Упрощенная HTML-версия
31
— Почивать вам пора, сударь, — сказала она, садясь на ларь и
сдерживая зевоту, прикрывая рот своей сухой ручкой. — Ночь-то
уж грозная стала.
— Почему грозная?
— А потому, что потаённая, когда лишь алектор, петух по-
нашему, да ещё нощный вран, сова, может не спать. Тут сам
Господь землю слушает, самые главные звёзды начинают
играть, проруби мёрзнут по морям и рекам.
— А что ж ты сама не спишь по ночам?
— И я, сударь, сколько надобно сплю. Старому человеку много
ли сна полагается? Как птице на ветке.
— Ну, ложись, только доскажи мне про этого волка.
— Да ведь это дело тёмное, давнее, сударь, — может, баллада
одна.
— Как ты сказала?
— Баллада, сударь. Так-то все наши господа говорили,
любили эти баллады читать. Я, бывало, слушаю — мороз по
голове идёт:
Воет сыр-бор за горою,
Метёт в белом поле,
Стала вьюга-непогода,
Запала дорога…
До чего хорошо, господи!
— Чем хорошо, Машенька?
— Тем и хорошо-с, что сам не знаешь чем. Жутко.
— В старину, Машенька, всё жутко было.
— Как сказать, сударь? Может, и правда, что жутко, да теперь-то
всё мило кажется. Ведь когда это было? Уж так-то давно, — все
царства-государства прошли, все дубы от древности рассыпа-
лись, все могилки сровнялись с землёй. Вот и это дело, — на
дворне его слово в слово сказывали, а правду ли? Дело это будто
ещё при великой царице было, и будто оттого князь в Крутых
Горах сидел, что она на него за что-то разгневалась, заточила его