Упрощенная HTML-версия
Гёте и Россия
13
Российской империи» И. Г. Георги (петербургское издание 1776–1780 годов), в собрание
русских летописей А. Л. Шлёцера и в другие труды по истории России. Познакомился он
также, например, с изданным в 1805 году по-французски в Петербурге, каталогом картин
«Галерея Эрмитажа».
«Я остался полностью в стороне от всей этой оригинальной литературы, — пояснял
Гёте в 1824 году в статье „Славянские песни“, —однако никогда не сомневался в ценнос-
ти ее поэзии, насколько она доходила до меня». Наверное, поэтому, не берясь судить об
оригиналах, Гёте промолчал в ответ на присылку рукописного сборника русских народных
песен и былин — «Отзвук русских песен» (1829). Специально для Гёте они были пе-
реведены на немецкий чешским просветителем и поэтом Франтишеком Л. Челаковским.
Были среди них обработки былины об Илье Муромце и знаменитой (приводимой в по-
вести Пушкина «Дубровский») разбойничьей песни «Не шуми ты, мати, зеленая дубра-
вушка!». Тем не менее Гёте очень тонко чувствовал строй русской народной поэзии. Об
этом говорят, например, поправки, внесенные им в немецкий перевод так называемой
«Краледворской рукописи» — талантливой подделки под старочешскую поэзию, сделан-
ной Вацлавом Ганкой. Создавая свою имитацию с самыми благородными намерениями —
возродить интерес к национальной старине, чешский поэт-романтик Ганка обратился
к опыту русской народной поэзии, и удивительно, что Гёте понял это и правил перевод,
стремясь приблизить его стиль к славянскому фольклору.
Первые проблески интереса Гёте к русской культуре заметны в одной из его рецензий во
«Франкфуртских ученых известиях» — газете, которую издавал друг поэта Иоганн Генрих
Мерк (1741–1791). Рецензия появилась в номере за 8 мая 1772 года. Гёте откликнулся на
появление в Париже двухтомника пьес «Театр князя Кленерцова, русского, в переводе на
франузский язык Б. де Бленинга, саксонца». Гёте готов сочувствовать русской публике, ко-
торой предлагаются подобные пустые и пошлые комедии. Сомневаясь в существовании кня-
зя Кленерцова, он, тем не менее, пишет о русских, что стоило бы «пожалеть об этом народе,
который, не успев еще как следует приобщиться к цивилизации, выглядит уже потертым,
как гинея доброго Йорика». Гёте намекает на популярное «Сентиментальное путешествие»
Лоуренса Стерна, где люди городской толпы уподоблены потертым монетам, неотличимым
одна от другой, — и недвусмысленно показывает бездарность новоявленного «русского»
драматурга. Впрочем, сомнения относительно национальности «князя» оказались вполне
обоснованными: книга представляла собой мистификацию французского автора.
В 1776 году Гёте пишет вдумчивую статью о французском скульпторе-новаторе Эть-
ене Фальконе. Фальконе в эту пору работал в России, и хотя Гёте не знал еще о лучшей
работе скульптора — Медном всаднике, конной статуе Петра Великого (она была окон-
чена и торжественно открыта через несколько лет — в 1782-м), в статье он затрагивает
именно ту идею, которая волновала скульптора при создании самого известного его тво-
рения. Гёте соглашается с мыслью Фальконе о том, что художник должен вкладывать в
свое творение самого себя, даже если он изображает историческое лицо. Главное — не
портретное сходство, а идея статуи. «То, что художник не любил, не любит, — настаивает
Гёте, — он не должен изображать, не может изобразить». Эти слова помогают увидеть
в петербургском творении Фальконе глубокий гуманистический, человеческий смысл,
раскрытый впоследствии гениальной поэмой Пушкина «Медный всадник».
Между тем Гёте очень уже рано имел возможность получать сведения непосредствен-
но из Петербурга. Его друг И. Г. Мерк провел в 1773 году несколько месяцев в россий-
ской столице, отправившись туда в свите своей монархини, герцогини Дармштадтской.