20
Войдя, она даже не поцеловала меня, только жалостно улыб-
нулась, садясь на диван и снимая, отцепляя от волос шляпку.
— Я совсем не могла обедать, — сказала она. — Я думала, что
не выдержу эту страшную роль до конца. И ужасно хочу пить.
Дай мне нарзану, — сказала она, в первый раз говоря мне «ты». —
Я убеждена, что он поедет вслед за мною. Я дала ему два адреса,
Геленджик и Гагры. Ну вот, он и будет дня через три-четыре
в Геленджике… Но бог с ним, лучше смерть, чем эти муки…
Утром, когда я вышел в коридор, в нём было солнечно, душно,
из уборных пахло мылом, одеколоном и всем, чем пахнет люд-
ный вагон утром. За мутными от пыли и нагретыми окнами
шла ровная выжженная степь, видны были пыльные широкие
дороги, арбы, влекомые волами, мелькали железнодорожные
будки с канареечными кругами подсолнечников и алыми маль-
вами в палисадниках… Дальше пошёл безграничный простор
нагих равнин с курганами и могильниками, нестерпимое сухое
солнце, небо, подобное пыльной туче, потом призраки первых
гор на горизонте…
Из Геленджика и Гагр она послала ему по открытке, напи-
сала, что ещё не знает, где останется. Потом мы спустились
вдоль берега к югу.
Мы нашли место первобытное, заросшее чинаровыми лесами,
цветущими кустарниками, красным деревом, магнолиями, гра-
натами, среди которых поднимались веерные пальмы, чернели
кипарисы…
Я просыпался рано и, пока она спала, до чая, который мы
пили часов в семь, шёл по холмам в лесные чащи. Горячее солнце
было уже сильно, чисто и радостно. В лесах лазурно светился,
расходился и таял душистый туман, за дальними лесистыми
вершинами сияла предвечная белизна снежных гор… Назад я
проходил по знойному и пахнущему из труб горящим кизя-
ком базару нашей деревни: там кипела торговля, было тесно