Упрощенная HTML-версия
8
милостив, пусть расскажут его подданные, а о твоей щед-
рости хорошо знает тот, кто пробовал вырвать что-нибудь
из твоих когтей. Ты так похотлив, что грешишь даже с са-
мим собою, но ведь и человек, не стесняясь, использует
для этого собственное тело. В дерзости ты превзойдешь
любого наглеца, как и он — самого безбожного бродягу.
Ты умащаешь себя грязью, а он мазью. Ты не можешь уси-
деть на месте, а он не может удержать в покое свой рассу-
док, который, подобно точильному станку, вечно находит-
ся в движении. Твои выходки потешают простой люд,
а над его безумствами смеется весь мир. Ты надоедлив, он
невыносим. Ты всех боишься, и тебя боятся, но и он тоже
подвержен страху и всем внушает страх. Твои грехи ни
с чем не сравнимы, его — неисчислимы. Ты скалишься на
каждого, кто подходит к тебе без лакомства, а он косо
смотрит на всякого, кого не может использовать к своей
выгоде. Он так же равнодушен к своему бесчестью, как
ты — к бесцеремонному с тобой обращению. И, думаю,
недаром великие мужи так часто похожи на обезьян,
а обезьяны выглядят в точности как великие мужи.
Но заметьте, сатрапы, что среди великих мужей, похо-
жих на Багаттино (так зовут мою обезьянку), я не числю
короля Франции, потому что, будучи, как мы, человеком,
он являет собою подобие Божьего образа. И покуда он
с нами, мы можем надеяться на милосердие Божие.
Возвращаясь к тебе, Багаттино, скажу, что если б ты не
был знатоком, как и подобает великому мужу, я, пожалуй,
извинился бы перед тобою за неприличие разговоров, ко-
торые я выпускаю в свет под сенью твоего имени (оно
должно послужить им на пользу, как идут на пользу всем
сочинениям великие имена, которым эти сочинения
обычно посвящаются), и напомнил бы о вергилиевской
«Приапее», о непристойностях, которые позволяли себе
Пьетро Аретино своей обезьянке