Упрощенная HTML-версия
24
С К А З К И
чтоб наглый, а
устремительный
. Руки были не то чтоб слишком озор-
ные, но охотно зацепляли все, что попадалось по дороге. Словом ска-
зать, был лихоимец порядочный.
И вдруг этого самого человека начало коробить.
Пришел он на базарную площадь, и кажется ему, что все, что там
ни наставлено, и на возах, и на рундуках, и в лавках, — все это не
его, а чужое. Никогда прежде этого с ним не бывало. Протер он себе
бесстыжие глаза и думает: «Не очумел ли я, не во сне ли все это мне
представляется?» Подошел к одному возу, хочет запустить лапу, ан
лапа не поднимается; подошел к другому возу, хочет мужика за бо-
роду вытрясти — о, ужас! длани не простираются!
Испугался.
«Что это со мной нынче сделалось? — думает Ловец, — ведь этаким
манером, пожалуй, и напредки все дело себе испорчу! Уж не воро-
титься ли, за добра ума, домой?»
Однако понадеялся, что, может быть, и пройдет. Стал погуливать
по базару; смотрит, лежит всякая живность, разостланы всякие мате-
рии, и все это как будто говорит: «Вот и близок локоть, да не укусишь!»
А мужики между тем осмелились: видя, что человек очумел, гла-
зами на свое добро хлопает, стали шутки шутить, стали Ловца Фо-
фаном Фофанычем звать.
— Нет, это со мною болезнь какая-нибудь! — решил Ловец и так-
таки без кульков, с пустыми руками, и отправился домой.
Возвращается он домой, а Ловчиха-жена уж ждет, думает: «Сколь-
ко-то мне супруг мой любезный нынче кульков принесет?» И вдруг —?
ни одного. Так и закипело в ней сердце, так и накинулась она на
Ловца.
—?Куда кульки девал? — спрашивает она его.
— Перед лицом моей совести свидетельствуюсь... — начал было
Ловец.
— Где у тебя кульки, тебя спрашивают?
— Перед лицом моей совести свидетельствуюсь... — вновь повто-
рил Ловец.
— Ну, так и обедай своею совестью до будущего базара, а у меня
для тебя нет обеда! — решила Ловчиха.