Упрощенная HTML-версия
18
В семь часов вечера Тептёлкин вернулся с кипятком в свою
комнату и углубился в бессмысленнейшее и ненужнейшее занятие. Он
писал трактат о каком-то неизвестном поэте, чтоб прочесть его кружку
засыпающих дам и восхищающихся юношей. Ставился столик, на
столик лампа под цветным абажуром и цветок в горшочке. Садились
полукругом, и он то поднимал глаза в восхищении к потолку, то
опускал к исписанным листкам. В этот вечер Тептёлкин должен
был читать. Машинально взглянув на часы, он сложил исписанные
листки и вышел. Он жил на второй улице Деревенской Бедноты.
Травка росла меж камней, и дети пели непристойные песни. Торговка
блестящими семечками долго шла за ним и упрашивала его купить
остаток. Он посмотрел на неё, но её не заметил. На углу он встретился
с Марьей Петровной Далматовой и Наташей Голубец. Перламутровый
свет, казалось ему, исходил от них. Склонившись, он поцеловал у них
ручки.
Никто не знал, как Тептёлкин жаждал возрождения.
— Жениться хочу, — часто шептал он, оставаясь с квартирной
хозяйкой наедине. В такие часы лежал он на своём вязаном голубом
одеяле, длинный, худой, с седеющими сухими волосами. Квартирная
хозяйка, многолюбивая натура, расплывшееся горой существо, сидела
у ног его и тщетно соблазняла пышностью своих форм. Это была
сомнительная дворянка, мнимо владевшая иностранными языками,
сохранившая от мысленного величия серебряную сахарницу и
гипсовый бюст Вагнера. Стриженая, как почти все женщины города,
она, подобно многим, читала лекции по истории культуры. Но
в ранней юности она увлекалась оккультизмом и вызывала розовых
мужчин, и в облаке дыма голые розовые мужчины её целовали.
Иногда она рассказывала, как однажды нашла мистическую розу на
своей подушке и как та превратилась в испаряющуюся слизь.
Она, подобно многим согражданам, любила рассказывать о своём
бывшем богатстве, о том, как лакированная карета, обитая синим
стёганым атласом, ждала её у подъезда, как она спускалась по
красному сукну лестницы и как течение пешеходов прерывалось,
пока она входила в карету.
— Мальчишки, раскрыв рты, — рассказывала она, — глазели.
Мужчины, в шубах с котиковыми воротниками, осматривали меня