Упрощенная HTML-версия
14
поэму именно таким, ясным, понятным для всех языком. Подняв на
высочайшую вершину грузинский литературный язык, он превра-
тил его в институт духовного воспитания народа, сделал основой
национальной этики и морали.
Поэма Руставели настолько гибка и упруга, что напоминает дви-
жение живого существа. О «Вепхисткаосани» можно сказать слова-
ми самого Руставели — «в ней соединились мягкость тканого и твер-
дость кованого». Единая мелодия поэмы представляет собой пласти-
ческое тело, существующее словно само по себе, независимо от всего:
его можно коснуться рукой, и кажется даже, что можно создать му-
зыкальную партитуру этой мелодии независимо от поэмы. Но так
это лишь на первый взгляд. Музыка и слово связаны навечно волею
гения, соединенные одной общей жизнью, рождающиеся один в дру-
гом феномены.
Существует, очевидно, внешняя, условно простая мелодичность
и мелодия, музыка тайная, скрытая, внутренняя, которую читатель
сам должен открыть для себя, обрести, как ищут и обретают наперс-
ницу души, то есть
свою поэзию
в этой сокровищнице, ту самую поэ-
зию, которая не поддается никакому логическому толкованию. Здесь
безраздельно властвует чувство, и если ты чувствуешь, значит, по-
нимаешь! Эта мелодия прямо пропорциональна поэтическому слуху
читателя: чем острее и чутче слух, тем глубже, богаче, соответствен-
но, и мелодия поэмы. Эта мелодия пленила и обогатила слух народа,
подобно колыбельной, услышанной в раннем детстве, растила и вос-
питывала нас, она не оставляла нас ни в радости, ни в горе, сопро-
вождая каждого от рождения до смерти.
Таким образом, главной мелодией поэмы я бы назвал не внеш-
ную, специфически музыкальную сторону, а ту величавую поэтичес-
кую мысль, которая, зарождаясь в непостижимых глубинах текста
поэмы, подобно жизни в недрах океана, возникает, постепенно наби-
рает силу и в совершенном виде являет себя нашим взорам, как
мысль мыслей, слово слов, песнь песней...
Поэма наполнена живыми голосами: плеском волн, журчанием
ручья, треском огня, конским ржанием... Слышатся лай собак, шле-
панье весел, крики сторожей, и все это вместе создает «звуковой
пейзаж», помогающий нам еще четче представить внутренний мир
произведения, на наших глазах живопись воплощается в музыке...
Из текстового потока поэмы несколько слов выделяются с осо-
бой четкостью: огонь! слеза! тигр! сердце! кровь! солнце! — эти сло-
ва вдруг вспыхивают, подобно рыбе, выпрыгнувшей из воды, чтобы
еще и еще раз напомнить нам о том, что могучие стихии поэмы на-
полнены жизнью.