Упрощенная HTML-версия
18
потом такие же. Но у себя самой я их почти не видела по той про-
стой причине, что мне не приходилось долгими годами видеть свое
отражение в зеркале.
— Что с вами, Николай Наумыч?
— Все. Все кончено. Я только на минуту. Только хотел сказать
вам, чтобы вы не думали… Ведь это все неправда. Клянусь — я ни-
чего не сделал против партии.
Стыдно вспомнить, как я начала его «утешать» плоскими обы-
вательскими фразами. Дескать, он все преувеличивает… Ну, может
быть, по остроте положения выговор задним числом объявят за ту
ошибочную статью… и т. д.
Потом он сказал совсем странные слова:
— Мне очень больно, что и вы можете пострадать за связь со
мной… Я не хотел этого…
Тут я посмотрела на него с явным опасением. Не сошел ли с ума?
Я могу пострадать за связь с ним? Какая связь? Что за чушь?
Меня судьба столкнула с ним с самого его приезда в Казань,
кажется с осени 1932 года. Я работала тогда в пединституте. Он
появился как зав. кафедрой русской истории. Квартиру ему дали
в здании института. Он сразу задумал несколько изданий и стал
для этого собирать на своей квартире научных работников. Помню,
что меня туда пригласили для участия в подготовке хрестоматии
по истории Татарии.
Еще раз мне пришлось работать вместе с Эльвовым в редакции
областной газеты «Красная Татария». После крупного конфликта
между новым редактором Красным и прежними сотрудниками
этой газеты обком решил освежить аппарат редакции и направил
туда «на укрепление» несколько человек из числа научных работни-
ков. Меня назначили зав. отделом культуры, Эльвова — зав. отделом
международной информации.
— С каких это пор совместная работа в советском вузе и в пар-
тийной прессе стала называться «связью», да еще такой, от которой
можно «пострадать»?
Видно, в этот страшный момент своей жизни, отбросив свой-
ственное ему позерство и самолюбование, он обрел дар понимания