Упрощенная HTML-версия
25
времени, чтоб безумненько покрутить с Юрой, а ведь это вот-вот,
он даже злился на меня сегодня, и, переглядываясь с ним, вдруг
чувствую давний, хмельной холодок, проваливаясь в искристую,
темную прорубь…
Это, я знаю, любовь к любви, не больше. Он славный, но какое же
сравнение с Колькой?! Но он очень мил мне.
А город сегодня обстреливали из артиллерии, и на Глазовой
разрушено три дома, и на др<угих> улицах тоже. Я узнала это уже
вечером.
Смерть близко, смерть за теми домами. Как мне иногда легко и
весело от этого бывает.
8/IX–9/IX. <1941>
В ночь на 7/IX по Л<енинград>у упали первые бомбы, на Харь-
ковской. В это время (23
25
) мы были у меня, — я, Яша, Юра М<ако-
гоненко> и Коля. Потом мы пили шампанское, и Юра поцеловал
мне указательный палец, выпачканный в губной помаде. Вчера
мы забрались в фонотеку. Слушали чудесные пластинки, и он так
глядел на меня. Даже уголком глаза я видела, как нежно и ласково
глядел.
Сегодня, в 22
45
был налет по Л<енинград>у, я слышала, как
свистели бомбы — это ужасно и отвратительно. Все 2 час<а> трево-
ги у меня тряслись ноги и иногда проваливалось сердце, но внешне
я была спокойна. Да и сознанием я ничего не боялась, а вот ноги
тряслись, — брр.
После тревоги (бомбы свищут ужасно, как смерть!) я позвонила
в радио, Юра говорил со мной: лояльно.
Я хочу Успехов. Дай мне еще одно торжество, истинное и превос-
ходящее любую победу, — дай мне увидеть его жаждущим, неисто-
вым и счастливым. Это немногое, о чем я прошу Тебя перед свистя-
щей смертью.
Я не прошу Тебя о Коле, потому что мы погибнем вместе —
я у подъезда, он на крыше. Мы ведь не прячемся в землю, когда
они свистят. И ведь мы одно, и мы — вся Жизнь.