Упрощенная HTML-версия
33
Тут прокуратор поднялся с кресла, сжал голову руками, и на жел-
товатом бритом лице его выразился ужас. Но он тотчас же подавил
его своею волей и вновь опустился в кресло.
Арестант же тем временем продолжал свою речь, но секретарь
ничего более не записывал, а только, вытянув шею, как гусь, старался
не проронить ни одного слова.
— Ну вот, все и кончилось, — говорил арестованный, благожела-
тельно поглядывая на Пилата, — и я чрезвычайно этому рад. Я сове-
товал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком
где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе. Гроза
начнется… — арестант повернулся, прищурился на солнце, — позже,
к вечеру. Прогулка принесла бы тебе большую пользу, а я с удоволь-
ствием сопровождал бы тебя. Мне пришли в голову кое-какие новые
мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными,
и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь
впечатление очень умного человека.
Секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол.
— Беда в том, — продолжал никем не останавливаемый связан-
ный, — что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в лю-
дей. Ведь нельзя же, согласись, поместить всю свою привязанность
в собаку. Твоя жизнь скудна, игемон. — И тут говорящий позволил
себе улыбнуться.
Секретарь думал теперь только об одном, верить ли ему ушам
своим или не верить. Приходилось верить. Тогда он постарался пред-
ставить себе, в какую именно причудливую форму выльется гнев
вспыльчивого прокуратора при этой неслыханной дерзости аресто-
ванного. И этого секретарь представить себе не мог, хотя и хорошо
знал прокуратора.
Тогда раздался сорванный, хриповатый голос прокуратора, по-
латыни сказавшего:
— Развяжите ему руки.
Один из конвойных легионеров стукнул копьем, передал его дру-
гому, подошел и снял веревки с арестанта. Секретарь поднял свиток,
решил пока что ничего не записывать и ничему не удивляться.
— Сознайся, — тихо по-гречески спросил Пилат, — ты великий
врач?
— Нет, прокуратор, я не врач, — ответил арестант, с наслаждени-
ем потирая измятую и опухшую багровую кисть руки.
Круто, исподлобья Пилат буравил глазами арестанта, и в этих
глазах уже не было мути, в них появились всем знакомые искры.