Упрощенная HTML-версия
9
Неруда в своем гимне этому племени, пылко восклицая:
«Еще такого нет единства; такого нет строенья ни у луны,
ни у цветка…»*
У Валерия Георгиевича в последние годы жизни была
сиамская красавица, днем она, как древнее изваяние, без-
молвствовала на консольке красного дерева, а ночью,
если он работал, предпочитала лежать у него на шее или
за спиной.
Не устаешь восхищаться благородным, уважительным
отношением художника к животному. Я было собралась
в питерский зоопарк, но, проглядев трауготовские папки,
раздумала это делать. Передо мной были бы клетки со зве-
рями-узниками, которым бы я сочувствовала. Но у Траугота
даже в мыслях нет ни клеток, ни прутьев, ни обреченных на
неволю зверей. Львы, тигры и пантеры у него и в зоопарке
с теми же повадками, что и на свободе, с той же независи-
мой поступью, они— естественная часть природы.
Собранно, сосредоточенно следил он за едва улови-
мыми движениями тигра: вот тот сделал один шаг, второй,
напрягся, пасть приоткрылась — все мигом фиксируется,
один лист сменяет другой. Черные зигзагообразные поло-
сы на охристой шкуре придают динамику фигуре хищника.
Льва с его выразительной гривой, мощным телом худож-
ник обычно дает силуэтно. Широким красивым движени-
ем кисти он рисует спину, голову зверя. «Всегда от хвос-
та, — замечает Александр Георгиевич. — Хвост плавно
переходит в спину, спина — в голову. Пластически движу-
щаяся кисть».
Художник мог неутомимо переходить от подвижно-
гибких гордецов из «семьи кошачьих» к статичным бизо-
нам, а потом — к нервным гиенам, к полным спокойного
достоинства оленям, к флегматичным горным козлам и не-
угомонным обезьянам. Два-три взмаха кисти, и образ го-
тов. «…Помедлит чуточку и кисточку возьмет…Ивспыхнет
музыка! Такая музыка!..» — как написал поэт Алексей Заха-
ренков, преданный почитатель Валерия Траугота. И в са-
мом деле, Валерий, как и его старший брат, добивался,
«чтобы каждый мазок звучал, чтобы удар кисти всё выра-
жал». Как трепетно выражает он «всё» в хрупкой фигурке
юной косули! Он мог проводить у клеток долгие часы, дни,
с наслаждением набрасывая на бумагу свои романтиче-
ские кроки. Он передавал в них свои чувства, свою вну-
треннюю энергетику. Впоследствии, в книгах, эта огромная
«подготовительная» работа помогла ему так убедительно
и так проникновенно одушевлять животных, — они у него
жили, страдали и любили почти как мы, люди.
У него и бумага была особенной. Сейчас она слегка
пожелтела, по краям кое-где потрепалась, но сохранила
акварели в неприкосновенности, как в момент создания,
поглотив краски в свою рыхловатую поверхность. «Такая
бумага легко впитывает влагу, кисть дает широкий рас-
плывающийся мазок», — заметил Б. Сурис. Ей лет сто, а мо-
жет быть и больше, о чем свидетельствуют «дореволюци-
онные» яти в географических названиях, выведенных кал-
лиграфическим, старомодным почерком в углах листов,
предназначавшихся для музейных гербариев. Под рисун-
ками Валерия можно прочитать прелестно-таинственные
для современного уха и ведомые только ботаникам слова:
«Amblyophyllus»* или «Silphium perfoliatum»**.
* Пер. с исп. О. Г. Савича.
* Туполистный (
лат.
).
** Сильфия пронзеннолистная (
лат.
).