18
Метаморфозы, или Золотой осел
за край стропил, что выдавались над окном, на другом конце делаю
крепкую петлю, влезаю на кровать и, приподнявшись, в петлю вкла-
дываю голову. Но когда я ногой оттолкнул точку опоры, чтобы тя-
жестью тела петля сама затянулась и прекратила мое дыхание, вне-
запно веревка, сгнившая, да и старая уже, обрывается, и я валюсь
с высоты на Сократа, что около меня лежал, рушусь и с ним вместе
качусь на землю. Как раз в эту минуту врывается привратник, кри-
ча во все горло: — Где же ты? среди ночи приспичило тебе уходить,
а теперь храпишь, закутавшись?
17. Тут Сократ, придя в себя, не знаю уж, от падения ли наше-
го или от этого крика, первым вскочил и говорит: — Недаром все
постояльцы не терпят этих дворников! Этот нахал лезет сюда, на-
верное, чтобы стащить что-нибудь, и меня, усталого, разбудил от
глубокого сна своим ораньем.
Я весело и бодро вскакиваю от неожиданного счастья.
— Вот, надежный привратник, мой товарищ, отец мой и брат!
А ты с пьяных глаз болтал, что я его ночью убил! — С этими слова-
ми я, обняв Сократа, принялся его целовать. Но тот, услышав от-
вратительную вонь от жидкости, которою меня те ведьмы залили,
грубо оттолкнул меня.
— Прочь! — говорит он, — несет как из отхожего места! —
И начал меня шутя расспрашивать о причинах этого запаха. И я, не-
счастный, кое-как отшучиваясь, чтобы снова перевести его внима-
ние на другой предмет, хлопнул его по плечу и говорю: — Пойдем-
ка, воспользуемся утром для пути.
Я беру свою котомку, и, расплатившись за постой, мы пускаемся
в путь.
18. Мы уже несколько отошли, и восходящее солнце все освеща-
ло. Я с любопытством смотрел на шею своего товарища, на то ме-
сто, куда вонзили, как я сам видел, меч. И подумал про себя: как это
так напился, что мне привиделись такие странности! Вот Сократ:
цел, жив и невредим. Где рана? где губка? и где, наконец, язва, та-
кая глубокая и такая свежая? Потом, обращаясь к нему, говорю: —