17
Книга первая
пощадила свидетеля преступления? Но хотя ты и избег смерти, те-
перь к товарищу присоединишься.
Подобные мысли приходили мне в голову; а ночь близилась
к утру. Лучшим мне казалось до свету выбраться тайком и пустить-
ся в путь, хотя бы ощупью. Беру свою сумку и, отодвинув задвижку,
вставляю в скважину ключ. Но эти добрые и верные двери, что но-
чью сами собою раскрывались, только после долгой возни и трудов
открыли мне проход.
15. Я закричал: — Эй, есть тут кто? Откройте мне дворовую ка-
литку: до свету хочу выйти! — Привратник, поперек калитки на
земле спавший, говорит спросонья: — Разве ты не знаешь, что до-
роги от разбойников неблагополучны! Как же ты так ночью в путь
пускаешься? Если у тебя такой грех на душе, что ты помереть хо-
чешь, так у нас-то головы не тыквы, чтобы из-за тебя умирать! —Не
долго, — говорю, — до света. К тому же что могут отнять разбойни-
ки у такого нищего путника? Разве ты, дурак, не знаешь, что голого
раздеть десяти силачам не удастся? — На это он, засыпая и повер-
нувшись на другой бок, говорит: — Почем я знаю. Может быть, ты
зарезал своего товарища, с которым вчера вечером пришел на ноч-
лег, и думаешь спастись бегством?
16. При этих словах (до сих пор помню) показалось мне, что
земля до самого Тартара расселась и голодный пес Цербер готов
растерзать меня. Тогда я понял, что добрая Мерое не из жалости
меня пощадила и не зарезала, а от жестокости для крестной каз-
ни сохранила. Итак, вернувшись в комнату, стал я раздумывать,
каким способом лишить себя жизни. Но так как судьба никакого
другого смертоносного оружия, кроме единственной моей крова-
тишки, не предоставила, то начал я: — Кроватка моя, кроватка, до-
рогая душе моей, ты со мной столько несчастий претерпела, ты по
совести знаешь, что ночью свершилось, тебя одну в моем бедствии
я могу назвать свидетельницей моей невиновности. Мне, в преис-
поднюю стремящемуся, облегчи туда дорогу! — Сказав это, я отди-
раю от нее лямку, которою она была обвита; закинув и прикрепив ее