Упрощенная HTML-версия
24
никогда не закружится в вальсе с другим; я не
допущу этого, чего бы мне это ни стоило, даже
ценою жизни. Ты ведь понимаешь меня?
Мы сделали шагом несколько кругов по залу,
чтобы отдышаться. Потом она села, и добытые
мною для нее апельсины, последние еще чудом
не съеденные более расторопными гостями, при-
шлись весьма кстати и произвели превосходное
действие, если не считать того, что каждая доль-
ка, которой она из вежливости делилась со своей
нескромной соседкой, больно ранила мне сердце.
В третьем англезе мы танцевали второю па-
рой. Я с непередаваемым блаженством держал ее
руку и любовался ее глазами, в которых явствен-
но виделась мне совершенно искренняя, ничем
не прикрытая радость. И тут некая дама, приме-
чательная своим необыкновенно любезным вы-
ражением уже немолодого лица, на ходу, в тан-
це, взглянула на Лоттхен с улыбкой и, шутливо
погрозив ей пальцем, дважды многозначительно
произнесла имя «Альберт».
— Кто такой Альберт? — спросил я Лотт-
хен. — Разумеется, если вам угодно будет от-
ветить.
Но она не успела удовлетворить мое любо-
пытство, так как нам пришлось расстаться, что-
бы проделать большую «восьмерку»; когда же
мы вновь сошлись в танце, мне показалось, что
в лице ее промелькнула тень каких-то раздумий.
— Не стану скрывать: Альберт — очень слав-
ный молодой человек, с которым я, можно ска-
зать, уже обручена.
Казалось бы, в словах ее не было для меня
ничего нового (ведь девушки сообщили мне об
этом по дороге к замку), и все же они неприят-
но поразили меня, поскольку я еще не думал об
этом известии применительно к другой Лоттхен,
той, что за считаные мгновенья стала мне так до-
рога. Смутившись и растерявшись, я перепутал
пары, так что весь танец оказался под угрозою,
и лишь находчивость и решительность Лоттхен
да ее ловкие руки помогли быстро восстановить
порядок.
Танец еще не закончился, когда молнии, уже
давно поблескивавшие на горизонте и объяв-
ленные мною зарницами, заметно усилились и
гром стал заглушать музыку. Три дамы вышли
из круга, кавалеры их последовали за ними, все
смешалось, и музыка наконец смолкла.
Так уж устроен человек, что когда несчастье
или какое-нибудь ужасное происшествие засти-
гает нас в момент веселья, оно производит более
сильное действие, нежели в другое время, отчасти
в силу контраста, воспринимаемого особенно жи-
во, отчасти и преимущественно потому, что чув-
ства наши раскрыты и обострены и более готовы
к восприятию впечатлений. Только этим и мог я
объяснить нелепейшие эскапады некоторых дам
в ответ на внезапно разразившуюся грозу. Самая
благоразумная из них села в угол спиной к окну и
зажала уши, другая бросилась перед ней на коле-
ни и спрятала голову в складках ее платья. Третья
втиснулась между ними и, обхватив руками обеих
своих сестриц, залилась слезами. Одни рвались
домой, другие, еще менее отдававшие себе отчет
в своих действиях, становились жертвами дерзких
проказников, которые не нашли себе иной заба-
вы, как срывать с губ перепуганных красавиц их
обращенные к небу жалобные мольбы.
Кое-кто из мужчин спустился вниз, чтобы
без помех выкурить трубку; остальные же гости
с готовностью откликнулись на заманчивое
предложение хозяйки перейти в другую комнату
со ставнями и плотными шторами. Едва мы пе-
решагнули порог этой комнаты, как Лоттхен ве-
лела поставить стулья в кружок и, усадив на них
общество, принялась объяснять условия игры.
Я видел, как кое-кто уже жадно сверкал гла-
зами и потирал руки в надежде на пикантный
фант.
— Играем в «Веселую цифирь»! — возвести-
ла Лоттхен. — Правила таковы: я хожу по кру-
гу справа налево, и вы считаете так же, справа
налево; каждый называет число, которое прихо-
дится на него, но чур, не зевать! Считать быстро!
Кто замешкается или перепутает число, получа-
ет пощечину. Считаем до тысячи.
То-то была потеха! Она пошла по кругу
с вытянутой рукой. «Один!» — крикнул первый,
«два!» — продолжил следующий, «три!» — и так
далее. Затем она пошла быстрее, еще быстрее,
и вот — шлеп! — пощечина; тут же, сквозь гря-
нувший смех, — еще одна! А она все ускоряет
шаг. Я и сам получил две оплеухи, с отрадой отме-
чая про себя, что они, как мне показалось, вышли
более звонкими, нежели те, что достались другим.
Игра закончилась общим хохотом и шумом весе-
лья, прежде чем мы досчитали до тысячи.
Общество рассеялось, парочки уединились;
гроза уже миновала, и мы с Лоттой отправились
в зал. По пути она сказала:
— За пощечинами они позабыли и грозу,
и все на свете!
Я не нашелся, что ответить на это.