Упрощенная HTML-версия
25
П Р О П А Л А С О В Е С Т Ь
Понурил Ловец голову, потому что знал, что Ловчихино слово
твердое. Снял он с себя пальто — и вдруг словно преобразился со-
всем! Так как совесть осталась, вместе с пальто, на стенке, то сдела-
лось ему опять и легко, и свободно и стало опять казаться, что на
свете нет ничего чужого, а всё его. И почувствовал он вновь в себе
способность глотать и загребать.
— Ну, теперь вы у меня не отвертитесь, дружки! — сказал Ловец,
потирая руки, и стал поспешно надевать на себя пальто, чтоб на всех
парусах лететь на базар.
Но, о чудо! едва успел он надеть пальто, как опять начал коря-
читься. Просто как будто два человека в нем сделалось: один, без
пальто, — бесстыжий, загребистый и лапистый; другой, в пальто, —
застенчивый и робкий. Однако хоть и видит, что не успел за ворота
выйти, как уж присмирел, но от намерения своего идти на базар не
отказался. «Авось-либо, думает, превозмогу».
Но чем ближе он подходил к базару, тем сильнее билось его серд-
це, тем неотступнее сказывалась в нем потребность примириться со
всем этим средним и малым людом, который из-за гроша целый день
бьется на дождю да на слякоти. Уж не до того ему, чтоб на чужие
кульки засматриваться; свой собственный кошелек, который был?
у него в кармане, сделался ему в тягость, как будто он вдруг из до-
стоверных источников узнал, что в этом кошельке лежат не его,?
а чьи-то чужие деньги.
— Вот тебе, дружок, пятнадцать копеек! — говорит он, подходя?
к какому-то мужику и подавая ему монету.
— Это за что же, Фофан Фофаныч?
— А за мою прежнюю обиду, друг! прости меня, Христа ради!
— Ну, Бог тебя простит!
Таким образом обошел он весь базар и роздал все деньги, какие
у него были. Однако, сделавши это, хоть и почувствовал, что на серд-
це у него стало легко, но крепко призадумался.
— Нет, это со мною сегодня болезнь какая-нибудь приключи-
лась, — опять сказал он сам себе, — пойду-ка я лучше домой, да
кстати уж захвачу по дороге побольше нищих, да и накормлю их
чем Бог послал!