|
Ирма Кудрова
ПРОСТОРЫ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
|
Год издания: 2003
ISBN: 5-93898-019-4
Страниц: 528
Тираж: 2000 экз.
|
О КНИГЕ
В книге представлены статьи и эссе, посвященные творчеству Марины Цветаевой, — различным сторонам и аспектам ее поэзии и прозы. Отдельные статьи освещают творческие переклички и взаимоотношения с другими поэтами Серебряного века (Блоком, Ахматовой); И.А.Бродский представлен как один из лучших интерпретаторов цветаевской поэзии, Е.Г.Эткинд — как зачинатель международных научных конференций по изучению творчества поэта. Остро полемична статья «Ужастики Бориса Парамонова», убедительно разоблачающая безнравственные домыслы критика. Работы Ирмы Викторовны Кудровой, автора недавно вышедшей в нашем издательстве книги «Путь комет. Жизнь Марины Цветаевой», многократной участницы международных встреч литературоведов, написаны ясным, легким языком, лишены тяжеловесного наукообразия; они адресованы самому широкому кругу любителей русской поэзии и прозы.
Что оставляет после себя великий поэт? Лирические сюжеты, на которые откликается душа читателя? Яркие образы? Очарование ритмической речи? Завораживающие рифмы? Видимо, все же нечто большее. Великий художник оставляет нам свой мир, целостную страну — со своим особенным климатом, рельефом, атмосферой, со своими святынями и своими табу, со своей иерархией ценностей. Чем крупнее художник, тем более целостна и необычна эта страна.
Такую страну оставила нам и Марина Цветаева, — необъятно просторную, с особым ландшафтом. Войти в нее легко — через ранние стихи, но узнать по-настоящему непросто. Можно так и остаться в долинах (по-своему, впрочем, замечательных) и не подняться к вершинам... Это относится к читателю, — и в не меньшей степени к исследователю и биографу. Опасность «подтягивания» творчества и личности Цветаевой под знакомые стандарты велика, и с этим уже приходится порой сталкиваться в литературе, посвященной поэту. Такую опасность предчувствовала и сама Цветаева, пытаясь предостеречь будущих своих истолкователей от проторенных дорожек. Напомню строки ее сердитого письма критику Юрию Иваску, искреннейшему почитателю ее таланта; письмо написано под впечатлением критического текста, присланного автором на суд поэта: «Наконец-то получила Вашу статью и, сразу скажу — разочарована, — писала Цветаева. — О таком живом как я и мое, нужно писать живому, Вы же все свое (в этой статье безысходное) умствование, весь свой мертвый груз приписали мне. <…> Вы всё ищете — как это сделано. А ларчик просто открывался — рождением» (7, 406–407). Пафос протеста понятен. Не слишком почтительное отношение к изысканиям «как это сделано» выражено внятно, и в цветаевских письмах и статьях мысль эта будет повторяться не однажды. Труднее следовать ее призыву: с живых, а не «умственных» только позиций судить о ее творчестве. Однако труднее или нет — призыв выражен. Цветаева как личность и Цветаева в творчестве поражает многогранностью. Сколько ни приближайся к их постижению, до главного, кажется, все так же далеко; глубинная суть отступает, как линия горизонта, — не отменяя, впрочем, увиденного. И каждая статья настоящей книги — это попытка вглядеться в одну из граней чуда, носящего имя Марины Цветаевой.
Ирма Кудрова
Вопрос, с которым ко мне постоянно обращаются, меня саму ставит в тупик: почему вы занялись Цветаевой? Что заставило выбрать именно ее судьбу и ее поэзию как предмет литературных занятий и почему так надолго она заняла ваше внимание? Рационального ответа я найти не могу. Шучу в ответ: “необъяснимо как любовь”. Но это и в самом деле так. У той же Цветаевой где-то сказано: не мы выбираем наших героев — это они нас выбирают… Что-то тут угадано, хотя… Хотя я потому и пишу свои книги, что уже написанные мне чаще всего не нравятся. Между тем их авторы тоже могут сказать, что их “выбрала” героиня. Лучше обратиться к фактам.
Я работала в Пушкинском Доме (Институт Русской Литературы Академии Наук СССР), когда на горизонте вдруг зажглась звезда Марины Цветаевой. Первые ее стихи я прочла перепечатанными на бумажных листочках. Потом однажды на стенде новых поступлений в библиотеке института увидела сборник научных трудов какого-то американского университета и в нем — странные письма той же Цветаевой, адресованные некоему Юрию Иваску. Странны они были и по стилистике, и по манере общения с адресатом. Чем-то привораживали, как и ее стихи, но я еще и не пыталась понять, в чем дело. О ней самой почти ничего не было известно, кроме трагического ее конца. Но очертания необычайной личности и чара поэзии были уже неоспоримы. То была чара личности независимой, волевой, дерзкой, решительно ни на кого не похожей. Такие всегда меня притягивали к себе. Я не терплю и теперь “овечьего” и безликого в девчонках, что, по моему мнению, оправдывало испокон веков упрочившуюся в общественном мнении “второсортность” женского пола. А тут звучал голос человека, обладавшего потрясающей независимостью от чужого мнения, уверенностью в себе и сознанием полной самодостаточности. Прошло еще немало времени, и в некий неуследимый момент я сказала себе: это — мое. Я хочу над этим думать, я хочу дознаться, в чем тут дело и с чем это связано. И кажется, я хочу об этом написать. А ведь я была вовсе не из тех, кто бредит поэзией, но всегда завидовала людям, помнящим наизусть множество стихов. На нашем курсе, когда я училась на филологическом в Ленинградском университете, была элитная группка студентов, составлявших время от времени популярные тогда у нас викторины. Чья это строка? Кто продолжит дальше? А кто автор вот этих стихов? А что еще написал этот поэт?.. По-моему, только они и знали ответы на свои загадки. Я чувствовала себя полной невеждой, но мне доставляло удовольствие слушать их, открыв рот. Но жажда узнать натыкалась в ту пору на полное отсутствие материалов. Теперешний студент, избирающий для курсовой работы или диплома тему, связанную с Цветаевой, протянет руку, снимет с полки нужный том, прочтет тексты — и комментарии к ним — и письма, относящиеся к тому или другому периоду. И — твори, выдумывай, пробуй! Разве что он рискует сесть в лужу, выбрав среди статей и монографий первую попавшуюся. Риск немалый — бог весть что он там может прочесть! Но все равно — подано на блюдечке, и дальше уж дело нравственного и интеллектуального слуха отличить “трактовки” и школьное упрощенство от истины и достоверности. Мое поколение причащалось к цветаевскому наследию гомеопатическими дозами, по чуть-чуть, с жадностью ловя новые публикации то прозы, то стихов, то пьес, то писем — в разных периодических изданиях и рукописных списках, выпрошенных у коллекционеров. В этой постепенности была своя прелесть — и свои плюсы. Мы входили в цветаевский мир постепенно, то восхищаясь, то застывая в шоке и столбняке, то отчаиваясь понять: слишком уж непривычно было то, что и как она нам сообщала. Первой моей работой, связанной с цветаевской темой, стала статья рецензия в журнале “Звезда ” на книгу воспоминаний Анастасии Цветаевой. Случилось это еще в 1976 году. А тремя годами раньше, будучи в Москве в командировке, я отважилась придти к дочери Цветаевой Ариадне Сергеевне. Она поместила тогда свой адрес в Литгазете с просьбой присылать ей воспоминания о матери и ее тексты. Результатом этого моего визита была публикация в “Звезде” (тогда я уже работала там) трех небольших прозаических произведений Цветаевой, ранее не публиковавшихся. При встрече я спросила А. С., написала ли она воспоминания о матери. И услышала в ответ: “А Вы представляете себе реального издателя таких воспоминаний?” Вскоре мне удался хитроумно задуманный план. Я сочинила текст, автором которого якобы была А. С. Текст-“заявка” предлагала редакции журнала воспоминания о Марине Цветаевой, которые будут написаны дочерью поэтессы по памяти и сохранившимся дневникам давних лет. Я наугад проставила объем — чтобы не напугать нашего Главного — 4 авторских листа и наугад поставила срок представления готовой рукописи. Далее фокус состоял в том, чтобы подловить Главного (им был тогда Г. К. Холопов) в хорошем расположении духа — и подсунуть якобы пришедший по почте текст “заявки”. Все удалось в лучшем виде! В Москву на адрес ни о чем не подозревавшей А. С. пришел уже договор на официальном бланке. Ни слова в ответ не пришло от А. С., но ровно в срок и ровно в обозначенном объеме из Москвы пришла рукопись. То была первая часть воспоминаний А. С. Эфрон о матери. И они были опубликованы в “Звезде” в 1973 и 1975 годах. Этой историей я горжусь, пожалуй, больше, чем своими собственными статьями. Первой статьей о творчестве Цветаевой была та, что появилась в 1977 году в журнале “Север”; она называлась “Если душа родилась крылатой…”. Статья имела резонанс: меня очень порадовал одобрительный отклик, пришедший из Америки от человека, знакомого с Цветаевой лично — Юрия Иваска (мы с ним потом еще некоторое время переписывались), а также ободряющее письмо Вениамина Каверина. Я перемежала занятия биографией попытками писать о цветаевских стихах и прозе. Меня больше привлекало размышлять над ее творчеством, но редакции, как прежде, так и теперь несравненно охотнее принимают что-нибудь биографическое, упорно уклоняясь от разговора поэзии: читателю это, считают они, скучно и непонятно. Вот откуда преобладание биографических работ о Цветаевой, на что время от времени сетуют иные. Если работаешь, хочется все же — не в стол! Первой моей книгой стала “Версты, дали …”, вышедшая в 1991 году в Москве — книга об эмигрантских годах Цветаевой. Я начала, таким образом, издавать биографию “с середины”, потому что о молодой Цветаевой продолжала выпускать всё утолщавшиеся “Воспоминания” сестра Анастасия, а в хорошей книге Виктории Швейцер именно годы чужбины были освещены слишком бегло. В 1991 году Е. Г. Эткинд пригласил меня участвовать в международном симпозиуме, посвященном 100-летию Цветаевой. Он состоялся в США в Нортфилде (штат Вермонт) летом того же 1991 года. Е. Г. “вывез” тогда из России на первую международную встречу тех, кто к тому времени уже проявил себя достаточно серьезными работами о Цветаевой — Белкину, Саакянц, Коркину. Через год уже в Париже прошла вторая международная цветаевская конференция — российское цветаеведение выбиралось из “катакомбного” своего периода, сумев накопить немалый багаж, но качество наших работ оставляло желать лучшего. Перестройка открыла доступ к архивам КГБ. Благодаря этому в новом свете предстали последние годы жизни поэта. Вскоре в издательстве “Независимая газета” вышла в свет моя книга “Гибель Марины Цветаевой”. Однажды мне удалось издать и некоторое число моих статей о цветаевском творчестве — они вышли под совсем не подходящим, случайным названием “После России” в Москве в 1997 году. Теперь, кажется, “довела” — биографию, и книжку о цветаевском творчестве. Пора подбивать итоги. Сделала что могла, пусть следующие сделают лучше...
Ирма Кудрова
|