Упрощенная HTML-версия
31
и боялись друг друга, и не щадили сил, и дико, отчаянно пытались
верить. (Ох, это немец… Да, по нему пальнули. Он опять над на-
шим домом, очень высоко, но над нашим… тоненький свист…
бомба? Нет… Бросило в жар… Нет, нет, не бомба… Это немец —
почему его не преследуют? Или наш? Взрывов не слышно…)
Зачем я тороплюсь записать все это — все равно, я ничего не
успела. Тов<арищи>, — знайте, я ничего не успела, а могла бы —
МНОГО!
А Юру хотят забрать «политбойцом» на фронт, — ой, не хочу, не
хочу, не хочу… И глупо это до бесконечности, как
9
/
10
всего, что есть.
Я могла бы жить в Доме радио, работать и спать в хорошем бом-
боубежище, но я не иду туда: без Коли — стыдно и позорно бросать
вернейшего товарища в трухлявом доме, а самой спасаться. А его
туда нельзя из-за диких его припадков, он будет пугать и без того
измотанных людей. (Самолет смолк.)
Мы будем у мамы. Мне совестно тоже, что я, политорганизатор
дома, ухожу из него... Но чорт возьми, я же здесь абсолютно беспо-
лезна, на 100% бесполезна, моя санитарная сумка и прочее — это та
же видимость, та же ложь, что была и есть повсеместно. И стыдно
отказываться даже от этой видимости — такова инерция подчине-
ния уже отрицаемой системе. Но — очень стыдно. Не знаю, что и де-
лать. Конечно, надо позаботиться о себе, — хотя бы во имя того, что
ведь знаю — смогу, смогу принести пользу людям. А стыдно. (Опять
низкий рокот самолета над самой головой, — все-таки, наверное, это
наш, — по нему не бьют… Ох, как он гудит. А напротив моего окна
прямо на крыше сидит мальчишка… Ну, и я буду сидеть и писать
очерк, надо, чтоб был близок к настоящему. Эти мальчишки на кры-
ше напротив нашего дома всегда меня успокаивали. В окно видела —
низко сейчас пролетели бомбардировщики с нашими звездами…
А сердце-то, подлое, как затряслось, пока не отличила звезд…)
Ну, из обращения к потомству перед запечатыванием дневников
ничего не вышло.
Да и чорт тебя знает, потомство, какое ты будешь…
И не для тебя, не для тебя я напрягаю душу, — у, как иногда не-
навижу тебя, — а для себя, для нас, сегодняшних, — изолгавшихся
и безмерно честных, жаждущих жизни, обожающих ее, служивших