Упрощенная HTML-версия
Р. Ю. Данилевский
28
изданиями выходили в свет многочисленные избранные сочинения* Гёте, «Поэзия и
правда» (1969), двухтомник «Переписки» (1988). О Гёте писали такие историки запад-
ноевропейских литератур, как М. П. Алексеев, А. Н. Аникст, Б. Я. Гейман, А. В. Гулыга,
Л. З. Копелев, С. В. Тураев и др. Монография о Гёте (1950) принадлежит перу его боль-
шой поклонницы и внимательного интерпретатора, cоветской писательницы и публи-
цистки М. С. Шагинян.
Основная тенденция российского восприятия Гёте оставалась все эти годы неизмен-
ной: творчество поэта и прежде всего его «Фауст» трактовались в духе социального оп-
тимизма. Надо сказать, что мощный жизнеутверждающий потенциал гётевского наследия
давал основания для подобной точки зрения, хотя некоторыми исследователями проблема
несколько упрощалась. Гёте в своей трагедии—утверждал выдающийся германист и ори-
гинальный философ Арсений Гулыга в своей книге «Путями Фауста» (1987)—«отбросил
религиозное нравоучение и создал величественный гимн разуму и творческой активности
человека, не обойдя при этом трудности и опасности, которые подстерегают и человека и
его разум». Ни вопросов религии, ни вопросов нравственности Гёте все-таки никогда не
отбрасывал, отвечая на них, правда, по-своему, как поэт, а не как философ-моралист. Со-
держание трагедии, впрочем, настолько глубоко и разноообразно, что оно всегда давало
и, несомненно, еще будет давать повод для самых разнообразных и неожиданных истол-
кований.
«Судьба Фауста — судьба европейской культуры», — не без грусти утверждал
в 1922 году философ Н. А. Бердяев. Зато мыслитель и художник Н. К. Рерих (его очерк
о Гёте написан в Индии в 1931 году) видел в Гёте посланника космической Истины.
В своих «Мыслях и замечаниях о Гёте как натуралисте» (опубликованы в 1946 году)
академик В. И. Вернадский выделил гётевскую идею «единства всей природы», «един
ства всего живого — человеческой личности в том числе».
Совершенно иной взгляд на Фауста — правителя, вступившего в союз с дьяволом,
выразил поэт Борис Пастернак в своем переводе трагедии Гёте, который он делал
в 1950-х годах, параллельно работая над романом «Доктор Живаго». И роман, и пе-
ревод трагедии Гёте стали гражданским и политическим ответом свободной и незави-
симой мысли на диктат советской идеологии. Сквозь черты пастернаковского Фауста
проглядывал лик вождя Сталина. Считается, что в переводе «Фауста», сделанном Пас-
тернаком, слишком много от Пастернака-поэта и что поэтому перевод нельзя назвать
верным. Но цель перевода была явно иной — не точность, а новое прочтение. Поэт
писал в одном из писем 1954 года: «… этот Фауст был весь в жизни, <…> он переведен
кровью сердца…»
В трагическом восприятии современности Борис Пастернак был не одинок, не он пер-
вый прочел в «Фаусте» мрачное предвидение событий ХХ века. У него имелся предше
ственник — русский философ Александр Мейер, лично переживший то, что пророчески
представленную в финале второй части «Фауста», — рытье Беломорско-Балтийского
канала, оказавшегося практически ненужным, призрачным. Мейер оставил «Размышле-
ния при чтении Фауста» (опубликованы в Париже в 1982 году), в которых обвинил героя
* Например:
Гёте И. В.
1) Избранные сочинения. Пг.; М.: Всемирная литература, 1922–1923.
Вып. 1–5; 2) Избранная лирика. М.; Л.: Academia, 1933; 3) Избранные произведения. М.; Л.:
Детгиз, 1950; Избранные философские произведения. М.; Л.: Наука, 1964; 4) Лирика. М., 1966;
Избранные произведения: В 2 т. М., 1985 и т. д.