15
тем сделал я одно печальное наблюдение: когда
в начале своего пребывания здесь я заговари-
вал с ними, дружелюбно расспрашивая о том
о сем, некоторые из них думали, что я насме-
хаюсь над ними, и отвечали мне грубостью. Но
это не оттолкнуло меня от них; я лишь отчетли-
вее чувствовал то, что давно уже заметил: люди,
принадлежащие к привилегированным сосло-
виям, нарочито холодны с простым народом и
стараются держаться от него подальше, словно
опасаясь навредить себе близостью к низшему
званию; впрочем, встречаются средь них ветре-
ники и злые насмешники, будто бы снисходящие
до бедняков, чтобы тем болезненнее выказать им
свое высокомерие.
Я знаю, равенства меж нами нет и быть не мо-
жет, однако же держусь того мнения, что чело-
век, почитающий необходимым сторониться так
называемой черни, дабы возвыситься в глазах
окружающих, подобен трусу, бегущему от врага
из страха перед поражением.
Недавно был я вновь у источника и повстре-
чал там молоденькую служанку, поставившую
свой кувшин на нижнюю ступеньку лестницы и
поглядывавшую наверх в ожидании других де-
вушек, которые помогли бы ей водрузить его на
голову. Я спустился вниз и посмотрел на нее.
— Дозвольте помочь вам, сударыня, — мол-
вил я ей.
— О нет, что вы, сударь! — отвечала она,
зардевшись, как маков цвет.
— Ну же, без церемоний, — настаивал я.
Она поправила круглую подушечку на голове,
и я поставил на нее кувшин. Поблагодарив, она
стала подниматься наверх.
17 мая
Я свел множество знакомств, хотя и не вхож
покамест ни в один дом. Не знаю, чем могу я быть
столь привлекателен для окружающих: многим я
тотчас прихожусь по нраву, они охотно составля-
ют мне компанию, разделяя со мною часть пути,
и мне грустно расставаться с ними, если пути на-
ши скоро расходятся. Если спросишь ты, каковы
люди в этом местечке, я должен буду ответить:
как и в любом ином! С родом людским всюду
дело обстоит одинаково. Большинство трудится
не покладая рук, чтобы жить, те же крохи сво-
боды, что остаются им, так пугают их, что они
торопятся избавиться от них любыми способами.
Вот удел человека!
Однако народец славный! Когда порою, за-
бывшись, я разделяю с ними те немногие радос-
ти, что жизнь все же дарует человеку, — бла-
гочинное застолье, сдобренное простодушными
дружелюбными шутками, конную прогулку по
окрестностям, танцы и тому подобные увеселе
ния, — это производит на меня весьма благо-
творное действие; главное не вспоминать в эти
минуты о других силах, томящихся во мне и про-
падающих втуне, которые принужден я усердно
скрывать. Ах, как это теснит сердце! Увы, быть
непонятым есть печальный жребий таких, как я.
О, зачем не стало подруги моей юности! Зачем
только судьба свела меня с нею! Я сам говорю
себе: глупец! ты ищешь то, чему нет места под
луною! Но ведь была же она, я чувствовал это
сердце, эту необыкновенную душу, пред которы-
ми и сам я казался себе чем-то бо
?
льшим, чем был
в действительности, ибо я был всем, чем только
мог быть. Боже праведный! Во мне поистине не
оставалось в те дни ни единой силы, лежащей
под спудом. Пред нею рождалось во мне во всей
полноте своей то дивное чувство, что позволило
мне объять сердцем весь мир. Встречи наши были
благодатнейшею почвою, на которой непрестан-
но взрастали и распускались цветы тончайших
ощущений, остроумнейших мыслей и шуток,
и все эти проявления духа, равно как и множест-
венные вариации их, отмечены были печатью ге-
ниальности. И вот все исчезло! Она была старше
меня годами и рано сошла во гроб. Никогда не
забыть мне ее светлого ума и всепрощающей,
ангельской кротости.
Несколько дней тому назад встретил я неко-
его Ф., открытого, приветливого юношу чрез-
вычайно приятной наружности. Он только что
вышел из университета и хотя не считает себя
мудрецом, но полагает, что знает более других.
Впрочем, на студенческой скамье был он, кажет-
ся, отменно усерден, что могу я заключить по
многим признакам; словом, имеет весьма недур-
ные познания. Услыхав, что я рисую и владею
греческим (явления, для здешних мест равные
по значению падению метеоритов), поспешил
он отрекомендоваться мне и усердно старался
осчастливить собеседника сведениями из всех
областей, от Батте до Вуда, от Де Пиля до Вин-
кельмана, уверяя между прочим, что от начала
до конца прочел первую часть теории Зульцера и
что имеет вдобавок рукопись Гейне об изучении
античности. Я не стал подвергать сомнению сии
уверения.