22
— Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в де-
сять часов вечера в МАССОЛИТе состоится заседание, и я буду на
нем председательствовать.
— Нет, этого быть никак не может, — твердо возразил иностранец.
— Это почему?
— Потому, — ответил иностранец и прищуренными глазами
поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно
чертили черные птицы, — что Аннушка уже купила подсолнечное
масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не
состоится.
Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание.
— Простите, — после паузы заговорил Берлиоз, поглядывая на
мелющего чепуху иностранца, — при чем здесь подсолнечное мас-
ло… и какая Аннушка?
— Подсолнечное масло здесь вот при чем, — вдруг заговорил
Бездомный, очевидно решив объявить незваному собеседнику вой-
ну, — вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечеб-
нице для душевнобольных?
— Иван!.. — тихо воскликнул Михаил Александрович.
Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.
— Бывал, бывал, и не раз! — вскричал он, смеясь, но не сводя
несмеющегося глаза с поэта. — Где я только не бывал! Жаль только,
что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения.
Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!
— Откуда вы знаете, как меня зовут?
— Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? — Здесь
иностранец вытащил из кармана вчерашний номер «Литературной
газеты», и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изоб
ражение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще радовав-
шее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не об-
радовало поэта.
— Я извиняюсь, — сказал он, и лицо его потемнело, — вы не
можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.
— О, с удовольствием! — воскликнул неизвестный. — Здесь так
хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.
— Вот что, Миша, — зашептал поэт, оттащив Берлиоза в сто-
рону, — он никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант,
перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то уйдет…
— Ты думаешь? — встревоженно шепнул Берлиоз, а сам поду-
мал: «А ведь он прав…»