Упрощенная HTML-версия
Гёте и Россия
27
первую часть «Фауста»* по переводу Н. Холодковского, своего гимназического това-
рища. В роли Маргариты выступила В. Ф. Комиссаржевская. Спектакль пользовался
успехом, но к нему придралась цензура, потребовавшая, чтобы в «Прологе на небесах»
Господь и архангелы были заменены актрисами и непременно без крыльев. Театральные
зрители и слушатели в России знали «Фауста» также и по популярной опере Шарля Гуно
(1859, вторая, окончательная редакция — 1869; русские премьеры —Москва, Большой
театр, 10 ноября 1866 года; Петербург, Мариинский театр — 15 сентября 1869 года, ди-
рижер—Э. Направник), не сходящей с тех пор с русской сцены. В 1895 году в Петербур-
ге в роли Мефистофеля с огромным успехом дебютировал Ф. И. Шаляпин.
Оптимистическое истолкование «Фауста», наметившееся в дореволюционной универ-
ситетской науке, было подхвачено в новой, советской России, нуждавшейся в жизнеут-
верждающей идеологии.
Еще в 1908 году писатель и публицист Анатолий Луначарский, будущий народный
комиссар по просвещению в советском правительстве, пишет прозаическую драму
«Фауст и Город», которая была опубликована после победы большевиков, в 1918-м.
Сюжет драмы как бы продолжает вторую часть трагедии Гёте: Фауст не умирает, но
становится мудрым правителем счастливого города, «отцом трудящихся», осущест-
вляя в своем лице единство правителя и народа и соединяя все наседение в едином
понятии «мы». При переиздании этой своей драмы в 1923 году автор писал: «Некото-
рым лицам, знакомым с моим произведением, кажется, что оно живо отражает опыт
нынешней революции».
Действительно, культ вождя партии большевиков В. И. Ленина выглядел реальным
осуществлением литературного замысла Луначарского, — так что наследие Гёте, как ви-
дим, могло обретать даже политический смысл. Луначарский разглядел в «Фаусте» едва
ли не проповедь социализма. Когда в 1932 году отмечалось столетие со дня смерти поэта,
в юбилейном докладе «Гёте и время» он приписал создателю «Фауста» мечту об обще-
ственном строе, «в котором торжествовало бы плановое начало и где свободные и трудя-
щиеся люди были бы объединены в трудовой союз». Ни дьявольских сил, роющих канал,
ни вознесения души Фауста на небеса словно бы и не было у Гёте!
Cвоим путем пришел к пониманию жизнеутверждающего смысла «Фауста» осново-
положник русской германистики советского времени, академик Виктор Жирмунский, ав-
тор классического труда «Гёте в русской литературе» (1937). Еще молодым человеком,
в блестящей работе «Религиозное отречение в истории романтизма» (1919), Жирмунский
нашел в трагедии Гёте «идею жизни» как «высшей ценности и самоцели», но, конечно,
был далек от применения к «Фаусту» современных политических мерок.
Год 1932-й обогатил советское гётеведение большим томом научной серии «Лите-
ратурное наследство» (выпуск 3–4), посвященным Гёте и его русским отношениям.
С этого же времени издается первое советское собрание сочинений поэта в хороших,
преимущественно новых переводах, с подробным комментарием (13 томов, 1932–
1949). Позже, в 1975–1980 годах, появилось новое собрание сочинений Гёте, не ума-
ляющее, однако, ценности справочного аппарата предыдущего издания. Наряду с этими
* Писатель и драматург Петр Петрович Гнедич (1855–1925) рассказывает, впрочем, что ставил
«Фауста» и раньше — в 1897 г. (
Гнедич П. П.
Книга жизни: Воспоминания, 1855–1918. Л., 1929.
С. 280–283).