11
красный — горел у меня под левым глазом целых две недели.
Я молился о чуде — о том, чтобы фонарь потух. Чудо не сверши-
лось. Я задумался.
Много одиночества, много книг, очень рано — Достоевский.
До сих пор помню дрожь и пылающие свои щеки — от «Не-
точки Незвановой». Достоевский долго оставался — старший и
страшный даже; другом был Гоголь (и гораздо позже — Анатоль
Франс).
С 1896 года — гимназия в Воронеже. Специальность моя,
о которой все знали: «сочинения» по русскому языку. Специаль-
ность, о которой никто не знал: всевозможные опыты над со-
бой — чтобы «закалить» себя.
Помню: классе в 7-м, весной, меня укусила бешеная собака.
Взял какой-то лечебник, прочитал, что первый, обычный срок,
когда появляются признаки бешенства, — две недели. И решил
выждать этот срок: сбешусь или нет? — чтобы испытать судьбу
и себя. Все эти две недели — дневник (единственный в жизни).
Через две недели — не сбесился. Пошел, заявил начальству, тот-
час же отправили в Москву — делать пастеровские прививки.
Опыт мой кончился благополучно. Позже, лет через десять,
в белые петербургские ночи, когда сбесился от любви, — проде-
лал над собой опыт посерьезнее, но едва ли умнее.
Из гимназического серого сукна вылез в 1902 году. Золотая
медаль за 25 рублей была заложена в петербургском ломбарде —
и там осталась.
Помню: последний день, кабинет инспектора (по гимнази-
ческой табели о рангах — «кобылы»), очки на лбу, подтягивает
брюки (брюки у него всегда соскакивали) и подает мне какую-то
брошюру. Читаю авторскую надпись: «Моей almae matri
*
, о кото-
рой не могу вспомнить ничего, кроме плохого. П. Е. Щеголев».
И инспектор — наставительно, в нос, на «о»: «Хорошо? Вот тоже
кончил у нас с медалью, а что пишет! Вот и в тюрьму попал. Мой
совет: не пишите, не идите по этому пути». Наставление не по-
могло.
— — — —
*
Любящей матери (лат.). — Здесь и далее примеч. ред.