Упрощенная HTML-версия
12
вроде тахты, покрытой пегими попонами, упиравшейся отвалом
в бок печи; из-за печной заслонки сладко пахло щами — разва-
рившейся капустой, говядиной и лавровым листом.
Приезжий сбросил на лавку шинель и оказался ещё стройнее
в одном мундире и в сапогах, потом снял перчатки и картуз и
с усталым видом провёл бледной худой рукой по голове — седые
волосы его с начёсами на висках к углам глаз слегка курчавились,
красивое удлинённое лицо с тёмными глазами хранило кое-где
мелкие следы оспы. В горнице никого не было, и он неприязненно
крикнул, приотворив дверь в сенцы:
— Эй, кто там!
Тотчас вслед за тем в горницу вошла темноволосая, тоже черно-
бровая и тоже ещё красивая не по возрасту женщина, похожая
на пожилую цыганку, с тёмным пушком на верхней губе и вдоль
щёк, лёгкая на ходу, но полная, с большими грудями под крас-
ной кофточкой, с треугольным, как у гусыни, животом под
чёрной шерстяной юбкой.
— Добро пожаловать, ваше превосходительство, — сказала
она. — Покушать изволите или самовар прикажете?
Приезжий мельком глянул на её округлые плечи и на лёгкие
ноги в красных поношенных татарских туфлях и отрывисто,
невнимательно ответил:
— Самовар. Хозяйка тут или служишь?
— Хозяйка, ваше превосходительство.
— Сама, значит, держишь?
— Так точно. Сама.
— Что ж так? Вдова, что ли, что сама ведёшь дело?
— Не вдова, ваше превосходительство, а надо же чем-нибудь
жить. И хозяйствовать я люблю.
— Так, так. Это хорошо. И как чисто, приятно у тебя.
Женщина всё время пытливо смотрела на него, слегка щурясь.
— И чистоту люблю, — ответила она. — Ведь при господах
выросла, как не уметь прилично себя держать, Николай Алексе-
евич.
Он быстро выпрямился, раскрыл глаза и покраснел.