Упрощенная HTML-версия
19
до последней минуты — слишком великим счастьем казалось
нам это.
В Москве шли холодные дожди, похоже было на то, что
лето уже прошло и не вернётся, было грязно, сумрачно, улицы
мокро и черно блестели раскрытыми зонтами прохожих и под-
нятыми, дрожащими на бегу верхами извозчичьих пролёток.
И был тёмный, отвратительный вечер, когда я ехал на вокзал,
всё внутри у меня замирало от тревоги и холода. По вокзалу
и по платформе я пробежал бегом, надвинув на глаза шляпу
и уткнув лицо в воротник пальто.
В маленьком купе первого класса, которое я заказал зара-
нее, шумно лил дождь по крыше. Я немедля опустил оконную
занавеску и, как только носильщик, обтирая мокрую руку
о свой белый фартук, взял на чай и вышел, на замок запер
дверь. Потом чуть приоткрыл занавеску и замер, не сводя глаз
с разнообразной толпы, взад и вперёд сновавшей с вещами
вдоль вагона в тёмном свете вокзальных фонарей. Мы усло-
вились, что я приеду на вокзал как можно раньше, а она как
можно позже, чтобы мне как-нибудь не столкнуться с ней и
с ним на платформе. Теперь им уже пора было быть. Я смотрел
всё напряжённее — их всё не было. Ударил второй звонок —
я похолодел от страха: опоздала или он в последнюю минуту
вдруг не пустил её! Но тотчас вслед за тем был поражён его
высокой фигурой, офицерским картузом, узкой шинелью и
рукой в замшевой перчатке, которой он, широко шагая, держал
её под руку. Я отшатнулся от окна, упал в угол дивана. Рядом
был вагон второго класса — я мысленно видел, как он хозяй-
ственно вошёл в него вместе с нею, оглянулся, — хорошо ли
устроил её носильщик, — и снял перчатку, снял картуз, целу-
ясь с ней, крестя её… Третий звонок оглушил меня, тронув-
шийся поезд поверг в оцепенение… Поезд расходился, мотаясь,
качаясь, потом стал нести ровно, на всех парах… Кондуктору,
который проводил её ко мне и перенёс её вещи, я ледяной
рукой сунул десятирублёвую бумажку…