Упрощенная HTML-версия
13
— Надежда! Ты? — сказал он торопливо.
— Я, Николай Алексеевич, — ответила она.
— Боже мой, боже мой, — сказал он, садясь на лавку и в упор
глядя на неё. — Кто бы мог подумать! Сколько лет мы не вида-
лись? Лет тридцать пять?
— Тридцать, Николай Алексеевич. Мне сейчас сорок восемь,
а вам под шестьдесят, думаю?
— Вроде этого… Боже мой, как странно!
— Что странно, сударь?
— Но всё, всё… Как ты не понимаешь!
Усталость и рассеянность его исчезли, он встал и решительно
заходил по горнице, глядя в пол. Потом остановился и, краснея
сквозь седину, стал говорить:
— Ничего не знаю о тебе с тех самых пор. Как ты сюда
попала? Почему не осталась при господах?
— Мне господа вскоре после вас вольную дали.
— А где жила потом?
— Долго рассказывать, сударь.
— Замужем, говоришь, не была?
— Нет, не была.
— Почему? При такой красоте, которую ты имела?
— Не могла я этого сделать.
— Отчего не могла? Что ты хочешь сказать?
— Что ж тут объяснять. Небось помните, как я вас любила.
Он покраснел до слёз и, нахмурясь, опять зашагал.
— Всё проходит, мой друг, — забормотал он. — Любовь, моло-
дость — всё, всё. История пошлая, обыкновенная. С годами всё
проходит. Как это сказано в Книге Иова? «Как о воде протёкшей
будешь вспоминать».
— Что кому Бог даёт, Николай Алексеевич. Молодость у всякого
проходит, а любовь — другое дело.
Он поднял голову и, остановясь, болезненно усмехнулся:
— Ведь не могла же ты любить меня весь век!
— Значит, могла. Сколько ни проходило времени, всё одним
жила. Знала, что давно вас нет прежнего, что для вас словно