Упрощенная HTML-версия
Р. Ю. Данилевский
24
знал его произведения. Так, в ранней повести Достоевского «Двойник» (1846) мы обнару-
живаем парафраз «Песни арфиста» («Кто с хлебом слез своих не ел…») из «Годов учения
Вильгельма Мейстера»: один из героев повести «жил чуть не на улице, ел черствый хлеб
и запивал его слезами своими», и в зловещем собеседнике Ивана в романе «Братья Кара-
мазовы» (1880) легко узнаётся потомок Мефистофеля.
В пору развертывания своего евангельско-моралистического учения Л. Н. Толстой по-
рицал безнравственность «Фауста», эгоизм и безбожие его автора. Но творчество Гёте
он знал прекрасно, а в дневнике Толстого за 1863 год обнаруживается примечательная
фраза: «Читаю Гёте, и роятся мысли».
Другие русские писатели XIX — начала ХХ века, включая А. П. Чехова и М. Горького,
относились к наследию Гёте как к составной части знаний, необходимых каждому обра-
зованному современнику, не выделяя поэта сколько-нибудь заметно из общей когорты
европейских классиков. Мотивы диалога с чертом, появляющиеся, например, у Горького
или в «Мелком бесе» (1907) Ф. К. Сологуба, опосредованы скорее всего «Братьями Ка-
рамазовыми». Впрочем, Горький признавался, что обязан своей образованностью, в част-
ности, и «Вертеру» и «Фаусту». Начинало казаться, что Гёте становится «библиотечным»
классиком, артефактом истории литературы.
Однако русский символизм опроверг мнение о том, что наследие Гёте мертво. Выра-
ботанная эстетикой Веймарского классицизма идея высшего идеального мира красоты
была с энтузиазмом подхвачена символистами. Более того, мысль Гёте о символичности
материального бытия, под которым скрыт мир идей, зыбкий, подобно радуге над водопа-
дом, но, тем не менее, реальный, — мысль, переиначенная символистами в неороман-
тическом духе, легла в основу их эстетики. В многозначных словах Мистического хора
из финала второй части «Фауста» «Все преходящее есть лишь иносказание» видели ут-
верждение понятия символа. Это видно из трактовки В. С. Соловьевым гётевской идеи
Вечной Женственности. В частности, в статье 1890 года «Общий смысл искусства» Со-
ловьев назвал эту идею «духовным светом абсолютного идеала»*, а в 1892-м написал
знаменитые стихи:
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами
Только отблеск, только тени
От не зримого очами…
В главе «Гёте на рубеже двух столетий», помещенной в первом томе «Истории за-
падной литературы» (1912), поэт, филолог и один из ведущих мыслителей символизма
Вяч. И. Иванов связал это философско-литературное направление непосредственно
с наследием великого немца: «…в сфере поэтики принцип символизма, некогда утверж-
даемый Гёте, после долгих уклонов и блужданий, снова понимается нами в значении,
которое придавал ему Гёте, и его поэтика оказывается, в общем, нашею поэтикою по
следних лет».
Гётевская Вечная Женственность вдохновляла женские образы в поэзии Александра
Блока. Другой крупный поэт этого времени, Андрей Белый, в 1908 году в московской
* См.:
Соловьев В. С
. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 88.