Упрощенная HTML-версия
12
Дон Кихот
И вот в один прекрасный летний день он поднялся до рассвета, об-
лекся в свои доспехи, надел на голову убогий шлем, стянул покрепче его
зеленые завязки, вскочил на Росинанта, схватил щит, взял в руки копье
и тайно от всех через задние ворота скотного двора выехал в поле, раду-
ясь, что ему удалось наконец приступить к столь славному делу. Но не
успел он выбраться на дорогу, как ему пришла мысль, такая ужасная, что
он едва не вернулся домой. Дон Кихот внезапно вспомнил, что он еще
не посвящен в рыцари и что по рыцарским законам он не мог и не смел
вступить в бой ни с одним рыцарем. А если бы даже он и был посвящен,
то ему полагалось первое время носить белые доспехи и не ставить на
своем щите никакого девиза, чтобы всем было сразу видно, что он еще
новичок в рыцарском деле.
Долго стоял Дон Кихот, не зная, на что решиться, однако страстное
желание немедленно пуститься в путь одержало верх над всеми его со-
мнениями.
Он решил, что посвятить его в рыцарский сан он попросит первого
же рыцаря, который ему встретится на пути. Так, по крайней мере, по-
ступали многие герои тех романов, чтение которых довело нашего идаль-
го до такого плачевного состояния.
А что касается белых доспехов, то он дал себе слово так начистить
свои латы, чтобы они стали белее горностая.
Приняв это решение, он успокоился и продолжал свой путь, вполне
предавшись на волю лошади: так, по его мнению, и должен был путеше-
ствовать странствующий рыцарь.
Росинант плелся шажком, и наш кабальеро мог спокойно отдаться
своим размышлениям.
— Когда будущий историк моих подвигов, — говорил себе Дон
Кихот, — станет описывать мой первый выезд, он, наверное, так начнет
свое повествование: едва светлокудрый Феб распустил по лицу земли зо-
лотые нити своих прекрасных волос, едва пестрые птички нежной гармо-
нией своих мелодичных голосов приветствовали появление Авроры, как
знаменитый рыцарь Дон Кихот Ламанчский вскочил на своего славного
коня Росинанта и пустился в путь по древней Монтьельской равнине.
Затем он прибавил:
— Счастлив будет тот век, когда наконец мои славные деяния будут
занесены на бумагу, изображены на полотне, запечатлены на мраморе.