Упрощенная HTML-версия
28
— Попала я, сударь, туда по той причине, что была тогда
крепостной девушкой, при доме наших князей прислуживала.
Была я сирота, родитель мой, баяли, какой-то прохожий был, —
беглый, скорее всего, — незаконно обольстил мою матушку да
и скрылся бог весть куда, а матушка, родивши меня, вскорости
скончалась. Ну и пожалели меня господа, взяли с дворни в дом,
как только сравнялось мне тринадцать лет и приставили на
побегушки к молодой барыне, и я так чем-то полюбилась ей, что
она меня ни на час не отпускала от своей милости. Вот она-то
и взяла меня с собой в вояж, как задумал молодой князь съез-
дить с ней в своё дедовское наследие, в эту самую заглазную
деревню, в Крутые Горы. Была та вотчина в давнем запустении,
в безлюдии, — так и стоял дом забитый, заброшенный с самой
смерти дедушки, — ну и захотели наши молодые господа про-
ведать её. А какой страшной смертью помер дедушка, о том всем
нам было ведомо по преданию.
В зале что-то слегка треснуло и потом упало, чуть стукнуло.
Машенька скинула ноги с ларя и побежала в зал: там уже пахло
гарью от упавшей свечи. Она замяла ещё чадивший свечной
фитиль, затоптала затлевший ворс попоны и, вскочив на стул,
опять зажгла свечу от прочих горевших свечей, воткнутых
в серебряные лунки под иконой, и приладила её в ту, из кото-
рой она выпала: перевернула ярким пламенем вниз, покапала
в лунку потёкшим, как горячий мёд, воском, потом вставила,
ловко сняла тонкими пальцами нагар с других свечей и опять
соскочила на пол.
— Ишь как весело затеплилось, — сказала она, крестясь и
глядя на ожившее золото свечных огоньков. — И какой дух-то
церковный пошёл!
Пахло сладким чадом, огоньки трепетали, лик образа древне
глядел из-за них в пустом кружке серебряного оклада. В верхние,
чистые стёкла окон, густо обмёрзших снизу серым инеем, чернела
ночь и близко белели отягощённые снежными пластами лапы
ветвей в палисаднике. Машенька посмотрела на них, ещё раз
перекрестилась и вошла опять в прихожую.