Упрощенная HTML-версия
27
I. МЕРТВЫЙ ДОМ
духе попрекать преступника) — ругательствам не будет конца.
А какие были они все мастера ругаться! Ругались они утончен-
но, художественно. Ругательство возведено было у них в науку;
старались взять не столько обидным словом, сколько обидным
смыслом, духом, идеей — а это утонченнее, ядовитее. Беспре-
рывные ссоры еще более развивали между ними эту науку.
Весь этот народ работал из-под палки, — следственно, он был
праздный, следственно, развращался: если и не был прежде
развращен, то в каторге развращался. Все они собрались сюда
не своей волей; все они были друг другу чужие.
«Черт трое лаптей сносил, прежде чем нас собрал в одну
кучу!» — говорили они про себя сами; а потому сплетни, ин-
триги, бабьи наговоры, зависть, свара, злость были всегда
на первом плане в этой кромешной жизни. Никакая баба не
в состоянии была быть такой бабой, как некоторые из этих
душегубцев. Повторяю, были и между ними люди сильные,
характеры, привыкшие всю жизнь свою ломить и повелевать,
закаленные, бесстрашные. Этих как-то невольно уважали;
они же, с своей стороны, хотя часто и очень ревнивы были к
своей славе, но вообще старались не быть другим в тягость, в
пустые ругательства не вступали, вели себя с необыкновенным
достоинством, были рассудительны и почти всегда послушны
начальству, — не из принципа послушания, не из состояния
обязанностей, а так, как будто по какому-то контракту, сознав
взаимные выгоды. Впрочем, с ними и поступали осторожно.
Я помню, как одного из таких арестантов, человека бесстраш-
ного и решительного, известного начальству своими зверски-
ми наклонностями, за какое-то преступление позвали раз к
наказанию. День был летний, пора нерабочая. Штаб-офицер,
ближайший и непосредственный начальник острога, приехал
сам в кордегардию, которая была у самых наших ворот, при-
сутствовать при наказании. Этот майор был какое-то фаталь-
ное существо для арестантов; он довел их до того, что они его