Упрощенная HTML-версия
26
со мною, к краю сцены: «Даму в плаще может играть только Вероч
ка. Будет играть только Верочка». Их дружбе — моя любовь?
— А это, Марина, — низкий торжественный голос Павлика, —
Софья Евгеньевна Голлидэй, — совершенно так же, как год назад:
«А это, Марина, мой друг — Юра З.». Только на месте мой друг —
что-то — проглочено. (В ту самую секунду, плечом чувствую, Ю. З.
отходит.)
Передо мной маленькая девочка. Знаю, что Павликина Инфанта!
С двумя черными косами, с двумя огромными черными глазами,
с пылающими щеками.
Передо мною — живой пожар. Горит все, горит — вся. Горят
щеки, горят губы, горят глаза, несгораемо горят в костре рта белые
зубы, горят — точно от пламени вьются! — косы, две черных косы,
одна на спине, другая на груди, точно одну костром отбросило.
И взгляд из этого пожара — такого восхищения, такого отчаяния,
такое: боюсь! такое: люблю!
— Разве это бывает? Такие харчевни… метели… любови… Такие
Господины в плаще, которые нарочно приезжают, чтобы уехать на-
всегда? Я всегда знала, что это — было, теперь я знаю, что это —
есть. Потому что это — правда — было: вы, действительно, так стоя-
ли. Потому что это вы стояли. А Старуха — сидела. И все знала.
А Метель шумела. А Метель приметала его к порогу. А потом — от-
метала… заметала след… А что было, когда она завтра встала? Нет,
она завтра не встала… Ее завтра нашли в поле… О, почему он не
взял ее с собой в сани? Не взял ее с собой в шубу?..
Бормочет, как сонная. С раскрытыми — дальше нельзя! —
глазами — спит, спит наяву. Точно мы с ней одни, точно никого нет,
точно и меня — нет. И когда я, чем-то отпущенная, наконец огляну-
лась — действительно, на сцене никого не было: все почувствовали
или, воспользовавшись, бесшумно, беззвучно — вышли. Сцена
была — наша.
И только тут я заметила, что все еще держу в руке ее ручку.
______