Упрощенная HTML-версия
Х РОНИК А ВРЕМЕН К А РЛ А I X
30
для этого выросла; на шею мне надевают веревку... всякий раз,
как вспомню об этой веревке, так горло и пересохнет, словно
трут...
— На, промочи, — сказала Мила и до краев наполнила стакан
рассказчику.
Капитан залпом осушил его и продолжал следующим об-
разом:
— Я уже смотрел на себя ни более ни менее как на дубовый
желудь, как вдруг мне пришло в голову сказать адмиралу: «Эх,
монсеньор, мыслимо ли так вешать человека, который при Дрё
командовал „потерянными детьми“?» Вижу, он выплюнул зу-
бочистку, за другую принялся. Я думаю: «Прекрасно, хороший
знак!» Подозвал он капитана Кормье и что-то тихонько ему
сказал. Потом обращается к палачу: «Ну, вздернуть этого чело-
века!» И тут отвернулся. Меня в самом деле вздернули, но слав-
ный капитан Кормье выхватил шпагу и сейчас же разрубил
веревку, так что я упал со своей ветки, красный как вареный
рак.
— Поздравляю вас, — сказал Мержи, — что вы так дешево от-
делались. — Он внимательно стал вглядываться в капитана и,
казалось, испытывал некоторое смущение от того, что находит-
ся в обществе человека, по справедливости заслужившего по-
вешения, но в те злосчастные времена преступления совер-
шались так часто, что почти не было возможности относиться
к ним с такою строгостью, с какою отнеслись бы теперь. Жесто-
кости, с одной стороны, как бы оправдывали меры подавления,
и религиозная ненависть заглушала почти всякое чувство на-
циональной приязни. Притом же, если говорить правду, тайные
знаки внимания со стороны Милы, которую он начинал нахо-
дить очень хорошенькой, и винные пары, оказывавшие на его
молодые мозги большее действие, чем на привычные головы
рейтаров, — все это внушало ему в эту минуту исключительную
снисходительность к его застольным товарищам.