Упрощенная HTML-версия
Гёте и Россия
17
мне было весьма известно из множества портретов, мною виденных, однако глаза живого
Гёте и выражение его лица меня поразили»*. Заметим, что один из портретов Гёте был
написан в 1823 году, на курорте в Мариенбаде, русским художником Орестом Кипрен-
ским (к сожалению, мы знаем портрет только по гравюре, местонахождение подлинника
неизвестно). На этом портрете можно видеть эти знаменитые темные и необыкновенно
живые глаза Гёте.
Не все путешественники, устремившиеся в Веймар, были интересны Гёте, подчас они
досаждали ему, отнимая силы и время. Своему секретарю и другу Иоганну Петеру Эк-
керману поэт жаловался в апреле 1830-го, что пришли к нему двое русских, один из ко-
торых все время молчал. «Как видно, — досадовал Гёте, — явился просто поглазеть на
меня»**.
Общаясь с представителями разных кругов русского общества, Гёте старался со-
хранять самостоятельность суждений о прошлом и настоящем России. Так, он отдавал
должное Петру I как преобразователю государства, но отмечал в этом царе некое де-
моническое начало. В нем действовала «животворящая сила», приводившая, однако,
ко многими жертвам. Он упрекал Петра в том, что тот неосмотрительно основал новую
столицу в болотистом устье Невы, хотя и знал об угрозе наводнений (разговор с Эккер-
маном 12 апреля 1829 года)***. Гёте интересовался подробностями опустошительного
петербургского наводнения 1824 года, которым стихия как бы мстила Петру, и, воз-
можно, эти размышления навели его на мысль показать героя своей трагедии «Фауст»
в борьбе с морем, наступающим на берег. Мысли о Петре и наводнениях привели Гёте,
как и Пушкина в то же самое время, к проблеме трагического столкновения государ
ственной целесообразности и человеческих судеб. У Гёте это — старики Филемон и
Бавкида, которых во второй части трагедии губит правитель Фауст, у Пушкина — бед-
ный Евгений в поэме «Медный всадник».
Гёте был очень внимателен к перипетиям дворцовой жизни Петербурга, хотя, по по-
нятным причинам, не афишировал этого интереса. Он старался вникнуть в подробности
убийства императора Павла I (эта тема была в России полностью запретной). В 1801-м
и 1802 годах в гостях у Гёте побывал русский чиновник Х. А. Бек, который одно время
служил домашним учителем в семье графа Петра Палена, главы заговорщиков, убивших
Павла. Гёте выспросил у него все, что тот знал об этом событии, а знал Бек, очевидно,
многое. Из печати и рассказов очевидцев Гёте собирал сведения о восстании 14 декабря
1825 года. Так, например, 18 февраля 1826 года он записывает в дневнике: «В полдень
майор фон Гермар; восстановление петербургских событий». На другой день: «Графиня
Лина Эглофштейн****. При ее подробном знании Петербурга и действующих там лиц
знаменательная беседа о последних событиях».
На Россию Гёте смотрел не без критики, но доброжелательным взглядом, сознавая ее
политический вес и — главное — ее духовные возможности. В начале 1820-х годов он
познакомился с «Российской антологией» английского поэта-переводчика Дж. Бауринга.
Двухтомная (первый том вышел в 1821-м, второй — в 1823 году) антология включала
*
Кошелев А. И.
Записки. 1812–1883. Берлин, 1884. С. 35–37.
**
Эккерман И. П.
Разговоры с Гёте в последние годы его жизни. М., 1981. С. 621.
*** См.: Там же. С. 328.
**** Графиня Каролина фон Эглофштейн (1789–1868) — музыкант, придворная дама Марии
Павловны, дружила с Гёте и бывала в Петербурге.