Упрощенная HTML-версия
30
словечко меня почему-то волновало. Такую же кофточку купила
себе на Пасху Паша, только синенькую с полосками, — «синенькое-
то к блондинке лучше!» — и я из-за двери видел, как она вертелась
перед зеркалами в зале, обтягивала бока и все хихикала:
— Ба-тюшки, груди-то как видать... ма-тушки, страм глядеть!..
Она увидала, что я подглядываю, — а в доме никого не было, —
и стала вертеться пуще и охорашиваться, как глупая.
— А что, хорошенькая я стала, правда?.. Блондиночка какая!.. —
сказала она, вертясь, и выпятилась, как пьяная.
Я смутился и убежал, а Паша запрыгала и засмеялась. Она мне
очень понравилась, но было чего-то стыдно.
Дворник Гришка, открывший мне много в жизни, сказал как-то,
что это «все для приману любви, особенные штуковинки... шибко их
бабы любят, чтобы все свои потрохи выказывать».
Была у ней еще вишневая бархатная шапочка, как у студентов
в «Фаусте», с бантиком на бочку, и придавала ей такой разудалый
вид, что мне иногда казалось, будто это хорошенький ряженый
мальчишка.
В тот вечер «Первой любви» я долго слонялся у забора, где ле
жала еще стеклянная полоска снега, но уже зеленел крыжовник,
и Гришка справился, не потерял ли я пятака для игры об стенку.
Я сказал, что потерял гривенник, и он поискал со мною. Самое это
место казалось мне необыкновенным. Здесь говорила она со мной!
«О, как я благодарна вам, молодой человек!» — сладко дрожало
в моей душе. Какой голос, манящий лаской! Неужели она красави-
ца? Мне казалось по голосу, что она истинная красавица, что у ней
синие-синие глаза, розовый ротик и благородное выражение лица
аристократки. Как она удивительно сказала: «ах, какой вы... право!»
Капризно-гордо. Я досадовал, что не разглядел ее. Показал свою не-
воспитанность и дикость. Она подумает — какой же неразвитой
мальчишка! Но, должно быть, я ей понравился, она удивительно
сказала: «Нам мешает забор, а то бы я вас расцеловала!» Надо бы
мне сказать: «Позвольте представиться... ваш сосед... мне так