С конца 1877 года Чайковский много путешествовал по Европе. В январе 1878 года к нему присоединились брат Модест и его глухонемой девятилетний воспитанник Коля Конради. Сначала они обосновались в Сан-Ремо, а затем переехали во Флоренцию. С их приездом жизнь композитора обретает обычный творческий порядок. Он писал Н. Ф. фон Мекк: «В сущности я счастлив совершенно... Я ужасно люблю детей. Коля до бесконечности радует меня... Чрезвычайно интересно наблюдать за таким умным ребенком».
Во Флоренции Чайковский встречает уличного певца — мальчика Витторио, на которого он обратил внимание еще в свой приезд туда прошлой осенью. В письме той же корреспондентке читаем: «Третьего дня, к моей несказанной радости, я нашел опять этого мальчика; он опять мне пел <…> и я просто изнывал от восторга... На этот раз он меня познакомил с новой здешней песенкой, до того прелестной, что я собираюсь еще раз найти его и заставить несколько раз спеть, чтоб записать и слова и музыку».
Постепенно флорентийские впечатления от совместной жизни с юным воспитанником Модеста и от встречи с уличным певцом Витторио начали преображаться в музыкальные образы. Уже 14 (26) февраля он сообщает своему издателю П. И. Юргенсону о желании сочинить несколько фортепианных пьес для детей: «Хочу попробовать написaть ряд легких пиэс, Kinderstück’ов. Это будет для меня приятно, а для тебя, я думаю, даже и выгодно...»
Вернувшись в апреле 1878 года в имение сестры Каменка на Украине, Чайковский приступил к выполнению этого замысла, так объяснив его значение в письме к Н. Ф. фон Мекк: «Я давно уже подумывал о том, что не мешало бы содействовать по мере сил к обогащению детской музыкальной литературы, которая очень небогата. Я хочу сделать ряд маленьких отрывков безусловной легкости и с заманчивыми для детей заглaвиями, как у Шумана».
В течение мая были завершены эскизы, и 29 июля законченная рукопись была отослана Юргенсону в Москву. В октябре, после окончательной корректуры, детские пьесы вышли из печати. Посвящены они любимому племяннику Чайковского, шестилетнему Владимиру Давыдову. 12 (24) декабря композитор писал его отцу, Л. В. Давыдову: «Скажи Бобику, что напечатаны ноты с картиночками, что ноты эти сочинил дядя Петя и что на них написано: „Посвящается Володе Давыдову“. Он, глупенький, и не поймет, что значит посвящается!.. А Бобику, хоть ради его неподражаемой прелестной фигурки, когда он играет, смотрит в ноты и считает, можно целые симфонии посвящать». Заявление оказалось пророческим: свой предсмертный шедевр, Шестую («Патетическую») симфонию, Чайковский посвятил именно ему.

Александр Познанский

Обратная задача куда трудней, тем более, что в данном случае существовал ещё и психологический барьер: «Детский альбом» — сочинение великого композитора, это хрестоматийная музыка, и написать стихи к ней — своего рода состязание с её гениальным создателем. Но не подобная ли смелость — приняться за переложение на русский язык стихов какого-нибудь гениального иноязычного поэта? А у Виктора Лунина есть такой опыт. Он переводил стихи Уолта Уитмена и Бена Джонсона, Томаса Мура и Перси Биши Шелли, Уолтера Де ла Мэра и Редьярда Киплинга, Альфреда Теннисона и Томаса Гарди, английские народные детские песенки и тексты «Битлз». При этом он всякий раз как бы оттеснял свою личность на задний план, стараясь как можно более точно передать манеру и стиль переводимого поэта. Мастерство поэта-переводчика и опыт детского поэта счастливо сочетаются в нём с врождённой музыкальностью и знанием музыки.

У Виктора Лунина более двух десятков книг для детей, среди которых «Не наступите на слона», «Я видела чудо», «Аз-бу-ка», «Мой дом — волшебный», «Приключения сдобной Лизы», «Волшебная мелодия». Его детские стихи отличаются простотой, непринуждённостью речи, богатством языка. Часто в них автор играет звуками, словами, что очень нравится юным читателям. И на сей раз Виктор Лунин сумел глубоко проникнуть в психологию ребёнка. Беда, когда заболевает любимая кукла; истинная трагедия, когда кукла умирает, умирает всерьёз. И в то же самое время игра в куклы — всё-таки игра. Поэтому ребёнок отходчив в своём «горе», у него быстро сменяется настроение, и на смену слезам после похорон куклы приходит весёлый, радостный вальс. Виктору Лунину удались также тематические перевоплощения от пьесы к пьесе, характерные для «Детского альбома». Автор даёт волю фантазии. Например, в «Старинной французской песенке» он на пространстве в шестнадцать коротких поэтических строк умудряется поместить старинную французскую легенду о рыцаре Ланселоте и его возлюбленной Элейне. «Мазурка» пишется им как свободная баллада, а «Немецкая песенка» создаёт колорит настоящей немецкой песни, не лишённой сентиментальности. Особое место занимают хоральные песни — «Утренняя молитва» (ею открывается музыкальный цикл Чайковского) и пьеса «В церкви» (ею он завершается).
И здесь поэт сумел найти слова точно под стать интонации и настроению музыки. Видимо в этом кроется секрет чарующей иллюзии, будто слова и стихи созданы одновременно, — иллюзии очевидной, но тем более удивительной.

Игорь Калугин

Более того, мир художника должен быть в гармонии с миром писателя, автора книги. Художник может считаться вторым автором книги лишь только когда перед нами предстаёт особое пространство, созвучное времени и фантазии писателя. И тогда радость читателя становится наградой художнику.
Вера Павлова — именно такой мастер. Профессиональный график, с блеском окончивший Мухинское училище и сразу после этого ставший участвовать в выставках, а ныне — признанный станковый художник, она снискала заслуженную известность своим особым стилем, балансирующим на тонкой грани иллюзорной безыскусности и безупречно выверенного профессионализма. Широко известна она и как книжный график: у Веры Павловой много книг, как изданных, так и пока не вышедших из печати. Многие из них получили высокие награды на международных выставках. Лист за листом переворачивая страницы оформленных ею книг, читатель получает редкую возможность попасть в иной, отличный от нашего, мир. И этот мир таит загадку, узнать о которой мы сможем только просмотрев всю книгу до конца. Ведь это не рисунок, ограниченный рамой, нет, это нечто родственное старинному калейдоскопу, где каждая новая составляющая, в нашем случае — новая иллюстрация, делает уже сложившую­ся картину ещё сложнее и богаче.
Казалось бы, задачи, которые интересуют Веру Павлову, традиционны: пространство, цвет, свет и, конечно, сюжет. Но то, как она их решает, не просто необычно, но невероятно. И как в картинах Павловой пространст­во и цвет служат одной цели — выявить отблески истинного мира в этом «скоромимопреходящем», так и в книжной графике они служат той же высокой цели, они помогают хотя бы краем глаза увидеть отражение мыслей уже давно ушедших людей, подсмотреть их сны и хоть на миг разделить их мечты и фантазии. Не случайно в этой книге Вера Павлова вдохновлялась русской наивной живописью второй половины XIX века, его кратким периодом мира и покоя. В пьесах Чайковского отражены реалии жизни ребёнка в усадьбе. Мы встречаем их и в иллюстрациях — милые люди прошлого радуются, делятся друг с другом своими скромными радостями. Вера Павлова смогла передать хрупкие воспоминания об уже прошедшем, но всё же присутствовавшем в жизни счастье. И призрак этого счастья на мгновение становится видимым и нам.
Эта книга пропитана мягким сиянием счастья и любви.

Мария Халтунен