Упрощенная HTML-версия
Г л а в а с е д ь м а я
мне затянуться. Так мы и сидели, передавая друг другу его удиви-
тельную трубку и по очереди затягиваясь дымом.
Если до этого в душе Квикега еще оставался лед равнодушия,
то тепло нашей трубки и этих минут окончательно его растопило,
и мы стали близкими друзьями. Когда трубка была выкурена, он
прижался лбом к моему лбу, обнял меня и объявил, что отныне мы
повенчаны, что на языке его родины означало, что теперь мы как
бы братья и он готов умереть за меня, если возникнет в том необ-
ходимость.
После ужина мы еще немного поболтали и покурили, а затем
вместе отправились в спальню. Он преподнес мне в подарок ново-
зеландскую голову. Затем достал свой огромный кисет и, порыв-
шись в табаке, извлек что-то около тридцати долларов серебром.
Разложив монеты на столе, он поделил их на две равные кучки и,
пододвинув одну из них ко мне, сказал, что это — мое. Я начал
было возражать, но он просто взял и ссыпал монеты в мой карман.
Затем он стал готовиться к вечерней молитве — достал идола и ото-
двинул экран, прикрывавший камин. По некоторым признакам я
понял, что он хочет, чтобы и я присоединился к нему. Ну что ж,
если я желаю, чтобы он уважал мою религию, то почему же мне не
уважать его религию? Я поджег стружки, помог установить бедного
маленького божка, вместе с Квикегом угостил его подгорелым су-
харем, дважды или трижды ему поклонился, поцеловал его в нос,
и только после всего этого мы разделись и улеглись в постель —
каждый в мире со своей совестью. Но, прежде чем уснуть, мы еще
раз выкурили трубочку, и Квикег, убаюканный и завороженный
мягкими волнами табачного дыма, колыхавшегося над нашей кро-
ватью, погрузился в воспоминания, из которых я узнал историю
его жизни.