ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ

Карл I Стюарт был взят в плен, по приговору суда был признан тираном, изменником и врагом английского народа и в 1649 г. обезглавлен – к ужасу европейских монархов. В том же году страна была провозглашена республикой. Так завершилась Английская буржуазная революция – первая в цепи революций, сотрясавших Европу Нового и Новейшего времени.
Сегодня англичане готовятся отметить другое событие – 400-летие со дня рождения своего великого поэта – Джона Мильтона (1608–1674). Впрочем, творчество Мильтона давно уже перестало быть только английским достоянием: его лучшие создания переведены на все языки мира и вошли в плоть и кровь мировой, общечеловеческой культуры. Трудно сказать, как бы сложилась судьба поэта, если бы она не переплелась с событиями революции – иными словами: если бы ему не довелось посетить «сей мир в его минуты роковые».
       Джон Мильтон родился 9 декабря 1608 года в семье состоятельного лондонского нотариуса, близкого к пуританским кругам. Отец поэта, человек разносторонних интересов, тонкий ценитель искусства, сам сочинявший музыку, сумел дать сыну блестящее образование. Окончив одну из лучших лондонских школ, Мильтон поступил в Кембриджский университет. В 1629 г. он получил степень бакалавра, а еще три года спустя – степень магистра искусств. Последующие шесть лет он провел в Хортоне, небольшом поместье отца, всецело посвятив себя поэзии и научным штудиям. Мильтон был, безусловно, одним из образованнейших людей своего времени: он в совершенстве владел латынью и итальянским, читал в подлиннике древнегреческих и древнееврейских авторов, блестяще знал литературу Античности, Средневековья и Ренессанса.
В 1638–1639 гг. по обычаю состоятельных молодых англичан того времени Мильтон предпринял путешествие по Европе:  через Париж и Ниццу он достиг обетованной земли гуманистов – Италии. Глубокое знание культуры и языка страны способствовало сближению Мильтона с итальянскими поэтами и учеными. Неизгладимое впечатление произвела на него встреча с постаревшим великим Галилеем. Поэт подумывал также о поездке в Грецию, но вести о назревавших в Англии событиях побудили его поспешить на родину. «Я полагал, – писал он позже, – что было бы низко с моей стороны беспечно путешествовать за границей ради личного интеллектуального развития в то время, как дома мои соотечественники сражались за свободу»1.
Первый период творческой деятельности Мильтона, включающий в себя годы «учения и странствований»,   совпадает с предреволюционными десятилетиями (1620–1630-е годы). В этот период происходит становление поэта, формируются его вкусы и убеждения. Мильтон пробует силы в лирическом и драматическом жанрах: пишет стихи «на случай», торжественные элегии на латинском языке, сонеты, стихи на религиозные темы, небольшие пьесы-маски.  
_____________________________

1 The Prose Works of John Milton. In 5 vols / Ed. by J. F.A. St. John. London, 1848-1853. Vol. I. P. 256. – В дальнейшем ссылки на это издание  (PW) приводятся в тексте; римская цифра обозначает том, арабская – страницу.
       Главная особенность творчества молодого Мильтона – причудливое сочетание мотивов жизнерадостной, красочной поэзии Возрождения с пуританской серьезностью
и дидактикой. О пуританских симпатиях поэта свидетельствуют его стихотворные переводы псалмов, ода «На утро рождеcтва Христова» и многие другие произведения. В пуританизме его привлекают критика распущенности двора и монаршего произвола, проповедь духовной стойкости, мужественного противостояния злу. Однако враждебное отношение пуритан к искусству и театру с самых ранних лет было чуждо Мильтону. В стихотворении «К Шекспиру» он славит гений великого драматурга, подчеркивая тем самым свою духовную связь с его наследием.
Влияние традиций Возрождения и в то же время двойственность восприятия мира и человека, не свойственная ренессансным художникам, отчетливо проявляются в стихотворениях-«близнецах» «L’Allegro» («Веселый») и «Il Penseroso» («Задумчивый»). В этом философско-лирическом диптихе Мильтон контрастно сопоставляет два душевных состояния и – шире – два образа жизни человека. В «L’Allegro» изображен веселый и беспечный юноша, который гонит прочь меланхолию и славит Евфросину, одну из трех граций, олицетворяющих радости жизни. Юношу чарует красота природы, пение птиц, прелесть лугов и лесов; ему нравится наблюдать за работой селян, слушать их веселые беседы за кружкой эля. Столь же приятна ему жизнь в городе, он любит театр, его пленяют Шекспир и Джонсон. Душа юноши полна желаний, он жаждет ощутить полноту и радость бытия. «Il Penseroso» рисует образ человека серьезного, склонного к уединению и раздумьям. Он презирает веселье и приветствует «божественную Меланхолию». Его влечет тернистый путь познания. Подобно герою Кристофера Марло – Фаусту, он хотел бы покорить «демонов воды, огня, / Земли и воздуха, чья сила / Стихии движет и светила». Всю свою жизнь он готов посвятить изучению наук и искусств. Автор диптиха словно стоит на перепутье, размышляя, какому из двух укладов жизни отдать предпочтение. Молодой, жизнерадостный дух «L’Allegro» не чужд Мильтону, но его внутреннему настроению ближе вдумчиво-серьезное отношение к жизни «Il Penseroso».
К концу 30-х годов в творчестве Мильтона заметно усиливаются пуританские морализаторские тенденции; вместе с тем его произведения приобретают важный социальный подтекст. В аллегорической маске «Комус» (1637) автор восхваляет нерушимую, погруженную в себя добродетель, типичную для морального ригоризма пуритан. Злой дух Комус тщетно пытается соблазнить заблудившуюся в лесу юную Леди. Лес в пьесе символизирует запутанность человеческой жизни, Комус олицетворяет порок. Леди, воплощенное целомудрие, твердо противостоит искушениям, чарам и колдовству Комуса и выходит победительницей из поединка.
В образе Комуса угадывается та первозданная жизненная сила, необузданная энергия, которая была присуща поэтической стихии Возрождения. Но симпатии автора принадлежат в пьесе не Комусу, а Леди. Воспевая нравственную чистоту, Мильтон противопоставляет строгую мораль безудержной жажде наслаждений, выступает против того, во что практически выродился ренессансный идеал в дворянском обществе, где он стал оправданием аморальности, грубой чувственности, презрения к нравственным ценностям. Тема «Комуса» – тема испытания добродетели, вечного соперничества добра и зла – с новой силой звучит в позднейших творениях автора.
В последнем из крупных произведений первого периода – элегии «Лисидас» (1638) – Мильтон, скорбя о безвременной гибели друга, Эдуарда Кинга, размышляет о бренности жизни и о том, успеет ли он осуществить свои замыслы, оправдать высокое назначение поэта. Наряду с этим в «Лисидасе» ощущается растущее недовольство автора условиями современной общественной жизни. Устами апостола Петра, принимающего в рай душу Кинга, Мильтон произносит суровый приговор духовенству и епископальной церкви; эта гневная филиппика может служить своеобразным поэтическим эпиграфом к его трактатам 1640-х годов.
Во второй период своего творчества, охватывающий 1640–1650-е годы, Милтон, почти совершенно оставив дорогую его сердцу поэзию, выступает как публицист, идеолог индепендентской партии. Весь свой талант, энергию, все силы пламенной души художник-мыслитель отдает служению революции. После провозглашения Англии республикой Мильтона назначают латинским секретарем Государственного совета; на этом посту в течение нескольких лет он ведет дипломатическую переписку с иноземными державами. От напряженного труда слабеет зрение Мильтона. На советы врачей сократить работу он отвечает, что готов принести на алтарь свободы свои глаза так же, как прежде уже пожертвовал ради нее поэзией. В 1652 г. наступает полная слепота. Но и слепой, писатель продолжает служить республике, диктуя свои сочинения.
Публицистика Мильтона, универсальная по своему характеру, помогает лучше понять историческое своеобразие религиозно-политической борьбы его времени. Она не может быть осмыслена вне живых связей автора с эпохой, с ее свободолюбивым духом. В сознании писателя с необычайной живостью отразились противоречия в идеологии нового класса. С одной стороны, он возглавлял всенародное движение против монархии, против жестокостей феодального миропорядка, с другой – был ограничен религиозными представлениями своего времени и искал в Священном писании теоретическое оправдание борьбе против абсолютизма.
Социально-политическая мысль Англии эпохи буржуазной революции в значительной мере покоилась на истолковании Библии в духе идеалов раннего христианства: в ней видели проповедь равенства людей перед Богом, протест против деспотизма в любой форме. Мильтону как идеологу индепендентства был близок иконоборческий пафос протестантского учения. Однако догматизм и фанатизм наиболее рьяных поборников пуританства остались чужды писателю. Его религиозность была сродни религиозности великих ученых эпохи Возрождения – Эразма Роттердамского и Томаса Мора, воплотивших в своем творчестве идеи так называемого «христианского гуманизма».
Сочетая гуманистические убеждения с религиозными, Мильтон, подобно Мору и Эразму, никогда не был слепым приверженцем церковной догмы и не раз обнаруживал независимость суждений в толковании ее основных канонов; подобно им, мыслитель боролся против схоластики и суеверий и выступал за новые методы воспитания; подобно им, он видел долг и счастье христианина в деятельном служении общественному благу, а не в пассивном смирении. Самая покорность воле божией, в глазах Мильтона, всегда оставалась равнозначной требованию бороться с деспотизмом.
Все трактаты Мильтона пронизывает мысль о свободе. По словам самого автора, в своей публицистике он отстаивает три вида свободы: свободу в религиозной, частной и гражданской жизни (см.: PW, I, 259). В первых памфлетах («О реформации», «О епископате» и др.). Мильтон выспупает против епископальной англиканской церкви, ратует за свободу веры и совести, за отделение церкви от государства. Еще Иаков 1, подчеркивая неразрывную связь епископата с монархией, лаконично заметил: «Нет епископа – нет и короля». Ниспровержение авторитета епископов, развенчание догмата о божественном происхождении церковной власти в памфлетах Мильтона и других деятелей революции наносили серьезный удар по опиравшемуся на церковь абсолютизму.
Вопросам свободы в личной жизни посвящен цикл трактатов Мильтона о разводе (1643–1645). В них, отступая от ханжеской религиозной морали, автор выдвигает неслыханное для своего времени положение о праве на развод, если между супругами нет любви и согласия. «Брак не может существовать и сохраняться без взаимности в любви, – провозглашает Мильтон, – там, где нет любви, от супружества остается только внешняя оболочка, столь же безрадостная и неугодная Богу, как и всякое другое лицемерие» (PW, III, 342).
В трактате «О воспитании» (1644), выступая против «неизжитого схоластического невежества варварских веков», Мильтон размышляет о путях воспитания добродетельной, всесторонне развитой личности. «Я называю совершенным и благородным такое воспитание, – пишет он, – которое делает человека способным исполнять надлежащим образом, умело и со всею душой любые обязанности, как личные, так и общественные, как мирные, так и воинские» (PW, III, 467). Педагогическая система Мильтона имеет много общих черт с учением выдающегося чешского педагога Яна Амоса Коменского, посетившего Лондон в 1641 году. Трактат «О воспитании» – важная веха в истории гуманистической педагогики.
Особое место среди публицистических произведений Мильтона занимает памфлет «Ареопагитика» (1644) – пылкое выступление в защиту свободной печати. «Убить книгу – все равно, что убить человека, – заявляет мыслитель. – Тот, кто уничтожает хорошую книгу, убивает самый разум…» (PW, II, 501). Мильтон не распространяет принцип религиозной терпимости на католиков-папистов и резко осуждает «безверие и атеизм». Однако даже опасность выхода из печати книг католического и атеистического содержания не оправдывает в его глазах существования института предварительной цензуры. По глубокому убеждению Мильтона, знание не способно осквернить подлинную добродетель; добродетель же, которую надо оберегать от искушений, не достойна называться таковою (см.: PW, II, 68). 
«Ареопагитика» – не только провозглашение одного из важных принципов демократии, но и блестящий образец философской диалектики. Мильтон отвергает характерное для догматиков-пуритан метафизическое разграничение добра и зла. По его мнению, «Добро и Зло, познаваемые нами на почве этого мира, произрастают вместе и почти нераздельно; познание Добра настолько связано и переплетается с познанием Зла, в них столько коварного сходства, что их трудно отличить друг от друга…» (PW, II, 67).  Общее решение проблемы добра и зла, к которому Мильтон приходит под влиянием гуманистических традиций, сыграло позднее важную роль при обрисовке облика Сатаны в «Потерянном рае».
Развитие революционных событий в Англии конца 40-х годов влечет за собой углубление радикальных настроений Мильтона, что не могло не сказаться на тематике его публицистических выступлений. В трактате «Права и обязанности королей и правительств» (1649), посвященном проблемам политической власти, Мильтон защищает идеи революции, обосновывает теорию «общественного договора» и право народа на тираноубийство. Развенчивая феодальную доктрину о божественном происхождении королевской власти, Мильтон утверждает, что власть искони принадлежит народу, который наделяет ею определенное лицо на определенных условиях. Если общественный договор не соблюдается, если монарх, «пренебрегая законом и общим благом, правит только в интересах своих и своей клики», он – тиран. Народ имеет право судить, низлагать и казнить тирана (PW, II, 9–14).
В памфлете «Иконоборец» (1649), написанном по поручению индепендентского правительства в ответ на книгу епископа Годена «Королевский образ», Мильтон разоблачает роялистскую легенду о короле-«мученике» и доказывает справедливость действий революционного народа, казнившего Карла I – тирана, изменника и врага государства.
В годы яростной памфлетной войны, развязанной сторонниками монархии после поражения в революции, рождаются знаменитые трактаты Мильтона «Защита английского народа» (1650) и «Вторая защита английского народа» (1654). Оба трактата написаны на латыни и обращены ко всему образованному миру. В них, отражая нападки роялистов на политику республиканского правительства, писатель развивает идеи народовластия и выражает веру в то, что английская республика укажет другим нациям путь к свободе. Возвеличивая революционный народ Англии, Мильтон уподобляет его восставшему от векового сна Самсону, рядом с которым авторы клеветнических сочинений выглядят ничтожными и жалкими пигмеями.
В католических и монархических кругах Европы боевые трактаты Мильтона были с полным основанием восприняты как опаснейший призыв к сокрушению феодальных устоев и королевской власти. Не случайно промонархически настроенные пулицисты (Салмазий, Бромхолл, Роуленд, Филмер и др.) выступили против Мильтона с рядом памфлетов, дышащих злобой и ненавистью, а его трактат «Иконоборец» был предан анафеме и публично сожжен в Тулузе и Париже. В ХVIII и ХIХ вв. идеологи европейской буржуазии неоднократно обращались к сочинениям Мильтона, черпая в них аргументы для борьбы с абсолютизмом.
В 1653 г. в Англии была установлена диктатура Кромвеля. Дальнейшая политика лорда-протектора основательно поколебала те надежды, которые Мильтон возлагал на него, которые связывал с молодой республикой. В сонете «Лорду-генералу Кромвелю» (1652) и в обеих «Защитах» автор прославлял вождя индепендентов как талантливого полководца и государственного деятеля, но, предчувствуя назревавшие перемены, призывал его самого не допустить насилия над свободой и охранить ее от посягательств со стороны других. Увещевания публициста, естественно, не могли повлиять на лорда-протектора, который правил страной как самодержец; Мильтон замкнулся в молчании и в последующие годы не проронил ни слова о Кромвеле.
Отойдя временно от участия в политической борьбе, мыслитель работал во второй половине 50-х годов над большим теолого-этическим трактатом «О христианском учении». В этом сочинении, написанном на латинском языке, он подробно изложил свои религиозные, философские и этические убеждения, свое понимание Библии.
Смерть Кромвеля в 1658 г. возрождает в Мильтоне надежду на возможность восстановления демократии в стране и побуждает его вновь взяться за перо публициста. В памфлетах 1659–1660 гг. он обращается к соотечественникам со страстным призывом объединить усилия в борьбе за республику. Писатель убежден, что реставрация монархии приведет к возрождению тирании, усилению католицизма, лишит народ завоеванных свобод. В трактате «Скорый и легкий путь к установлению свободной республики» (1660), вышедшем накануне Реставрации, Мильтон утверждает, что свободная республика без короля и палаты лордов есть наилучшая форма правления. Но республика, за которую ратует Мильтон, лишена черт подлинной демократии. Предлагаемый автором проект предусматривает весьма ограниченное избирательное право с многостепенной системой выборов и постоянный сенат, состоящий из «лучших и способнейших» членов общества.
Мильтон выступает прежде всего идеологом «среднего класса» Англии. Право на управление страной он признает именно за «средним классом», буржуазией и новым дворянством – «золотой серединой» общества, отрицая такое право за широкими народными массами. В реальной политической позиции мыслителя обнаруживается ограниченность его «христианского гуманизма» как  ранней формы просветительского мировоззрения. Однако эта исторически обусловленная ограниченность не помешала художнику отразить в великих поэтических творениях гуманистические идеалы своей переломной эпохи.
За двадцатилетний период с 1640 по 1660 г. Мильтон, захваченный бурным потоком политических событий, создал лишь 16 сонетов и переложил на стихи несколько псалмов. Но эти годы отнюдь не пропали даром для Мильтона-поэта: опыт публициста, участника исторической битвы эпохи, имел для него огромное значение и в своеобразной форме отразился в художественных произведениях третьего, заключительного, периода его творчества (1660-1674).
То был самый драматичный период в жизни поэта, когда его надежды на скорое осуществление в Англии республиканских идеалов рухнули, и на английский престол под ликующие крики толпы взошел сын казненного в годы революции короля – Карл П Стюарт. Реставрация монархии (1660-1688) сопровождалась жестокими преследованиями пуритан, участников «великого мятежа». Некоторые из соратников Мильтона по индепендентской партии погибли на эшафоте, другие томились в тюрьмах, он сам подвергся гонениям, тяжкому штрафу; самые дерзкие из его памфлетов были преданы публичному сожжению. О настроениях, владевших Мильтоном в этот период, позволяют судить несколько глубоко личных, полных горечи строк в VII-ой книге «Потерянного рая»:
………………………Я не охрип,
Не онемел, хотя до черных дней,
         До черных дней дожить мне довелось.
                                          Я жертва злоречивых языков,
                                          Во мраке прозябаю, средь угроз
                                          Опасных, в одиночестве глухом.
Восприняв крушение республики как катастрофу и мучительно пытаясь разобраться в причинах трагического излома истории, поэт – в полном согласии с воззрениями своей эпохи – обратился к Книге книг, к тексту Священного писания. Не случайно именно в Библии он почерпнул сюжеты своих последних произведений, в веках сохранивших его имя, – поэм «Потерянный рай» (1667), «Возвращенный рай» (1671) и трагедии «Самсон-борец» (1671). Само обращение Мильтона к источнику, из которого английский народ заимствовал «язык, страсти и иллюзии» для своей буржуазной революции, было исполнено глубокого смысла: в обстановке победившей реакции поэт как бы заявлял о том, что дух революции не умер, что ее идеалы живы и неистребимы.
Все написанное Мильтоном за полвека, при несомненном мастерстве, меркнет рядом с его шедевром – поэмой «Потерянный рай». Еще в студенческие годы поэт задумал создать эпическое произведение, которое прославило бы Англию и ее литературу. Первоначально он предполагал воспеть в эпосе легендарного короля Артура. Однако в пору ожесточенной борьбы против монархии замысел «Артуриады» стал для него неприемлемым.
В основу «Потерянного рая» легло ветхозаветное предание о восстании Сатаны против Бога и грехопадении первых людей. Это же предание до Мильтона  использовали в своих сочинениях французский поэт-протестант Дю Бартас, голландский автор Гуго Гроций, знаменитый голландский писатель Йост ван ден Вондел. Все они в той или иной мере повлияли на английского поэта. Но скольким бы ни был обязан Мильтон своим предшественникам, его величественная эпическая поэма представляла собой явление бесспорно оригинальное: она была порождением иной эпохи, иных исторических условий; иными были и задачи, художественные, нравственные, социальные, которые ставил перед собой поэт, иным был его талант. «Потерянный рай» подводил итоги многолетним раздумьям автора о религии и философии, о судьбах родины и человечества, о путях его политического и духовного совершенствования.
Поражает прежде всего космическая грандиозность поэмы Мильтона. Драматические события «Потерянного рая» разыгрываются на фоне необозримых просторов Вселенной. Его тема – священная история, а герои – Бог, Дьявол, Мессия, Адам и Ева. Мильтон рисует в поэме впечатляющие сцены битв небесных легионов и воспевает победу Бога над Дьяволом, повествует о грехопадении Адама и Евы и временном торжестве Сатаны, пророчествует о грядущем спасении людей жертвой Христа и трудном, но неуклонном их пути к совершенствованию. Так он приходит к оптимистическому выводу о неизбежном торжестве Добра в жизни общества – выводу, особенно актуальному в «злые дни» Реставрации. Эпос Мильтона стал высшим художественным достижением пуританского сознания, мыслящего мир и человеческую историю как арену многовековой борьбы между Добром и Злом, как ристалище божественного и сатанинского начал.
Подобно другим творениям, на многие столетия пережившим свою эпоху, «Потерянный рай» дошел до нас отягощенный грузом ярких, дерзких, восторженных, но далеко не всегда корректных интерпретаций. Самой влиятельной среди них была (и остается поныне) утвердившаяся с легкой руки английских романтиков трактовка поэмы как произведения богоборческого, подлинным героем которого, независимо от воли и намерений автора, является Сатана.
Действительно, зловещий образ Дьявола в «Потерянном рае», вопреки его библейской трактовке, выглядит столь величественным и привлекательным, что рядом с ним теряются и тускнеют все остальные персонажи поэмы. Опираясь на богатую традицию изображения «злодеев с могучей душой», сложившуюся к тому времени в английской литературе (достаточно вспомнить в этой связи персонажей Марло и Шекспира), Мильтон дает в «Потерянном рае» замечательный по своей драматической мощи портрет мятежного героя:
                                           ……………………….Скорбь
                                           Мрачила побледневшее лицо,
                                           Исхлестанное молниями; взор,
                                           Сверкающий из-под густых бровей,
                                           Отвагу безграничную таил,
                                           Несломленную гордость, волю ждать
                                           Отмщенья вожделенного. Глаза
                                           Его свирепы, но мелькнули в них
                                           И жалость и сознание вины
                                           При виде соучастников преступных,
                                           Верней – последователей, навек
                                           Погибших…
         Титаническая страстность натуры Сатаны, его гордый и непокорный дух, свободолюбие и несгибаемая воля, отвага и стоическое презрение к страданию не могли не восхищать художников романтизма, исповедовавших идеи духовной стойкости, героического сопротивления, мужественной борьбы против неправедного миропорядка. Уильям Блейк еще в 1790 г. в «Бракосочетании Неба и Ада» утверждал, что «Мильтон чувствовал себя в кандалах, когда писал о Боге и Ангелах, и свободно – когда речь шла о дьяволах и Геенне, ибо он был настоящим Поэтом и, сам того не сознавая, принадлежал к партии Дьявола»2.
         Независимо от Блейка, попытки объяснить тайну небычайной притягательности Мильтонова Сатаны предпринимали позднее Хэзлитт, Лэндор, Кемпбелл, Шелли, Байрон и многие другие писатели романтической эпохи. Все они готовы были видеть в мятежном герое «Потерянного рая» вольное или невольное выражение бунтарских настроений автора.  «Поэма Мильтона, – писал, например, Шелли в «Защите поэзии», – содержит философское опровержение тех самых догматов, которым она… должна была служить главной опорой. Ничто не может сравниться по мощи и великолепию с образом Сатаны в «Потерянном рае». Было бы ошибкой предположить, что он мог быть задуман как олицетворение зла. Непримиримая ненависть, терпеливое коварство и   утонченная   изобретательность   в   выдумывании   мук   для   противника – вот что 
_______________________
       2 Blake W. The Marriage of Heaven and Hell // Blake W. Selected Verse. Moscow, 1982. P. 354.
является злом; оно еще простительно рабу, но непростительно владыке: искупается у побежденного  многим,  что  есть  благородного  в  его  поражении, но  усугубляется  у
победителя всем, что есть позорного в его победе. У Мильтона Сатана в нравственном отношении настолько же выше Бога, насколько тот, кто верит в правоту своего дела и борется за него, не страшась поражений и пытки, выше того, кто из надежного укрытия верной победы обрушивает на врага самую жестокую месть – и не потому, что хочет вынудить его раскаяться и не упорствовать во вражде, но чтобы нарочно довести его до новых поступков, которые навлекут на него новую кару. Мильтон настолько искажает общепринятые верования (если это можно назвать искажением), что не приписывает своему Богу никакого нравственного превосходства над Сатаной»3.
         Такая трактовка, при всей ее популярности среди читателей и критиков XIX и даже ХХ веков, приходит в явное противоречие с подлинным замыслом Мильтона. Превращать автора «Потерянного рая» в богоборца, прямого предтечу романтических бунтарей – значит исказить культурный контекст эпической поэмы, написанной человеком с глубоко религиозным сознанием, для которого единственно правильным языком был язык обновленного христианства. Главенствующая в «Потерянном рае» идея божественного порядка, идея «великой цепи бытия», в которой добро и зло нерасторжимы, покоится на общих для христианской культуры представлениях о Боге как абсолютном добре, Сатане как воплощенном зле и Христе как посреднике между Богом и человеком.
         Бог для Мильтона есть воплощение всемогущества и вечности – качеств, которыми не обладает ни одно другое существо. Он – тот, от кого, для кого и благодаря кому существует все окружающее. Господь, – пишет Мильтон, – есть «Царь / Всесильный, бесконечный, неизменный, / Бессмертный, вечный, сущего Творец, / Источник света, но незримый сам…». Бог-отец обнаруживает себя только через Сына: Бог-сын есть «зримый лик / Незримого Творца», «второе всемогущество»; он – «Премудрость, Мощь / Творящая и Слово» Бога-отца. Бог-отец в изображении Мильтона производит своеобразное распределение полномочий: сосредоточивая в своих руках законодательную вселенскую власть, он препоручает Сыну власть исполнительную, через него осуществляет свои предвечные решения. Бог-сын предстает в поэме в самых различных ипостасях; он – разгневанный Мессия, низвергающий мятежных ангелов в Ад, он – творец прекрасного мира, он – заступник Человека перед Богом-отцом, и, наконец, он – Богочеловек, сын Бога и Человека, царь вселенной. Каждое из деяний Бога-сына должно выявить какую-то новую грань его облика. В нем воплощены определенные моральные принципы, которые были дороги поэту: покорность воле Бога-отца, беспощадность к врагам, милосердие к заблудшим, готовность к самопожертвованию. 
Сатана – тоже сын Бога, но сын, избравший путь зла. Духовную гибель некогда прекрасного Люцифера-Сатаны Мильтон традиционно объясняет его непомерной гордыней. Гордость трактуется поэтом как неоправданное стремление личности нарушить границы, установленные ей природой, подняться выше отведенного ей места в великой цепи бытия. Гордыня ослепляет, подчиняет себе разум, и тогда освободившиеся от оков низменные страсти порабощают личность, навсегда лишая ее свободы и покоя. Сатане суждено носить в душе вечный ад.
Неутолимая жажда власти и сострадание к павшим по его вине ангелам, ненависть к Богу, жажда мести и приступы раскаяния, зависть к людям и жалость к ним терзают измученную душу мятежного Дьявола. Ад – всюду. «Ад – я сам», – исповедуется  Сатана. По  Мильтону,  ослепленный  гордыней  могучий разум  Сатаны
____________________________
3 Шелли П. Б. Защита поэзии // Литературные манифесты западноевропейских романтиков / Под ред. А. С. Дмитриева. М., 1980. С. 340.
обречен вечно служить пороку и разрушению. Разум Бога создает Мир и Человека, разум  Сатаны  воздвигает  Пандемониум,  изобретает  артиллерию,  подсказывает ему,
как соблазнить первых людей.
Совершенно очевидно, что в «Потерянном рае» Мильтон в соответствии с религиозными идеалами предполагал воспеть покорность благому и милосердному Богу и осудить Сатану. Чем же объяснить в таком случае, что вот уже на протяжении двухсот с лишним лет критики обнаруживают в поэме элементы, явно мешающие ей быть выражением ортодоксальной религиозной точки зрения? 
Cвидетель и участник грандиозного социального переворота, Мильтон, создавая эпическую поэму, вдохновлялся атмосферой гражданской войны, являвшейся, по его мнению, отражением вселенской коллизии Добра и Зла. Было бы неверно, разумеется, видеть в «Потерянном рае» иносказательную историю английской буржуазной революции, проводить прямые параллели между изображенным в поэме восстанием падших ангелов и «великим мятежом» пуритан. Поэт творил религиозный, а не революционный эпос и, до конца дней оставаясь верным пуританским убеждениям, ни при каких обстоятельствах не мог отождествить своих соратников с воинством Сатаны. И все же, рисуя сцены яростной схватки сил Неба и Ада, автор пользовался красками, которые поставляла для его палитры эпоха революционной ломки, и вольно или невольно наполнял поэму ее героическим духом. «Поэзия Мильтона, – писал Белинский, – явно произведение его эпохи: сам того не подозревая, он в лице своего гордого и мрачного сатаны написал апофеозу восстания против авторитета, хотя и думал сделать совершенно другое»4. «Потерянный рай» – творение великого мятежного духа. В нем не мог не выразиться человек, всю жизнь отдавший борьбе с деспотизмом.
Не подлежит сомнению, что поэту-революционеру, в годы Реставрации познавшему горечь поражения, психологически легче было «вжиться» в роль поверженного ангела, нежели в образ победоносного Бога. Рисуя облик проигравшего сражение, но не покоренного Духа, автор наделял его подчас чертами – и притом лучшими чертами – своей собственной натуры. Не потому ли так проникновенно звучит в поэме обращенная к соратникам речь Сатаны, что мысли и чувства героя были хорошо знакомы его создателю?
                      … Мы безуспешно
Его престол пытались пошатнуть
                                          И проиграли бой. Что из того?
                                          Не все погибло: сохранен запал
                                          Неукротимой воли, наряду
              С безмерной ненавистью, жаждой мстить
И мужеством – не уступать вовек.
                                          А это ль не победа?
Присутствие мятежного, непокорного деспотизму начала в миросозерцании Мильтона, гуманистические традиции в его творчестве, окрашенные политическим опытом его переломной эпохи, позволили ему вместо увековеченной библейским преданием условной фигуры создать в лице Сатаны яркую и живую индивидуальность, в которой вместе с тем безошибочно угадывались типичные черты современников поэта. Воинствующий индивидуализм мильтоновского героя имел своей оборотной стороной нечто бесспорно благотворное: нежелание слепо подчиняться авторитету, кипучую энергию, вечный поиск и неудовлетворенность.
        Новое, необычное звучание приобрела под пером художника и другая часть ветхозаветной легенды, посвященная первым людям. Миф об Адаме и Еве служит Милтону  отправной точкой  для  философско-поэтических  раздумий о смысле жизни,
_____________________________
        4 Белинский В. Г. Собр. соч. В 3-х т. М.,  1948. Т. 3. С. 792.
природе человека, его стремлении к знанию, его месте под солнцем.
Человек изображается в «Потерянном рае» как существо, стоящее в центре мироздания: на «лестнице Природы» он занимает среднее положение между чувственным, животным миром и миром ангелов. Он – высшее из живых существ, наместник Бога на земле, он смыкает воедино низшую и высшую сферы бытия. Перед Адамом и Евой открывается светлый путь духовного возвышения, за их спиной разверзается мрачная бездна, грозящая поглотить их, если они изменят Богу. Древо познания добра и зла, растущее в сердце Эдема, есть символ предоставленной первым людям свободы выбора. Его назначение – испытать веру людей в Творца.
Органически включенный в общий нерушимый порядок, Человек становится точкой преломления противоборствующих влияний, излучаемых могущественными космическими силами. Поэт помещает своих героев – как в пространственном, так и в жизненно-этическом отношении – в самом центре Вселенной, на полпути между Эмпиреем и Адом. По Мильтону, люди сами ответственны за свою судьбу: наделенные разумом и свободной волей, они должны каждый миг своей жизни выбирать между Богом и Сатаной, добром и злом, созиданием и разрушением, духовным величием и нравственной низостью.
По мысли поэта, Человек изначально прекрасен. Он сотворен всеблагим и премудрым божеством, в нем нет и не может быть изъянов. Адам – воплощение силы, мужества и глубокомыслия, Ева – женского совершенства и обаяния. Любовь Адама и Евы – идеальное сочетание духовной близости и физического влечения. Жизнь первых людей в земном Раю проста, изобильна и прекрасна. Щедрая природа в избытке одаряет их всем необходимым. Лишь нарушив заповедь Божью, вкусив запретный плод, Адам и Ева лишаются бессмертия и блаженства, дарованных им при сотворении, и обрекают род человеческий на тяжкие испытания. Нетрудно заметить, что образы первых людей задуманы Мильтоном как воплощение религиозного и гуманистического идеала, т.е. как идеальные образы людей, поскольку они предстают в качестве покорных Богу обитателей рая. Однако в конечном итоге они оказываются в изображении поэта более человечными, более близкими к гуманистической норме именно после грехопадения и изгнания из райской обители.
Безмятежная картина бытия первых людей в раю выразительно противопоставлена в поэме картине бурного, смятенного, драматически потрясенного мира. Адаму и Еве в роли безгрешных обитателей Эдема неведомы противоречия, вражда, душевные терзания. Они не знают бремени непосильного труда и смерти. Но их блаженство зиждется на покорности воле Божьей, предполагает отказ от соблазнов познания и неразрывно связано с ограниченностью райской идиллии. Идиллический мир рушится, как только в него вторгается Сатана.
В искусительных речах Сатаны и в сомнениях Евы относительно греховности познания слышны отзвуки сомнений самого автора:
                           Что запретил он? Знанье! Запретил
                            Благое! Запретил нам обрести
                            Премудрость…
                                                        …В чем же смысл
                            Свободы нашей?
Мильтон, мыслитель-гуманист, был убежден в пользе знания и не смог примирить библейскую легенду со своим отношением к знанию: для него оно – не грех, а благо, хотя за него и приходится иногда платить дорогой ценой.
Примечательны в поэме мотивы неповиновения первых людей деснице Божьей: вкусить запретный плод побуждает Еву неуемная жажда знания. Адам же совершает роковой шаг из сострадания и любви к Еве, хотя и сознает, что своим поступкам ставит «человеческое» выше «божеского». Не менее самоотверженно Ева после грехопадения Адама предлагает целиком принять на себя грозящую им двоим кару. Первые люди подлинно велики в ту минуту, когда в преддверии трагических перемен, их ожидающих, в гордом одиночестве противостоят всем силам Неба и Ада. С сочувствием рисуя сцену грехопадения, Мильтон вплотную подходит к оправданию поступка своих героев, не согласующемуся с церковной концепцией.
Адама не страшат те испытания, которые ожидают его в новой неведомой жизни. Его образ несомненно героичен. Но в отличие от эпических поэтов прошлого, изображавших героев-воителей, Мильтон выводит на страницах своей поэмы героя, видящего смысл жизни в труде. Труд, лишения и испытания должны, по мысли поэта, искупить «первородный грех» человека.
Перед изгнанием первых людей из райской обители архангел Михаил по велению Бога показывает Адаму будущее человечества. Перед потрясенным героем разворачиваются картины человеческой истории – нужды, бедствий, войн, катастроф. Однако, как поясняет Адаму Михаил, искупительная жертва Христа откроет людям путь к спасению, путь к духовному совершенству. Человек способен в конце концов стать даже лучше, чем был до грехопадения.
Устами Адама, невольного зрителя грозного «фильма веков» (В.Я.Брюсов), Мильтон осуждает растлевающие человеческую душу социальные бедствия: войны, деспотизм, феодальное неравенство. Хотя поэт, описывая пророческие видения героя, формально остается в рамках библейских легенд, он, по существу, развивает в последних книгах поэмы свою концепцию исторического процесса – процесса стихийного, исполненного трагизма и внутренних противоречий, но неуклонно пробивающего себе путь вперед.
       Согласно Мильтону, наделенный разумом и свободной волей человек должен сам решить, по какому пути ему следовать, лишь от него зависит, «устоять иль пасть». «Вечный, ненарушимый» божественный закон, по словам поэта, гласит, что всякое разумное существо свободно в своем выборе меж добром и злом, послушанием и преслушанием, и хотя Господь провидит вечность, хотя ему заведомо известно, кто будет верно служить ему, а кто – нет, божественное провидение не есть предопределение и не влияет на выбор, который совершает человек.
       Как явствует из теологического трактата «О христианском учении», над которым Мильтон работал почти в те же годы, что и над «Потерянным раем», Бог, сотворив мир и человека, не вмешивается ежечасно в их историю: естественное развитие человеческого рода происходит, по мнению писателя, «вследствие надлежащего действия той творческой силы, которая была сообщена материи божеством»(PW, IV, 195). На этой тяготеющей к деизму концепции, дополненной учением о свободе воли, покоится представление поэта об ответственности людей за свою судьбу; он убежден, что только нарушение установленных Богом (и Природой – ибо «Бог и Природа повелевают одно и то же»!) законов влечет за собой божественное вмешательство и приводит человечество к бедствиям и катастрофам.
        Так, причины установления диктатуры Кромвеля в 1653 г. и реставрации монархии в 1660 г. Мильтон сводил к факторам религиозного и морального порядка: в представлении поэта, его соотечественники, призванные, казалось, самим Богом указать другим нациям путь к свободе, не устояли в своей исторической богоизбранности, погрязли в пороках, гордыне, погоне за наживой, позволили хаосу эгоистических страстей заглушить голос праведного разума. В «Потерянном рае» автор поясняет:
       За то, что человек в себе самом
                                                   Дозволил низким силам подчинить
                                                   Свободный разум, правосудный Бог
                                                   В расплату подчинит его извне
                                                   Тиранству самозванных вожаков...
       Работая над поэмой в годы реакции, Мильтон верил, что новая тирания падет, как пала предыдущая; однако, умудренный опытом незавершенной революции, он склонен был полагать, что недооценил когда-то могущество темных сил зла, сумевших изнутри подточить устои республики. Желая познакомить читателей с обобщенным ликом вселенского Зла, автор стремился нарисовать в поэме яркий и убедительный портрет Сатаны, так сказать, во весь рост, во всем его царственном великолепии и опасной привлекательности и сознательно наделял его величественными, титаническими чертами. Это не только не противоречило религиозным убеждениям поэта, но, напротив, подразумевало его неколебимую веру в благость неисповедимых путей Творца. Мильтон прекрасно понимал, что умалить Сатану значило бы умалить и Бога, сражавшегося с недостойным противником. По мысли поэта, как бы ни был могущественен Сатана, он – всего лишь слепое орудие в осуществлении непостижимых для него божественных предначертаний. Самое Зло всесильный Владыка Мира использует в своих целях: и Сатана, и Мессия – лишь орудия в его руках. Но Мессия – сознательное орудие, он есть проявление сущности Бога, воплощенных в нем Разума и Добра, он – безупречный, покорный велениям отца сын. Сатана – тоже сын Бога, но сын, избравший путь Зла, восставший против воли отца и потому отверженный. Однако и он, Владыка Ада, олицетворенное Зло, вопреки своим намерениям, служит отвергшему его отцу. В этом отношении Мильтонов Дьявол предвосхищает Мефистофеля Гете: нимало не погрешив против истины, он тоже мог бы сказать о себе, что «вечно жаждет зла / И вечно совершает благо».
       По существу, на языке библейских образов в «Потерянном рае» выражено диалектическое понимание роли зла в истории, родившееся у Мильтона не без влияния его бурной, переломной эпохи. Положительная функция зла представлена в поэме двояко: во-первых, Сатана, порождая борьбу, разрушает застой, все приводит в движение. Во-вторых, Сатана выступает в роли великого Поверяющего Вселенной, движимого ненавистью к Богу и потому беспристрастного и неподкупного. Он выявляет в Добре то, что есть в нем зыбкого, неустойчивого, колеблющегося, выявляет, так сказать, изъяны в грандиозном архитектурном ансамбле мироздания и помогает Творцу своевременно их устранить. Благодаря божественному вмешательству каждое злое деяние Дьявола оборачивается своей противоположностью, служит вящей славе Господа. Даже грехопадение первых людей, влекущее за собой изгнание их из Рая и обрекающее род человеческий на жизнь, полную бедствий, трудов и лишений, в конечном счете – благодаря искупительной жертве Христа – оказывается «счастливым грехопадением», великим благом для человечества. Адам, изумленный открывшимся ему замыслом Творца, восклицает:
       О, Благодать, без меры и границ,
                                                 От Зла родить способная Добро
                                                  И даже Зло в Добро преобразить!
                                                  Ты чудо, большее того, что свет
                                                  При сотворенье мира извлекло
                                                  Из мрака.  Я сомненьем обуян:
                                                  Раскаиваться ль должно о грехе
                                                  Содеянном иль радоваться мне,
                                                  Что к вящему он благу приведет…
       Слова Адама, возносящего хвалу Господу, – вывод из двенадцати книг «Потерянного рая», осуществление основной цели Мильтона, провозглашенной им в начальных строках поэмы: «…благость Провиденья доказать, / Пути Творца пред тварью оправдав».
       За полвека до Лейбница, стремившегося в своем религиозно-философском трактате «Теодицея» (1710) «оправдать» Владыку Мира вопреки существованию темных сторон бытия, автор «Потерянного рая», пытаясь согласовать идею всеблагого и всемогущего Бога с наличием мирового зла, написал, по сути, грандиозную теодицею в художественной форме. Сколь бы ни были сложны и непонятны зигзаги истории, сколь бы загадочными ни представлялись человеку пути Господни, – провозглашал Мильтон своей поэмой, – многовековая коллизия Добра и Зла, космическая битва двух могучих сыновей Бога, Мессии и Сатаны, используемая Всевышним для реализации некоего всеобъемлющего и всеблагого замысла, должна закончиться неизбежным торжеством светлых начал жизни.
       Мильтон облекает свою философию в религиозную форму, но это не должно заслонить от нас новизну и историко-литературное значение его концепций: поэт был ближайшим предшественником просветителей и в прославлении труда как главного назначения человеческого бытия, и в защите прав разума и стремления к знанию, и в утверждении идей свободы и гуманности. Для многих поколений читателей «Потерянный рай» стал философско-поэтическим обобщением драматического опыта человека, в муках обретающего свое подлинное естество и идущего, среди бедствий и катастроф, к духовному просветлению, к заветным идеалам свободы и справедливости.
Поэма Мильтона была крупнейшей и едва ли не самой талантливой из многочисленных попыток писателей XVI–XVII вв. возродить эпос в его классической форме. Высшим образцом служили Мильтону эпические поэты античности – Гомер и Вергилий. Следуя им, автор стремился нарисовать в «Потерянном рае» универсальную картину бытия: битвы, решающие судьбы народов, возвышенные лики небожителей и человеческие лица, а также различные бытовые подробности. Поэт скрупулезно воспроизводит композицию античных образцов, широко использует характерные для эпоса приемы гиперболизации, постоянные эпитеты, развернутые сравнения.
Грандиозности сюжета соответствует возвышенный строй поэтической речи. Поэма написана белым стихом, который звучит то певуче и плавно, то энергично и страстно, то сурово и мрачно. Мильтон придает своей речи торжественные интонации певца-рапсода и в то же время пафос библейского пророка.
«Потерянный рай» создавался в эпоху, отделенную многими столетиями от «детства человеческого общества», вместе с которым безвозвратно отошли в прошлое и непосредственность мироощущения, свойственная творцам старинного эпоса, их искренняя, нерассуждающая вера в потустороннее. Задумав воспеть в форме героического эпоса события ветхозаветного предания, Мильтон заведомо обрекал себя на непреодолимые трудности. «Подобная поэма, – по словам Белинского, – могла бы быть написана только евреем библейских времен, а не пуританином кромвелевской эпохи, когда в верование вошел уже свободный мыслительный (и притом еще чисто рассудочный) элемент»5. Этот «рассудочный элемент» обусловил искусственность религиозной по замыслу эпопеи Мильтона.
Нельзя забывать однако, что  тот же «свободный мыслительный элемент» придает произведению Мильтона философскую глубину и размах, не доступные эпосу древности. Нельзя забывать, что, создавая «Потерянный рай», поэт вдохновлялся не только литературными образцами, но и героической атмосферой своего переломного времени – времени, когда было повергнуто в прах сооружавшееся веками здание феодальной монархии.
В отличие от своих учителей, Гомера и Вергилия, поэт хотел создать произведение, не ограниченное конкретно-исторической тематикой, но имеющее, общечеловеческие  масштабы.  В  этом  отношении  замысел   Мильтона   был  созвучен    замыслу   другого   его   предшественника  –  великого   Данте,   как   и   он,
_____________________________

5 Белинский В. Г. Собр. соч. В 3-х т. М., 1948. Т. 2. С. 35.

творившего на рубеже двух эпох, как и он, посвятившего жизнь борьбе и поэзии. Подобно автору «Божественной комедии», поэт стремился придать своему произведению характер всеобъемлющего, пригодного для всех времен символического изображения того, что было, есть и будет.
Черты так называемого «литературного» эпоса и проблески философской поэмы сочетаются в «Потерянном рае» с элементами драмы и лирики. Драматичен самый сюжет поэмы, драматичен характер ее многочисленных диалогов и монологов. Обращает на себя внимание и лиризм, проявляющийся во вступлениях к составляющим поэму книгам: в них вырисовывается личность самого поэта, слепого и гонимого, но и в «злые дни» сохранившего непреклонность души. Хотя преобладающим в «Потерянном рае» является эпическое начало, оно выступает в сложном соотношении с драматическим и лирическим.
Не менее сложен и своеобразен лежащий в основе поэмы творческий метод. Его многосторонность отражает многообразие художественно-эстетических исканий в английской литературе XVII столетия. Тяготение автора к рационалистической регламентации поэтической формы, стремление к гармонии и упорядоченности, устойчивая ориентация на античное наследие безошибочно свидетельствуют о классицистических симпатиях Мильтона. С другой стороны, пристрастие автора к изображению драматических коллизий, к динамике, обилие в поэме контрастов и диссонансов, антиномичность ее образной структуры, эмоциональная экспрессивность и аллегоричность сближают «Потерянный рай» с литературой барокко.
В поэме сочетаются, таким образом, барочные и классицистические тенденции. Именно синтез их, а не одна из доминировавших в XVII в. художественных систем, был наиболее адекватен творческим запросам и умонастроениям Мильтона в тяжелые для него годы, предшествовавшие и современные написанию поэмы. Синтезирующий литературный метод поэта, сформировавшийся в период революционной ломки, наиболее полно отвечал духу породившей его эпохи. Космический размах «Потерянного рая», его монументальность и философичность, гражданственность и героический дух, трагический пафос и оптимизм, динамика и строгость формы, богатство и яркость красок свидетельствуют о действенности творческих принципов автора.
Второе крупное творение Мильтона – поэма «Возвращенный рай» (1671) – соприкасается в какой-то степени с тематикой предшествующей поэмы, но невыгодно отличается от нее своей абстрактностью и религиозно-моралистическими интонациями. Здесь почти отсутствует та титаническая героика, которая одухотворяет «Потерянный рай». В основу поэмы положена евангельская легенда об искушении Христа Сатаной, согласно которой поединок между героями завершается полным поражением Сатаны: Христос без колебаний отвергает почести, власть и богатство, которые сулит ему коварный искуситель.
Сатана в новой поэме Мильтона лишь отдаленно напоминает гордого бунтаря из «Потерянного рая», его образ лишается былой притягательности. Интерес сосредоточен на личности Христа; в его облике воплощены представления автора об идеальном человеке-гражданине, который, несмотря на одиночество и всеобщее непонимание, находит в себе силы противостоять царящему в мире злу и ни на шаг не отступает от своих принципов. В этом смысле история искушений Христа – параллель к  положению самого Мильтона и его соратников, в годы реакции сохранивших верность республиканским идеалам.
«Возвращенный рай» недвусмысленно говорит о разочаровании Мильтона не в революции, но в людях, которые, по его мнению, предали революцию, легко примирившись с реставрацией Стюартов. «Племена, томящиеся в оковах, – с горечью заключает он, – тому подверглись добровольно». После крушения республики поэт приходит к выводу, что путь к свободе пролегает через длительное духовное совершенствование, и ставит своей целью
                                  Сердца людей словами покорять
                                  И вразумлять заблудшие их души,

В 1847 году семья Доре переехала в Париж. Пятнадцатилетний художник обратился к издателю Шарлю Филипону, который принял молодого человека в число сотрудников «Journal pour rire». В течение нескольких лет Доре еженедельно готовил для журнала сатирические рисунки. С 1848 года он начал выставляться в парижском Салоне, в 1852 году оставил работу в журнале ради иллюстрирования книг. Вышедшее в свет в 1854 году недорогое издание романа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» с иллюстрациями Доре стало сенсацией, и художник приобрел невиданную популярность. В 1855 году были изданы «Озорные рассказы» Бальзака, упрочившие славу молодого мастера. Почти одновременно Доре создает цикл рисунков к роману своего друга Теофиля Готье «Капитан Фракасс». В 1860-х годах возникает мода на Доре, каждый писатель и издатель стремится выпустить книгу с его иллюстрациями. В 1861 году художник начинает работу над «Божественной комедией» Данте — этот гигантский труд был завершен в 1869 году. В 1862 году он издает «Сказки» Перро и «Басни» Лафонтена, в 1863-м иллюстрирует «Дон Кихота» Сервантеса и «Приключения Мюнхгаузена» Распе, в 1866-м выходит в свет большой цикл графических листов к Библии. В то же время Доре занимается живописью, выставляя монументальных размеров холсты — пейзажи и многофигурные композиции. В 1867 году в Лондоне открылась Галерея Доре, имевшая шумный успех. Художник с триумфом прибыл в английскую столицу и провел здесь три года, создав 180 гравюр для альбома «Лондон», изданного в 1872 году. Но наибольшей популярностью пользовались книжные иллюстрации Доре. Среди них — «Песни старого моряка» Кольриджа (1875), «Неистовый Роланд» Ариосто (1879), «Ворон» Э. По (1883) и многие другие. В 1878 году в Санкт-Петербурге вышло роскошное издание русского перевода «Потерянного Рая» Мильтона с иллюстрациями Доре. Издатель А. Ф. Маркс признавался, что «больше двух лет употребил на составление и приготовление этого издания». «Хорошо было бы, — писал он, — если бы русская публика приняла эту книгу хотя с малой долей той любви, которую я положил на нее. Предпринимая это издание, я не рассчитываю на то, что оно может скоро разойтись, и знаю, что мне в несколько лет не покрыть расходов на него, но это только доказывает, что есть идеалисты, которые хотят работать без надежды на скорую пользу». Примерно в то же время другой петербургский издатель М. О. Вольф обратился к Доре с предложением проиллюстрировать «Руслана и Людмилу» или «Демона». Однако эти переговоры не увенчались успехом. Так иллюстрации к поэме Мильтона остались единственной работой, созданной великим рисовальщиком по заказу русского издателя.

Вадим Зартайский