11
ма льчик
в горницу, он уселся в отцовское кресло и целый час повторял
вполголоса слова проповеди, пока не начал дремать от собствен-
ного бормотания.
На дворе же, хотя было всего лишь двадцатое марта, стояла
чудесная погода. Ведь мальчик жил на самом юге провинции
Сконе, в одном из приходов Вестра Вемменхёга, и весна здесь
была уже в полном разгаре. На деревьях набухли почки, рвы на-
полнились водой, а на обочинах зацвела мать-и-мачеха. Вьющи-
еся по каменной ограде двора растения стали коричневыми и
блестящими. Буковый лес вдали словно распушился и прямо на
глазах становился все гуще и гуще. Ярко голубело небо в выши-
не, и сквозь полуотворенную дверь в горницу доносилось пение
жаворонков. По двору расхаживали куры и гуси, а коровы, по-
чуявшие приход весны даже в хлеву, время от времени растрево-
женно мычали.
Мальчик читал и клевал носом. «Нет, ни за что не усну, — твер-
дил он, борясь с дремотой, — не то мне до полудня проповедь не
вызубрить».
И все-таки уснул.
Долго он спал или нет, только разбудил его легкий шум за
спиной.
Прямо перед ним на подоконнике стояло небольшое зеркало,
а в нем видна была вся горница. И в тот самый миг, когда мальчик,
очнувшись ото сна, поднял голову, он явственно увидел в зеркале,
что крышка сундука, принадлежавшего матушке, откинута!
А ведь в этот громадный дубовый сундук, окованный железом,
никому, кроме нее, заглядывать не дозволялось. В сундуке она
хранила все, что досталось ей по наследству от матери и чем она
особо дорожила. Там лежали старинные женские наряды из крас-
ного сукна со сборчатыми юбками, с короткими лифами, с расши-
тыми бисером нагрудниками. Были там и белые накрахмаленные
головные повязки, и тяжелые серебряные застежки, и всякие
подвески и цепочки. Таких нарядов и украшений никто нынче не
носил, и матушка не раз задумывалась, не расстаться ли ей с этой
стариной, да все как-то не хватало духу.
И вот сейчас крышка сундука была поднята. Мальчик не мог
понять, как это случилось. Ведь он видел собственными глазами,