писателей: А. Ахматову, у которой был арестован сын, жен арестованных поэтов — Е. Заболоцкую, Л. Стенич-Большинцову и многих других.
Сохранились черновики отчаянных писем и телеграмм, направленных Э. И. Выгодской Сталину, Берии, Прокурору СССР, Военному прокурору, Особому совещанию, главарям ленинградского НКВД — Заковскому, Гоглидзе. Депутат от того района, где жили Выгодские, народная артистка Е. П. Корчагина-Александровская от себя написала Берии ходатайство с приложением писательских отзывов. Никто из руководства НКВД Выгодскую, конечно, не выслушал; из бюро пропусков она смогла по местному телефону поговорить с секретарем Берии, который сообщил, что Лаврентий Павлович начертал резолюцию: «Приобщить к делу, учесть при решении».
Действительно, «учли»: Д. Выгодский получил всего... пять лет лагерей, хотя одним из пунктов его «обвинения» был террор. Давид Выгодский еще до ареста был серьезно болен, за полтора месяца до заключения вышел из больницы, ему требовалась операция на почках. Операцию сделали уже в тюрьме. Находясь в Карлаге, Давид Исаакович изредка мог писать жене, иногда пересылая стихи, но не дождался освобождения, когда истек назначенный ему пятилетний срок. Последнее письмо от него жене отправлено 22 июля 1943 года, потом он замолчал...
В ответ на запрос демобилизованного офицера Выгодского о судьбе отца пришел невразумительный ответ из Исправтрудлагеря МВД «Р» № 2-27/200354. Потом было получено письмо, подписанное помощником начальника ОАГС УМВД ЛО, о том, что Д. И. Выгодский, «отбывая срок наказания, умер 27 июля 1943 г.». В 1957 году он был реабилитирован «за отсутствием состава преступления».
Выгодский — автор книги «Литература Испании и Испанской Америки: 1899–1929» (Л., 1929), а также многих переводов произведений испанских писателей, в их числе — Бенито Перес Гальдос («Донья Перфекта». Л., 1935), Висенте Бласко Ибаньес («В поисках великого хана». Л.; М., 1931; «Хутор». Л., 1935 и др.), Рамон Х. Сендер («Магнит». М., 1933), а также венесуэльский писатель Руфино Бланко Фомбона («Золотой человек». Л.; М., 1932). Изданы также выполненные Выгодским переводы с немецкого: «Голем» Густава Майринка (Пб.; М., 1922), «Грядущая война» Иоганнеса Роберта Бекера (Л., 1926) и др., в архиве Выгодского сохранились неизданные переводы — «Наука любви» Овидия, «Чудодейственный маг» Кальдерона, а также антология «Поэзия Латинской Америки».
Р. Шаглина