Упрощенная HTML-версия
24
Собственно говоря, отправляют на смерть. «Покинуть Ленин-
град!» Да как же его покинешь, когда он кругом обложен, когда
перерезаны все пути! Это значит, что старик и подобные ему люди
(а их, кажется, много — по его словам) — будут сидеть в наших
либо казармах, или их будут таскать в теплушках около города, под
обстрелом, не защищая… нечем-с!
Я еще раз состарилась за этот день.
Мне мучительно стыдно глядеть на отца. За что, за что его так?
Это мы, мы во всем виноваты.
Сейчас — полное душевное отупение. Ходоренко обещал позвонить
Грушко (идиот нач<альник> милиции), а потом мне — о результатах,
но не позвонил.
Значит, завтра провожаю папу. Вижу его, видимо, в последний
раз. Мы погибнем все — это несомненно. Такие вещи, как с папой, —
признаки абсолютной растерянности предержащих властей…
Но что, что же я могу сделать для него?! Не придумать просто!..
5.IX. <1941>
Завтра батька идет к прокурору — решается его судьба.
Я бегала к тов. Капустину, — смесь унижения, пузыри со дна
души и т. п.
Вот, — заботилась всю жизнь о Счастье Человечества, о Родине
и т. д., а Колька мой всегда ходил у меня в рваных носках, на мать
кричала, и никого, никого из близких, родных, — как следует не об-
ласкала и не согрела, барахтаясь в собственном тщеславии, в теоре-
тическом, в выдуманном…
Ленинград, я еще не хочу умирать!
У меня телефонов твоих номера,
Ленинград, у меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса… .
Но за эти три дня хлопот за отца очень сблизилась (кажется)
с Яшей Бабушкиным, с Юрой Макогоненко… О, как мало осталось